– Осторожнее, осторожнее!

Ротер увидел белую женщину, поднявшуюся с одного из табуретов, стоявших в стороне.

Сначала он не заметил её. У неё было мягкое круглое лицо, в предрассветных сумерках казавшееся бледным, и глаза, испуганные и ласковые.

– Вам нельзя двигаться.

Ротер по-мальчишески лукаво улыбнулся, словно совершил какую-то шалость. Волосы женщины убранные под чепец и темное платье с белым передником делали её похожей на няньку, которая в детстве, ещё до того, как он стал дракуном, присматривала за ним.

– Почему нельзя?

– Доктор сказал.

– Доктор? – Ротер удивленно распахнул глаза. – Какой доктор?

– Тот, что доставил вас сюда.

Ротер нахмурился, вспоминая, как его принесли в эту комнатку, и снова что-то большое и черное навалилось на него, затмив собой все. Он ничего не помнил.

– Не хотите ли поесть?

Ротер взглянул на женщину, задумался:

– Да, пожалуй. Только чуть-чуть. Совсем немного.

– Подождите. Я сейчас.

Она, шурша платьем, вышла.

Ротер прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Он помнил, как летел над ночным городом, как показались внизу колонны гхалхалтаров, как он, желая предупредить своих, сменил курс и как подались под крылом дракона, завертелись горы, а потом что-то черное напрыгнуло на него и сшибло… Но куда? Куда он упал? И как оказался здесь?

Женщина вошла, держа перед собой поднос, на котором стояла чашка с дымящимся бульоном.

– Это должно быть вам полезно, – она поставила поднос рядом с ним, взяла ложку.

Ротер не хотел, чтобы женщина кормила его, дракуна, и потому попытался приподняться сам, но тело словно задеревенело, не двигалось.

– Что вы?! Не старайтесь встать. Я все сделаю сама.

Она осторожно поднесла ложку к его губам. Он отпил.

– Скажите, как я очутился здесь?

– Пейте, пейте. Потом узнаете.

Ротер покорно допил бульон до конца. Женщина собралась уходить, но он не отпустил её, ожидая рассказа. Она помолчала, наконец произнесла:

– Вас принесли с поля.

– Значит, я и вправду был ранен?

– Да. Вас лечил доктор.

Ротер испугался: значит, с ним случилось что-то серьезное! Но в то же время почувствовал гордость: раненый, он может считаться закаленным в боях воином, а даже не каждый ветеран похвастается настоящим ранением. А как он расскажет обо всем своей возлюбленной! Он парил над Форт-Брейденом, как вдруг гхалхалтары сбили его… магией! Обязательно магией, иначе что же это было, такое большое и черное? Это сам Хамрак нанес по нему удар, вложив в него всю свою силу. А он, Ротер, не растерялся, а обрушился прямо на врагов, раздавив нескольких магов…

Ротер улыбнулся. После бульона он почувствовал себя уверенней:

– А доктор говорил, когда мне можно будет встать?

Женщина грустно покачала головой.

Красное, поблекшее солнце скакало по темным гребням скал, освещая склоны косыми розовато-сиреневыми лучами, отчего горы и камни казались живыми, застывшими в невиданных позах чудовищами. Они со всех сторон обступили воинов, готовые наброситься на них, как только стемнеет. Горы ждали ночи, и их черные пики алчно тянулись в меркнущее небо, пытаясь поглотить беззаботное светило.

Пентакреонцы шли по-прежнему молча, изредка поглядывая на гхалхалтаров, шествовавших впереди, на начальников.

Гамар ехал далеко, в начале колонны, и его высокая плотная фигура верхом на единороге едва различалась в сумерках. Сэр Данвельд, напротив, находился рядом и был глубоко погружен в свои думы. Хоть он и надеялся, что люди не подведут его, но доверять им полностью не мог.

Солдаты шли уже вторую неделю, преодолевая ущелья, забираясь все дальше в горы. Они знали, что в этих самых горах бродят сейчас рыцарь и юноша, свободные, не побоявшиеся Хамрака. Это злило их. Почему Хамрак тогда не велел прогнать их, не дал волю своему гневу? Зачем он позволил им выбирать? Лучше бы убил! Но нет, он хотел унизить их. Теперь они должны отомстить. Пентакреонцев тяготило ещё и чувство собственной измены перед Родиной, и они горели желанием искупить свою вину кровью…

Солнце скрылось за уступами скал, и от них, залившихся темнотой, повеяло холодом. Горы быстро отдавали накопленное за день тепло. Наступила зиммерская ночь.

