Третий минотавр возник рядом с ними.

— Хорошо, что ты нас нашёл, Валун!

— Что случилось?

— Не бери в голову! — отмахнулся Фарос. — Дайте мне факел и бегите! Давайте! Оба! Бегите изо всех сил!

Оба бывших раба недоуменно замерли, а затем припустили во всю мочь по направлению к горам, а Фарос повернулся и направился в глубь лагеря. В мерцающем свете факела мимо протопали два людоеда, но не стали приглядываться, приняв минотавра за своего. Фарос подошёл к ближайшим хижинам и рассмеялся — здесь жили надсмотрщики. Прицелившись, он метнул факел, который, попав в самый центр крыши, немедленно запалил сухую древесину.

Понаблюдав за пожаром и убедившись, что огонь не потухнет, Фарос кинулся вслед за своими попутчиками. Он с огромной скоростью прыгал с камня на камень, а позади уже раздавались тревожные крики изнутри горящих построек. Поднявшись на вершину ближайшего холма, минотавр в условленном месте присоединился к Грому и Валуну.

— Зачем ты поджёг их? — спокойно спросил Гром.

— Это отвлечёт внимание людоедов на первое время.

— Смотрите, пламя перекинулось на другие хижины! — воскликнул Валун.

Внизу, в лагере, ярко полыхал огонь, маленькие волосатые фигуры метались в его свете, стараясь подтащить воду.

— Саргас защитит нас, — пробормотал Гром.

— Сами справимся, — хмыкнул Фарос, отвернувшись от лагеря. — И когда мы пойдём туда снова, мы пойдём только за продовольствием! Все понятно?! Если вы решили исполнять мои приказы, так исполняйте!

Валун быстро кивнул, Гром неотрывно смотрел вниз. Фарос сделал знак следовать за ним, и они двинулись, несмотря ни на что, не слишком разочарованные вылазкой. Да, придётся спать голодными, но они убили нескольких людоедов и устроили неплохой пожар. Месть мала, но это только начало, ведь может выпасть шанс поквитаться и с Сахдом…

Волны беспокойства прокатывались среди духов. Нефера ощущала волнение призраков, пока готовилась к церемонии; их активность явно пошла вниз со времени последней бури, чему она не могла найти объяснения. Скорее всего, они были более чувствительны к тем могучим силам, что бушевали в небе и, дай им шанс, никогда бы не ответили на её зов.

Верховная жрица радовалась шторму. Всякий раз, когда небеса окутывались тяжёлыми серо-зелёными облаками и вспышки молний оплетали их, подобно драгоценной оправе, она получала ни с чем не сравнимый заряд энергии, но сделать это могла только через призраков. Мёртвые лица, кружащие вокруг жрицы, были искажены и бледны сильнее обычного, многих из них она сразу выбирала для ритуала, других пропускала мимо. Призраки не ощущают боли, если не считать страданий души, а этот аспект абсолютно не волновал леди Неферу.

Мёртвые — основа религии Предшественников и её конгрегации.

Сегодня избранная группа верующих была допущена в комнату медитаций, чтобы стать свидетелями и Участниками нового ритуала. Двадцать пять минотавров в серых мантиях полагали, что попали сюда из-за своей истовой веры, что лишь отчасти соответствовало действительности — выбор Неферы строился на другом. У этих минотавров, казалось, не было ничего общего: старые, молодые, красивые и уродливые, богатые и бедные, мужчины и женщины…

Молящиеся, паства (прим. пер.).

Двадцать пять избранных опустились на колени по пяти сторонам фигуры, начерченной на полу, в центре которой высился постамент. На него поднялась Нефера. В полумраке над ними колыхались символы Предшественников, призрачные птицы срывались ввысь с преломлённой секиры, олицетворяя вечный дух минотавров, обретающий после смерти новое прибежище. Слабый свет факелов со стен освещал верховную жрицу, собирающуюся начать ритуал, истинного смысла которого не понимал ни один из присутствующих.

Две жрицы в белых мантиях проскользнули к повелительнице и помогли ей снять роскошный чёрно-серебристый плащ. Его глубокий капюшон полностью скрывал лицо Неферы, и во время церемонии её могли легко спутать с призраком, а жрица совсем не хотела испугать верных последователей собственным видом.

