Я молча смотрела, как серый в яблоках тавр направился прочь. Он мог бы ничего не говорить, я и так запомню эти дни на всю жизнь.

Тошиба встретил меня радостным воплем. Не сходя с коня, я подхватила свой лук и тигрёнка, стегнула Куросао хвостом и вынеслась в степь. За спиной слышался весёлый смех просыпающихся тавров.

И только час спустя, когда селение уже скрылось за холмом, я вдруг поняла, что ни разу не видела там детей.

Атака набирает силу. Клин закованных в броню низкорослых воинов двигается по полю битвы, давя раненых, отшвыривая мёртвых, обращая в бегство живых. Мелькают клинки, звон оружия и дикий крик висит над ристалищем.

Небольшой отряд безумцев пробует преградить дорогу стальному клюву. Их всего двадцать, светловолосых, стройных и гибких, в узорчатой белой броне, с колчанами на бёдрах и маленькими боевыми луками в руках. Все двадцать знают, что умрут. Их узкие, прекрасные лица уже тронуты печатью обречённости.

Железный клин не останавливается: впереди – ворота цитадели, переломный пункт сражения, если её удастся захватить – противник обречен. Земля ощутимо дрожит, когда двести закованных в броню гномов шагают нога к ноге, сдвинув тяжёлые щиты так, что между ними и стрела не проскочит.

Вокруг клюва продолжается битва; лёгкая конница добивает пехотинцев врага, сделавших вылазку в отчаянной попытке подрубить подъёмный мост. Со стен крепости летят стрелы, их запасы у осаждённых уже подходят к концу и стрелять продолжают только лучшие. Но даже они не в силах пробить защиту стального клюва: стрелы бессильно отлетают от щитов, что держат над головами гномы внутри клина.

Командир отряда, обречённого на смерть, в тоске оглядывается на цитадель. Если бы, о, если бы они могли поднять мост! Но тяжёлая цепь бессильно свисает в ров. Её перебила огромная стрела из баллисты в самом начале атаки, и хотя защитники сумели поджечь машину, своё дело она уже сделала. Проклятый гордец, комендант крепости, не слушал ветеранов; он приказал строить подъёмный мост из вековых стволов каменного дерева, и сейчас, наверно, бъётся головой о стену, сознавая ошибку – такой настил не разрубишь, не сожжёшь. Враги пройдут как на параде…

Но больше ждать нельзя, гномы уже близко. Командир единым движением выхватывает из колчана пять стрел и вонзает в землю перед собой. Опускается на колено. Посылает последний взгляд небу, солнцу, ветру. И внезапно улыбается.

На миг перед эльфом мелькает лицо дочери – она там, в цитадели. Её тоже ждёт смерть, но он этого уже не увидит. В следующий раз эльф встретится с семьёй за гранью бытья, в чертогах Единого, а сейчас… Сейчас надо исполнить долг до конца.

– Элеран айанаэ! – звонкий голос командира легко перекрывает стон битвы. Все двадцать эльфов, как один, опускаются на колено и вместе, разом, натягивают луки. Двадцать стрел метят в щит рослого гнома во главе клюва. Время на миг замирает.

…И взрывается криком пронзаемого воздуха! Звук поющих луков ни с чем нельзя спутать. Сила удара такова, что гнома сбивает с ног и отбрасывает на несколько шагов вглубь клина. Треснувший щит со звоном летит в сторону.

Прежде чем товарищи раненого успевают перекрыть брешь, луки звенят вторично, и шесть гномов с криками боли падают под ноги идущим позади. Но щиты вновь сдвигаются, и клин продолжает неумолимо приближаться, сотрясая землю чеканным шагом. Теперь в размеренном дыхании гномов чувствуется бешенство.

Внезапно раздаётся гортанная команда и клюв, ни на миг не размыкая щитов, переходит на бег. Воины в центре несут раненных и убитых.

Эльфы успевают ещё трижды дать залп, однако теперь гномы держат щиты под углом. Со стен цитадели на атакующих градом сыплются стрелы, ещё четверо погибают, прежде чем клин достигает подъёмного моста. Но наконец гномы ступают на могучие брёвна, и тогда, впервые с начала боя слышится страшный боевой клич:

– Хаз модан!!! – И воздух кричит, рассекаемый сотней боевых топоров.