Колонна замерла. Корпус Гамара расположился перед пентакреонцами, заняв часть отлогого склона. Дерева в горах было мало, и потому костров не разводили. В лагере было темно, лишь блуждали во мраке огни факелов. Наконец и они погасли.

– Ты?

– Я.

– Сейчас?

– Пора! – голос радостно, взволнованно дрогнул.

Черные, неясные фигуры разбрелись по лагерю.

Снова стало тихо. Небо было чистым. Месяц, молодой и слабый, дарил земле скупой свет, совсем не разгоняя тьмы, густо осевшей в вековых морщинах молчаливых скал.

Вдруг в ночи раздался крик…

Сэр Данвельд вздрогнул, открыл глаза. Гамар, уже одетый, стоял перед ним. Взгляд гхалхалтара был холоден и жесток:

– Это ваши.

Гроссмейстер спрыгнул с кровати:

– В чем дело?

– Не знайю, скорее! – Гамар, накинув плащ, выбежал.

Сэр Данвельд в одной желто-синей тунике выскочил следом. Лагерь ожил, всюду зигзагами метались огни факелов, раздавались крики. Сбитый с толку, перепуганный, гроссмейстер кинулся к своим людям. Размахивая руками, он добежал до того места, где те расположились вечером. Сэр Данвельд надеялся найти их спящими, но языки бешеных факелов выхватывали из темноты лишь пятна диких гхалхалтарских лиц.

Из темноты вырвался всадник – Гамар. Единорог под ним тяжело дышал, неприязненно косясь на суетившихся солдат. Искривленное от гнева лицо военачальника надвинулось на Данвельда:

– Будь вы прокляты! Ваши льуди перерезали наших!

Гроссмейстер широко раскрыл глаза:

– Где? Как?!

– Здесь! Спьящих! Подлецы! – Гамар воздел руку с плетью, хлестнул единорога, круто развернувшись, скрылся в темноте, оставив сэра Данвельда одного, среди беснующихся гхалхалтаров.

Гроссмейстер стоял как пораженный молнией. Мир рушился. Орден распался! Орден убил часть гхалхалтаров! Орден выступил против Хамрака! Будь проклят Хамрак! Будь проклята война!

– Зачем?! Зачем это?! – сэр Данвельд рванулся куда глаза глядят, с размаху натолкнулся на гхалхалтара.

Удар оборвал вопрос – меч озлобленного гхалхалтара обрушился на человека в желто-синей тунике.

Хамрак сосредоточенно смотрел на Гамара. Начальник корпуса выглядел спокойно, лишь желваки на скулах выдавали его внутреннее напряжение.

– Пентакреонцы напали на наших спящих воинов, – доложил он. – Пострадал мой корпус, находившийся рядом с ними. Потери составили девяносто шесть гхалхалтаров.

Хамрак молча покачал головой.

– Впрочем, мы отбили пентакреонцев. Оставшиеся из них отступили, очевидно, на соединение с армией Иоанна.

– Все?

– Нет. Я приказал троллям настичь предателей.

– Давно?

– Четверть часа назад. Люди не успеют добраться до своих.

– Своих? – Хамрак улыбнулся. – Мы – им свои. Что мы сделали такого, чтобы они считали нас чужими?

– Они предатели, неблагодарные предатели! Пусть тролли растерзают их в клочья – это будет уроком всем, кто посмеет выступить против гхалхалтаров.

– Нет, – Хамрак приподнялся, схватив Гамара за руку, – в этом виноваты мы. И, прежде всего, я, ибо не сумел увидеть их слабости. Я дал пентакреонцам слишком большую волю – свое доверие. А они не справились с ним. Скажи, разве можно карать убогих?

– Они убили девяносто шесть наших воинов.

– Уничтожив их, мы не воскресим мертвых, но станем виновны в смерти людей.

Гамар пожал плечами:

– Троллей уже не остановить.

На следующий день Ротер окончательно пришел в себя. Он не чувствовал своего тела, словно оно существовало отдельно от него. Сердобольная женщина, приютившая раненого в своем доме, продолжала ухаживать за ним. По его просьбе она несколько раз открывала окно, проветривала комнату. От свежего воздуха Ротер порозовел и улыбался.