— Итак, вы говорите, что она чего-то боялась, — сказала Гвенда. — Чего-то или кого-то?

— Кажется, я припоминаю, что…

— Да?

— Однажды, закончив подметать лестницу, Лили пришла ко мне на кухню и заявила: «Дело пахнет керосином!»

Лили подчас выражалась довольно вульгарно, так что вы извините меня, миссис. Я у нее спросила, о чем это она. А она мне и рассказала, что хозяйка с хозяином вернулись из сада в гостиную, а дверь в холл осталась открытой, и она услышала их разговор. «Я боюсь тебя», — сказала миссис Халлидей. По словам Лили, ее голос звучал испуганно. «Я уже давно тебя боюсь. Ты ненормальный, ты сумасшедший. Уйди, оставь меня в покое. Я боюсь тебя. Я думаю, что в глубине души я всегда боялась тебя…» Теперь я, конечно, не помню ее точных слов, но она сказала что-то в этом роде. Лили приняла услышанное совершенно всерьез, и поэтому, когда все случилось, она…

Эдит Пагетт внезапно замолчала. На ее лице появилось выражение испуга.

— Я, естественно, не имею в виду… — проговорила она. — Извините меня, миссис.

— Расскажите нам обо всем, Эдит, — мягко попросил Джайлз. — Вы понимаете, нам очень важно знать.

— Я не могу, сэр, — бессильно пробормотала Эдит.

— Чему Лили не верила? — спросила мисс Марпл. — Или, наоборот, во что она верила?

— Лили часто бог знает что себе воображала, — извиняющимся тоном начала Эдит Пагетт. — Я никогда не придавала ее словам никакого значения. Она вечно бегала по кино, и все глупости, которые она рассказывала, шли оттуда. В тот вечер она тоже ходила в кино, да еще и прихватила с собой Леони, что было и вовсе скверно с ее стороны. Я, кстати, ей сказала, что я об этом думаю. «Ладно тебе, ладно, — ответила она. — Я же не оставляю девочку одну дома, ты ведь внизу, на кухне. Хозяева тоже скоро вернутся. К тому же малышка, как уснет, никогда до утра не просыпается». Но это было не так, о чем я ей и сказала. О том, что Леони тоже уходит в кино, я и понятия не имела. Иначе я бы непременно поднялась к вам, мисс Гвенда, удостовериться, что с вами все в порядке. Дело в том, что когда дверь в кухню была закрыта, туда не доносилось ни звука.

Эдит Пагетт, немного помолчав, продолжала:

— Я провела время за глажкой белья, и вечер быстро пролетел. И тут на кухню пришел доктор Кеннеди и спросил меня, где Лили. Я ему ответила, что у нее свободный вечер, но она должна вернуться с минуты на минуту. Как только она появилась, он увел ее наверх, в спальню мадам. Он хотел знать, забрала ли мадам какую-то свою одежду или что еще. Лили просмотрела весь гардероб, сказала, чего не хватает, а потом спустилась ко мне на кухню, страшно возбужденная. «Хозяйки след простыл, — заявила она. — Она с кем-то смылась. Хозяин в беспамятстве, удар у него или что-то такое. Похоже, что это его потрясло. Вот дурак-то! Ему бы уже давно надо было заприметить, куда она гнет». «Ты не должна так говорить, — упрекнула я ее. — Откуда ты знаешь, что она к кому-то ушла? Она, может статься, получила телеграмму, что у нее в семье кто-то заболел». «Заболел! Держи карман шире! (Лили, как я уже говорила, часто выражалась очень вульгарно.) К тому же она записку оставила». — «К кому же она ушла?» — спросила я. — «А к кому, по-твоему? Уж ясное дело, что не к этому индюку мистеру Фейну, хоть он и строит ей глазки и вертится вокруг нее как собачонка». «Уж не думаешь ли ты, — сказала я ей, — что с капитаном (тем самым, чью фамилию я забыла)?» А она мне отвечает: «Голову на отсечение дам, что с ним. Если только не с нашим таинственным незнакомцем в шикарной машине». (Это была придуманная нами самими глупая шутка.) Я тогда запротестовала: «Не верю я ничему такому! Не могу допустить, что миссис Халлидей так поступила. Она никогда в жизни ничего подобного не сделает». А Лили мне ответила: «Хочешь ты этого или не хочешь, похоже, что она все-таки это сделала».

