— Вот как! — Я принужденно усмехнулся и, сам не знаю почему, почувствовал облегчение; про себя же подивился: как, такая молодая женщина и уже успела дважды побывать в браке? — Так, значит, до замужества с доктором Фроммом вы жили в Англии с первым вашим супругом?

Она качнула головой.

— …или доктор Фромм сам был?.. Извините меня за назойливость, но мы с вами ведь ничего не знаем друг о друге.

Она резко, словно защищаясь, вскинула руку.

— Доктор Фромм совсем недолго был моим мужем. Он умер вскоре после того, как мы расстались. Наш брак был ошибкой. Кроме того, доктор Фромм не англичанин и даже никогда не бывал в Англии.

— А ваш первый муж?

— Доктор Фромм взял меня в жены из родительского дома, когда мне исполнилось восемнадцать лет. Второй раз замуж я не выходила…

— Не понимаю, любезная госпожа Фромм…

— Я и сама не понимаю, — с мукой вырвалось у неё, и, словно ища у меня помощи, она повернулась ко мне, — я знала ещё до того… до того дня, когда стала женой доктора Фромма, что… принадлежу другому.

— Какому-то старому англичанину, как вы сказали. Хорошо. Он что, друг вашей юности? Первая любовь?

Она энергично закивала, однако тотчас снова впала в нерешительность.

— Это не то, что вы думаете. Все совсем по-другому.

С величайшим напряжением она выпрямилась в своем кресле, высвободила руку, которую я по-прежнему сжимал, и заговорила быстро и однообразно, короткими рублеными фразами, как вызубренный наизусть урок. Я записал здесь лишь самое основное.

— Мой отец — земельный арендатор из Штирии. Росла я единственным ребёнком в семье, в хороших условиях. Потом с моим отцом случилось несчастье, и мы обеднели. В детстве я много путешествовала, но это были совсем короткие поездки, только по Австрии. До замужества я была один раз в Вене. Это моё самое большое путешествие. В детстве мне часто снился какой-то замок и незнакомая местность, которую я никогда не видела наяву. Но я почему-то уже тогда знала, что и замок, и ландшафт этот находятся в Англии. А откуда это знала, сказать не могу. Легче всего было бы отнести все это к игре детского воображения, но я не раз описывала снившуюся мне местность нашему далёкому родственнику, который практиковал у моего отца, а прежде у наших английских друзей; сам он, наполовину англичанин, говорил, что мне снятся, скорее всего, горные области Шотландии, а иногда окрестности Ричмонда, места эти в точности походят на мои описания — вот только многое там изменилось и не выглядит таким древним, как в моих видениях. Подтверждение этому, если можно так сказать, поступило и с другой стороны. Ещё мне часто снился один старый и сумрачный город, который я запомнила с такой точностью, что со временем могла бродить по нему и уверенно отыскивать нужные мне улицы, площади и дома; вряд ли то был просто сон. Города этого наш английский родственник не знал, он даже сказал, что ничего похожего в Англии нет. Скорее всего, этот древний город находится где-нибудь на материке. Раскинулся он по берегам небольшой реки, а старинный каменный мост, по обеим сторонам которого возвышались мрачные оборонительные башни, связывал две городские половины. Над левым берегом, тесно застроенным домами, меж пышно зеленеющих холмов возвышалась огромная неприступная крепость… Однажды мне сказали, что это Прага, однако многое из того, что я описывала, либо уже не существует, либо изменилось, хотя на старинных городских планах всё в точности соответствует моим описаниям. До сих пор мне так и не довелось побывать в Праге, и слава Богу, я боюсь этого города. Никогда, никогда в жизни нога моя не ступит на его каменные мостовые! Когда я вспоминаю о нём, меня охватывает дикий ужас и перед моим взором возникает человек, от внешности которого — не знаю почему — у меня кровь застывает в жилах. У него нет ушей: они отрезаны, на их месте зияют страшные дыры с кроваво-красными шрамами по краям. Для меня он злой демон этого кошмарного города. А город этот, я знаю точно, сделает меня несчастной и разобьёт мою жизнь!

