Мэйбл внимательно посмотрела на него.

— Да! — заявил он охрипшим голосом и кивнул. — Хочешь ты того или нет, но так и будет!

Он подумал, а потом извиняющимся, но все же решительным тоном добавил:

— Все дороги отрезаны. Только так мы можем найти забвение.

Она сверкнула зубами в улыбке.

— Мы должны это очень хорошо разыграть, ты, сукин сын, — сказала она, прищурив глаза. — У нас не будет шансов повторить все в случае какого-нибудь прокола, а? — задумчиво продолжала она, четко выговаривая каждое слово. — Если нам удастся достигнуть оргазма в тот момент, когда начнем захлебываться, то… мы, пожалуй, должны подождать, пока вода начнет заливать нас… С этим нельзя спешить…

— Прекрасно, Мэйб! — громко закричал склонившийся над ней генерал, скаля зубы, словно череп.

Мэйбл нахмурилась.

— Это еще не все, — сказала она тихо, но настолько выразительно, что генерал услышал ее, несмотря на шум льющейся воды — из решетки лились уже три струи. — Есть еще кое-что. Но пока мы можем начинать, а потом я скажу тебе, что надо делать…

Она расстегнула мокрый китель, блузку и сняла бюстгальтер. Фонарик, висящий на шее генерала, осветил ее грудь. Стивенс прижался к Мэйбл, и они приступили к делу.

— Не спеши так, ты, сукин сын! — прошептала она спустя некоторое время.

Когда вода была уже в дюйме от их металлического ложа, генерал и Мэйбл на мгновение остановились.

— Как крысы в ловушке, — нежно прошептала она.

— Для крысы у тебя совсем неплохая шерстка, — засмеялся он. — Я почему-то всегда думал, что ты лесбиянка.

— Да, — согласилась она. — Но не только…

— Помнишь, как нам показалось, что мы увидели черного тигра… — сказал генерал.

— Нам это вовсе не показалось… — прошептала Мэйбл и неожиданно ее лицо осветила улыбка. — Смерть от удушения не будет тяжелой.

Она опустила руку в воду, словно лежала в лодке, и на мгновение у генерала создалось впечатление, что так это и есть на самом деле.

— Это цитата из «Принцессы д'Амальфи», генерал. Слова принца Фердинанда. Здорово, правда?

А когда Стивенс в задумчивости нахмурился, Мэйбл, продолжая блаженно улыбаться, развила свою мысль.

— Я читала, что у повешенного перед смертью бывает оргазм, а удушение и повешение это почти одно и то же. Не знаю, относится ли это утверждение также и к женщинам, — вполне может быть… впрочем, женщинам не привыкать рисковать. Во всяком случае, действие воды только ускорит удушение, а если бы нам еще удалось соединить его с оргазмом… Ну как, генерал, принесет ли тебе удовольствие убийство женщины? Да, я лесбиянка и спала с девушками, которыми ты никогда не владел. Помнишь ту маленькую, рыженькую из отдела статистики, которая всегда прищуривала левый глаз, когда ты на нее кричал?

— Сначала я буду душить тебя не слишком сильно, ты, жалкая лесбиянка, — крикнул ей на ухо генерал. — Я постараюсь не забывать, что ты все же женщина.

И он снова принялся за дело.

— Ты так думаешь? — попыталась перекричать шум падающей воды Мэйбл. Она протянула руки и сжала у него на шее длинные, сильные пальцы душительницы.

Нулевая гравитация помогала Полу чувствовать себя сравнительно сносно, но несмотря на нее, все тело все равно страшно болело от того, что он лежал в крайне неудобном положении. Несколько раз он мысленно жаловался на боль, надеясь, что Тигрица как-то отреагирует на это, но пока что все было безрезультатно. Когда Пол немного пришел в себя от пережитого ужаса, он попытался задать несколько вопросов. Однако Тигрица сразу же заявила — обезьяний визг! — и на мгновение приложила к его губам свою пушистую фиолетовую лапу. И тут же странный паралич сковал ему горло и нижнюю часть лица — словно кто-то запихнул в глотку невидимый кляп.