Все это Лили мне в первый момент выложила. А потом, когда я уже спала, она разбудила меня — мы спали в одной комнате. «Послушай-ка, — сказала она, — концы с концами не сходятся». «Какие, — спрашиваю, — концы?» «Одежда ее», — говорит. «Ты о чем?» — «Знаешь, Эди, доктор велел мне ее вещи проверить, я так и сделала. Не хватает, чемодана и одежды столько, сколько в него можно уложить, только не правильная это одежда». «Что ты имеешь в виду?» — спрашиваю. «А то, — она мне отвечает, — что она забрала серое с серебром вечернее платье, а пояса к нему не взяла, и лифчика не взяла, и нижней юбки, которые к нему обязательно полагаются, и туфли забрала из золотой парчи, а не вышитые серебром. И еще: она унесла зеленый твидовый костюм, который надевает только в конце осени, а вместо свитера к нему взяла кружевные блузки, их только с выходными костюмами носят. Что до белья, так оно вообще наугад схвачено было. Похоже, не уходила она никуда. Это хозяин ее пришил».

Ну, с меня, понятно, весь сон слетел. Я села на кровати и спросила, что это она такое говорит. «Точно как в „Новостях мира“ на прошлой неделе, — отвечает она мне. — Хозяин узнал, что она замышляет, убил ее и закопал в погребе. Ты ничего услышать не могла, потому что погреб расположен точно под холлом, но произошло все именно так. А потом он набил ее вещами чемодан, чтобы все подумали, что она от него ушла. Но помяни мое слово: в погребе она». Я отругала ее и сказала, что я думаю обо всех ее выдумках. Но, должна признаться, на следующее утро я спустилась в погреб. Там, конечно, было все как обычно, ничего с места не сдвинуто, доски не подняты, не разрыто. Тогда я пошла наверх и заявила Лили, что, выдумывая такую чушь, она сама из себя посмешище делает. Она, однако, стояла на своем: хозяин убил свою жену. «Вспомни, — сказала она мне, — она его до смерти боялась. Я слышала, как она ему это говорила». «Ошибаешься, моя милая, — ответила я ей, — не с мужем она тогда разговаривала. Сразу после того, как ты мне об этом рассказала, я в окно выглянула и увидела, как хозяин с холма с клюшками для гольфа спускается. Так что не он в тот день был с мадам в гостиной. Кто-то другой».

Последние слова Эдит Пагетт словно подхватило эхо.

— Кто-то другой, — прошептал Джайлз.

«Ройал Кларенс» был самым старым отелем города. Несмотря на его слегка покосившийся фасад и царящий в нем дух прошлого, он все еще пользовался успехом у семейств, приезжавших провести месяц на берегу моря.

Мисс Нарракотт, сорокасемилетняя женщина с пышной грудью и вышедшей из моды прической, восседала за конторкой.

Увидев Джайлза, которого ее опытный взгляд немедленно оценил как «добропорядочного джентльмена», она сразу же отбросила всякую чопорность. Молодой человек, обладающий красноречием, а когда хотел, и даром убеждения, рассказал ей вполне правдоподобную историю. Разговаривая с женой о том, жила ли ее бабушка в «Ройал Кларенс» восемнадцать лет назад, они поспорили. Жена утверждала, что выяснить, кто из них прав, им не удастся, так как дирекция отеля, разумеется, давно избавилась от регистрационных книг тех лет. Он же стоял на том, что гостиница такого класса, бесспорно, сохраняет книги даже столетней давности.

— Это не совсем верно, мистер Рид, — ответила мисс Нарракотт. — Всех старых регистрационных книг у нас нет, но мы оставляем себе на память так называемые книги посетителей. Там можно встретить фамилии очень известных людей. Однажды в нашем отеле останавливался король, будучи еще принцем Уэльским. Каждую зиму к нам приезжала принцесса Адлмар Голштейн-Роц со своей фрейлиной. Бывают у нас и знаменитые писатели, и художники, как, например, мистер Дови, портретист…

Джайлз реагировал на рассказ мисс Нарракотт должным образом: с интересом и уважением — и в результате получил драгоценный том, соответствующий нужному ему году.

Сначала он просмотрел указанные фамилии знаменитостей, затем стал листать страницы до тех пор, пока не дошел до августа.

Да, это была та запись, которую он искал.

«Майор и мадам Ситун Эрскин, Энстелл-Мэнор, Дэйс, Нортумберленд, 27 июля — 17 августа».