Когда она говорила о человеке с отрезанными ушами, её голос дрожал от исступленной ненависти; в устах этого невинного создания она казалась настолько противоестественной, что мне стало не по себе. Я быстро провёл рукой у неё перед глазами, и это как будто вывело её из столбняка: черты лица разгладились, взгляд стал осмысленным; она провела ладонью по лбу, словно хотела смахнуть навязчивое видение. Вся она как-то сникла; помолчав, утомленно и невнятно забормотала:

— При желании я и наяву могу переселяться в тот древний замок в Англии. Если пожелаю, могу в нём жить — часами, сутками; и чем дольше, тем лучше глаза мои привыкают к тамошнему освещению. Тогда я воображаю… «воображать» — это значит «входить в образ», не правда ли?., воображаю себя в том замке, с моим мужем, пожилым господином. Я вижу его очень хорошо, только всё там тонет в каком-то зеленоватом свечении. Как будто смотришь в старинное зелёное зеркало…

Мне кажется, госпожа Фромм снова впала в транс. Я опять резко провожу рукой у неё перед глазами и случайно задеваю липотинское зеркало, которое стоит на письменном столе. Однако она, по-прежнему глядя в одну точку, продолжает:

— Недавно я узнала, что ему угрожает опасность.

— Кому?

Выражение отрешенности на её лице сменилось страхом. Она пролепетала:

— Моему мужу.

— Вы хотите сказать: доктору Фромму? — Я нарочно назвал это имя, надеясь, что в бессознательном состоянии она наконец проговорится.

— Нет! Ведь доктор Фромм мёртв! Опасность угрожает моему настоящему мужу… Человеку, который живёт в своем английском замке…

— Он что же, и сейчас ещё там живет?

— Нет. Он жил там много, много лет назад.

— А всё же когда?

— Не знаю. Это было очень давно.

— Госпожа Фромм!

Она встрепенулась, словно стряхивая с себя остатки сна:

— По-вашему, я не в себе?

Не зная, что ей ответить, я лишь качнул головой. Извинившись, она смущенно пролепетала:

— Когда я пыталась поделиться с отцом моими необычными ощущениями, он просил меня «прийти в себя». Он и слышать не хотел «весь этот бред». Для него это была «болезнь» — и точка. С тех пор я стараюсь об этом не говорить. Ну вот, а вам в первый же день всё рассказала! Теперь и вы будете думать так же: ненормальная, да ещё скрывает свою болезнь, чтобы не отказали от места, но… но я же чувствую себя здесь как раз на месте, я здесь необходима!..

В возбуждении она вскочила. Напрасно пытался я успокоить несчастную женщину. С большим трудом удалось мне заверить госпожу Фромм, что ни в коей мере не считаю её больной и что до тех пор, пока не вернётся из отпуска старая экономка, место, разумеется, остается за ней.

Наконец она, похоже, успокоилась и благодарно улыбнулась.

— Вот увидите, я справлюсь. Могу я уже сейчас приступить к работе?

— Конечно, госпожа Фромм, только сначала опишите мне, пожалуйста, хотя бы приблизительно, как выглядел тот пожилой господин… ну, тот, который жил в окрестностях Ричмонда. Или, может быть, вы знаете его имя?

Она задумалась, потом на лице её появилось недоуменное выражение:

— Имя? Нет, не знаю. Мне и в голову никогда не приходило, что у него должно быть какое-то определенное имя. Про себя я называла его «он», и мне этого было достаточно. А вот как он выглядел? Он… он очень похож на вас. Ну ладно, мне надо многое у вас привести в порядок! — И она исчезла за дверью.

Бог с ней, с этой госпожой Фромм, невесть каким ветром занесенной в моё жилище, я не испытываю ни малейшего желания ломать себе голову над её шарадами. Несомненно одно: она подвержена так называемым альтернированным состояниям сознания. Для специалиста её случай не представляет никаких трудностей: истерия пубертатного периода, ничего больше. Фиксированный галлюциноз. Драматизированный бред. Раздвоение личности. Очевидно, в данном случае alter ego проецируется в далёкое прошлое. Ничего особенного во всем этом нет…