Но боль позволила ему, по крайней мере, забыть об унижении. Ведь он был обнаженным! Когда Тигрица сориентировалась, что примитивный разум, разговаривающий с ней, принадлежит человеку, а не кошке, она с презрением прочла его мысли, после чего молниеносно стянула с него мокрую одежду, на мгновение освобождая руки и ноги от невидимых пут. Затем она приступила к анатомическому осмотру тела Пола, причем производила это с таким безразличием, словно имела дело с трупом. И наконец, она прикрепила к его промежности два санитарных приспособления, что человек счел верхом оскорбления.

Отходящие от них трубки вели к той же серебристо-серой емкости, куда Тигрица уже бросила его мокрую одежду. Пол мысленно назвал этот бак «Емкостью Отходов».

В тепле кабины лежать обнаженным было лучше, но, несмотря на это, Пол продолжал чувствовать себя униженным.

Когда Тигрица управилась с ним, не скрывая, что для нее это исключительно неприятное занятие, она принялась за собственные дела. Она вычистила себя и Мяу остроконечным, светло-фиолетовым язычком, потом двумя, очевидно, серебряными, гребешками расчесала шерсть. Ритмично работая расческами, она что-то тихо напевала вполголоса тремя голосами одновременно. Волосы, которые выпадали при расчесывании, она тут же бросала в Емкость Отходов.

Затем с высокомерием или просто с жестоким безразличием по отношению к находящемуся внизу страдающему миру Земли (Пол, собственно, не был уверен, висит ли по-прежнему летающая тарелка над Южной Калифорнией или вообще над Землей), накормила Мяу. Из второго бака, который Пол назвал Емкостью Пищи, она вынула толстого, темно-красного червя, который, по мнению человека, выглядел искусственным. Червяк этот немного шевелился, пробуждая огромный интерес у Мяу, которая под наблюдением Тигрицы некоторое время играла этой игрушкой, летая в невесомости, а потом с большим аппетитом стала его есть.

Затем Тигрица подошла к тому, что Пол назвал Пультом Управления, и стала работать, по-видимому, она вела наблюдения.

Когда стена-зеркало, находящееся напротив Пола, стало прозрачным, он очень обрадовался прикрепленным к его телу санитарным приспособлениям.

В километре от него волновалось и кипело гневное, серое море, он увидел одинокий скалистый остров и большой, длинный танкер, который из последних сил сопротивлялся натиску волн.

Стена с противоположной стороны тарелки была идеально прозрачной. Когда Пол смотрел на нее, у него создавалось впечатление, что он падает сквозь огромное кольцо цветов прямо в пучину. Но уже через мгновение после этой мысли прозрачная стена превратилась в обыкновенное зеркало.

Ситуация повторилась несколько раз через короткие промежутки времени, только каждый раз расстояние от тарелки до Земли было другим. Пол, то висящий над морем, то замирающий на секунду над побережьем, то мчащийся над сушей, чувствовал, как у него что-то сжимается внизу живота. Один раз ему показалось, что узнает северную часть долины Сан-Фернандо с горами Санта-Моника, но он не был в этом уверен на сто процентов.

Однако в отношении следующего вида у него не было никаких сомнений. Он находился по крайней мере в восьми километрах над Землей, и почти всю ширину десятиметрового окна занимал вид залитого солнечным светом города. С запада его окружал океан, а с севера и востока — горы. К сожалению, окно в кабине не охватывало южного района города.

Через город пролегло шесть параллельных полос дыма, возникших, словно от мазка кистью. Они начинались у моря и там были цвета киновари, но по мере продвижения к горам он приобретал черно-коричневую окраску.

Лос-Анджелес горел. На этот раз корабль завис достаточно низко над городом, так что Пол без труда мог определить главные очаги пожара: Санта-Ана, Лонг Бич, Торрас, Инглвуд, Старый Лос-Анджелес, Сивик-Центр и Санта-Моника. Облизывая южные склоны гор, огонь доходил до Беверли Хиллс и Голливуда.

Пол допускал, что его квартира и домик Марго в Санта-Монике уже сгорели.

С такой высоты он мог только вообразить себе мчащиеся в панике автомобили и перегораживающие проезжую часть пожарные машины, которые сверху должны были выглядеть, как подвижные красные жуки.