Камни мчались мимо него, словно поезд, который идет по соседнему пути несколько быстрее, чем тот, в которым едешь ты сам. Это означало, что камни падают вниз со скоростью не меньшей, чем у «Бабы Яги»— шестнадцать километров в секунду. Но почему в таком случае не происходят чудовищные взрывы, когда камни ударяются о поверхность Странника?

Неожиданно содержимое колонны с еще большей скоростью понеслось у него перед глазами, так что уже через мгновение он не мог ничего различить — словно поезд на соседнем пути неожиданно превратился в экспресс.

Или колонна увеличила скорость переноса, или… Он снова включил радар. Высота «Бабы Яги»и ее эскорта уменьшилась до пятидесяти километров, но теперь они приближались к планете со скоростью полтора километра в секунду…

Значит, затормозил его корабль.

Радар указывал, что скорость больше не уменьшается. В течение последних двадцати минут Дон пытался хоть что-нибудь различить на поверхности, расстилающейся под ним. Но не разглядел ничего, кроме гладкой поверхности лимонного цвета. Да мощная широкая колонна продолжала направлять бег своей каменной начинки.

Время летело — космонавт опять находился в тени планеты. Он снял очки. Сопровождающие его корабли снова окрасились в фосфоресцирующий желтый цвет. Некоторое время Дону казалось, что он видит их неясное отражение на темной поверхности Странника, которая вдруг стремительно понеслась навстречу.

Мерриам приготовился к столкновению и смерти.

Внезапно черная поверхность исчезла, словно «Баба Яга» вместе с эскортирующими ее летающими тарелками пробилась сквозь потолок огромного освещенного помещения и оказалась над другой, новой поверхностью.

Эта поверхность находилась далеко внизу, поскольку поток лунной материи, все еще широкий сверху, сужался до точки там, где соприкасался со второй поверхностью. Поток выглядел сейчас, как громадный сильно вытянутый треугольник.

Можно было сделать только один вывод. Поверхность Странника, которую он видел до этого мгновения — поверхность, которая так старательно отражала солнечный свет и лучи радара, которая была желто-фиолетовой — это не что иное, как оболочка, оболочка настолько тонкая и нежная, что такой крошечный кораблик, как «Баба Яга», смог ее пробить, летя со скоростью полтора километра в секунду без какого-либо толчка или повреждения корпуса… оболочка, которая заслоняет и маскирует искусственное освещение и настоящую жизнь Странника, оболочка, которая растянута на высоте около тридцати километров над настоящей поверхностью планеты — если то, на что он сейчас смотрит, является настоящей поверхностью, а не очередным оптическим обманом.

Судя по сложности и массивности рельефа, эта поверхность была настоящей. Экран «Бабы Яги» показывал обширную слабо освещенную равнину, покрытую озерами, или по крайней мере, какими-то бирюзовыми, блестящими заплатами; равнину, на которой были видны разбросанные в странном порядке круглые, полуторакилометровые в диаметре шахты; равнину, заполненную огромными глыбами всех цветов и геометрических форм, какие только можно себе вообразить: конусы, кубы, цилиндры, спирали, сферы, зиккураты, розетки — для Дона все это было чистой геометрической абстракцией.

Что это? Громадные здания, машины, движущиеся механизмы, произведения искусства?

Ему пришли в голову определенные аналогии. Японское искусство создания сада камней… Обложки научно-фантастических романов, изображающие тянущиеся в бесконечность дороги, покрытые абстрактной резьбой, которая при ближайшем рассмотрении выглядит словно живая…

Затем он вернулся мыслями к воспоминаниям детства. Он вспомнил, как родители взяли его однажды в Миннеаполис, к бабушке. Он явственно почувствовал кисловато-терпкий запах ее гостиной. Вспомнил, как отец подсадил его, чтобы он увидел — упаси бог, ни к чему не прикасаясь — полку над дверью, заставленную, как он позже понял, раковинами каури, китайскими божками, пресс-папье из отшлифованных геологических образцов, залитыми в пластмассу цветами и какими-то другими безделушками, которые казались маленькому мальчику страшноватыми и загадочными, хотя и необычайно от этого притягательными.