На высокой башне, одна, в развевающейся белой тоге стоит юная эльфийка. Ей не больше девятнадцати; много лет она умоляла отца позволить ей стать райдером, наездником грифона, и наконец, неделю назад он согласился. Эльф взял дочь на границу Элирании, чтобы она сама могла выбрать пернатого спутника…

Эльфийка неподвижно стоит на башне и смотрит, как далеко внизу, у моста, гибнет её отец. Она не успела выбрать себе партнёра – все десять молодых грифонов из крепости в первый же день войны были посланы к столице, где атаку возглавили ужасные драконы. Один из этих беспощадных зверей, огненно-красный, черноокий, сейчас стоит в отдалении на холме: с его спины какой-то офицер руководит штурмом.

«Кто из нас больше виновен в войне?..» – внезапная мысль пронзает девушку. Она сдерживается из последних сил, в глазах стоят слёзы. – «Во имя чего гибнут наши отцы?..»

Клин гномов уже пересёк мост и ворвался в крепость сквозь разбитые ворота. Остатки защитников ведут обречённый бой, устилая каждый ярд телами.

– Айнолиндаэ, инсэнэорэ… – голос эльфийки дрожит. Этой песне её научила мать. Она говорила, что больше всего на свете мечтает никогда её не услышать.

– Иннэрэ саэ, алгэ дунлан, иннэ каорэ альяраван…

Не прекращая петь, девушка встаёт на край стены и расправляет руки. Какой-то неуловимый миг её глаза смотрят прямо в чёрные очи дракона, что мерцают вдали.

«Не делай этого,» – голос дракона кажется дуновением ветерка, беззвучным всплеском серебряной тишины. Его взгляд притягивает, манит, он отражает весь мир, жестокий и прекрасный, светлый и тёмный, умирающий и ждущий рождения. Эльфийка закрывает глаза. Надо лишь шагнуть. Один шаг навстречу дракону.

«Не делай этого!»

– Не делай этого!.. – Ри проснулась с криком. Вокруг было так темно, что ящерка долго не могла понять, открыты ли её глаза.

Но память быстро вернулась. Вздохнув, вэйта на ощупь отыскала свою миску и допила остаток холодного бульона. Было прохладно; вскоре Ри догадалась, что за стенами темницы сейчас ночь. Дверь ещё ни разу не открывалась – значит, после поимки прошло не слишком много времени. Сон забрал усталость и боль в спине, ящерка чувствовала себя бодрой и сильной.

«Тюрьма пошла мне на пользу» – насмешливо подумала Ри.

Минут десять она сидела совершенно неподвижно, опустив внешние веки и дыша горлом. В отличие от эльфийской каменной ямы, здесь было множество запахов, проникавших сквозь решётку на двери и вонючую дыру в углу.

«Я не собираюсь ждать нового допроса» – мрачно подумала Ри. Гнев и холодная, спокойная ярость прочно угнездились в её душе. Ждать спасения было не от кого; Джихан, скорее всего, не сможет её даже найти. Значит, предстоит спасаться самостоятельно.

Ри бесшумно встала. В полной темноте ей приходилось ориентироваться с помощью теплочувствительных ямочек у носа, словно змее. Тепловое зрение у вэйтар оставляло желать лучшего, однако смутные очертания стен всё же удавалось распознать.

Ящерка подошла к дыре в углу камеры, откуда исходила мерзкая вонь. Преодолев отвращение, она наклонилась и сунула туда нос, «оглядываясь» в поисках пути для бегства. В разуме Ри возникла смутная, размытая картина грязной канавы, по которой бежал ручей густой жижи.

«Если на пути есть хоть одна решётка, я погибну» – вэйта стиснула коготки. Конечно, человек ни за что не пролез бы по узкой канаве, а значит и решёток, скорее всего, туда не поставили, но риск всё равно был слишком велик. Следовало придумать другой путь.

И вскоре ящерка уже знала, какой. Металлическая дверь открывалась наружу, чтобы её нельзя было удерживать из камеры, а для пущей надёжности вся внутренняя поверхность и двери, и массивного косяка, была покрыта ржавыми шипами. Предыдущие узники, видимо, не раз пытались бежать; многие шипы были погнуты и даже отломаны. К сожалению, как Ри не искала, нащупать обломки не смогла. Охрана убрала всякий намёк на оружие.