Леди Нефера кивнула прислужникам в знак того, что время пришло. Они немедленно приблизились и, склонившись, протянули ей символы веры. Как только они вышли за пределы начерченной фигуры, пришло время призвать духов, в которых Нефера нуждалась для осуществления сегодняшнего плана.

Из теней проявился призрак моряка, закутанного с головой в гниющий плащ, в прорехах которого мелькали разложившаяся плоть и обрывки килта. Его видела только Нефера, каждый раз поражаясь, насколько жестокой была смерть Такира в тёмной глубине веков. Пахнуло морской гнилью, остатки сожжённого мяса и кожи на лице мертвеца кривились в усмешке, кости пальцев были перекручены в один огромный коготь. Такир подплыл к жрице и замер, ожидая приказаний.

— Симбара! Буранаш Симбара! — закричала Нефера, уставив пристальный взгляд на потолок. — Хаджа! Симбара! Хажа Буранаш Одека!

До нынешнего мгновения жрица даже не знала этих слов, они приходили сами собой, обретая силу и смысл. Нефера раздувалась от гордости — ведь именно через неё предки говорят со всеми.

В наглухо закрытой палате возникли сильные порывы ветра, несколько участников церемонии нервно сглотнули и заоглядывались. Но, видя, что верховная жрица спокойна, хоть и мрачна, все успокоились — ведь их заранее предупредили, что сегодня они станут свидетелями необычайных чудес и знамений.

— Симбри! Симбри! Симбара! Хессе гиммара Хаджа!

Едва завершив произносить неведомые слова, Нефера указала на ближайшего к ней верующего. К всеобщему удивлению, пожилая торговка начала неожиданно произносить слова заклинания, продолжая сказанное верховной жрицей. Нефера указала на следующего, затем на другого и далее по кругу. Скоро все двадцать пять минотавров скандировали загадочные изречения.

Слабые разряды молний заполнили помещение, гривы Неферы и верующих задёргались, казалось, каждый волос начал жить собственной жизнью. Но никто из собравшихся не чувствовал беспокойства, ведь они были избранными, которым оказали великую честь. Горящие глаза с фанатизмом смотрели на верховную жрицу, а около минотавров начали появляться призраки. Вокруг каждой коленопреклонённой фигуры уже столпилось не меньше пяти духов, многие из них в прошлом были связаны с ними узами крови или брака. Нефера чувствовала, что клановые и семейные связи усилят магию и приведут к большему успеху.

Буря за стенами усилила свой натиск, грохот шторма начал пульсировать в такт скандированию. Призраки родных задрожали, некоторые отступили к тем тысячам теней, что виднелись у тёмных стен. Одним грозным взглядом, брошенным из глубин своего морского плаща, Такир удержал их, вернув обратно.

— Верум! Симбали Верум эс Катал! — кричала Нефера, окутанная теперь серебристой аурой.

Одновременно за ней повторившие слова верующие увидели, что вокруг них тоже взметнулась аура… только тёмно-красная. Снаружи ветвистые молнии начали бить в верхушку шпиля Храма, бессильно растекаясь по мокрым камням.

Комнату медитаций заполнил ослепительный цвет. Вскинув символ сломанной секиры, Нефера воскликнула:

— Хорок! Сигга Хорок!

Из двадцати пяти глоток вырвался удивлённый возглас, на руках минотавров начали проступать пятна крови, именно там, где шли вены.

Через минуту кровь полилась сильнее.

Такир кивнул. Стена призраков со всех сторон придвинулась ближе, склоняясь к кровоточащим ранам. Какая-то тень начала проявляться среди верующих, с каждой секундой становясь больше и раздуваясь. Призраки касались её, черпая оттуда часть пульсирующей силы. Каждый раз, когда происходило такое, один из живых минотавров вздрагивал и начинал задыхаться, словно слабея от ран. Те, кто попытался перевязать раны или отнять руки, обнаружили, что пальцы больше не слушаются их, да и все тело словно парализовано.

Теперь призраки жадно кормились, отхватывая куски теней живых и запихивая их в свои полупрозрачные тела, где те бесследно растворялись. Чем больше они насыщались, тем сильней становились, наливались формой и цветом. Выражение голода в мёртвых глазах исчезло — они хотели все больше и больше, мёртвые мальчишки со следами чумы на лицах пожирали не меньше наполовину выпотрошенных воинов. Призракам были безразличны страдания живых родственников; матери питались силой сыновей, дети — родителей, братья — сестёр. Для них не существовало ничего, кроме дикого сосущего голода…