Он снова почувствовал себя ребенком. Над равниной висели небольшие темные тучи неправильной формы, в которых, словно радужные яйца в гнезде, лежали большие блестящие шары, испускающие лучи света самых разнообразных оттенков.

Вскоре тучи остались позади, напомнив Дону о том, что «Баба Яга», скорость которой почти не изменилась, приближается к поверхности; истинной поверхности этой неизвестной планеты. Постепенно сокращался видимый на экране участок равнины. Однако Дон уже не чувствовал страха — страх исчез, когда «Баба Яга» пробилась через оболочку Странника.

«Баба Яга»и ее эскорт направлялись к точке между двумя большими шахтами, находящимися так близко друг от друга, что у Дона даже возникло впечатление, что они соприкасаются. В одну из этих шахт вливался поток лунных камней. Из другой излучался характерный для этих сооружений туманный свет.

Через мгновение Мерриам различил пространство, разделяющее шахты — оно напоминало серебристую ленту. Один из кораблей, сопровождавших его, так близко приблизился к потоку камней, что Дон даже встревожился — не произойдет ли столкновение.

В следующую секунду без малейшего толчка, словно все это происходило во сне, «Баба Яга» остановилась в четырех метрах над матово-серебристой лентой. Поверхность была так близко, что Дон без труда увидел вырезанные на ней узоры — круглую витую арабеску, окруженную кольцом странных иероглифов.

Все еще в состоянии невесомости Дон висел над экраном и смотрел вниз: он чувствовал себя, как рыба, выглядывающая через стеклянную стенку аквариума.

Неожиданно кораблик начал переворачиваться, словно кто-то включил коррекционные двигатели, или рука неведомого великана начала забавляться им. Дон схватился за кресло, чтобы не потерять равновесия.

Движение прекратилось, когда сопла главного двигателя оказались точно под прямым углом к серебристой поверхности. Гравитационное поле начало медленно воздействовать как на космонавта, так и на корабль. Дон почувствовал три легких толчка, опоры корабля твердо стояли на поверхности Странника. Мерриам продолжал судорожно цепляться за кресло, его тело становилось все тяжелее, пока — насколько он мог быть уверен в этом после месяца, проведенного на Луне — не достигло такого же или почти такого веса, какой был у него на Земле.

Однако это его сейчас не взволновало, так как все внимание он направил на экран, в котором было видно небо Странника.

Вверху медленно проплывали маленькие темные тучи, они напоминали дождевые облака, гонимые легким западным ветерком над пустынными районами юго-восточной части Соединенных Штатов. Непрерывный поток камней, сыплющихся сверху, заслонял значительную часть обзора.

Небо не было ни светло-фиолетовым, ни желтым, ни черным, ни звездным. Оно представляло медленно кружащуюся смесь всех темных цветов — сумрачную радугу после бури, постоянно переливающуюся световыми волнами. В нем чувствовалась гармония и красота безустанно меняющейся симфонии цветов, одновременно оно казалось естественным, раскрывающим бесконечное разнообразие жизни. Дон не знал, откуда берется свет — может быть, это светится планета, или же он идет из уже виденных им шаров на тучах, а может быть, происходит из какого-то иного источника. Для него это небо ассоциировалось с радужными полосами разлитого по воде масла или с полной динамизма картиной Ван Гога «Звездная ночь», но больше всего это напоминало ему яркие блестящие искры, которые мелькают перед глазами в темноте, если надавить на глазное яблоко.

Пока он размышлял, чувствуя себя немного неловко, словно оказался внутри чьего-то гигантского мозга, послышался тихий скрежет, от которого у него кровь застыла в жилах. Дон повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как последняя задвижка на крышке люка медленно передвигается. Люк открылся без видимой помощи, открыв странного вида лестницу, ведущую от кабины на пустой серебряный тротуар-ленту.