Здесь не было окон, что и пугало Дмитрия Михайловича. А когда мужчина оценивал взглядом площадь комнаты, то невольно ловил себя на том, что начинает задыхаться, потеть и терять контроль над мыслями. Ведь стены сужаются и давят, он не может их контролировать, он бессилен, он беспомощен, он ребёнок, он умрёт!.. Хотя, казалось бы, обычный общественный туалет – чего страшного?

Мужчина стряхнул, застегнул ширинку, смыл воду. Добросовестно помыл руки с мылом, иногда с лёгким презрением поглядывая на своё отражение. Свисающее толстое пузо у солидного бизнесмена – это стало почти очевидной деталью. Символом. Но почему? Сам Дмитрий Михайлович иногда углублялся в причину своего чревоугодия и однажды он открыл для себя правду – защита. Доспех от стресса, от внешнего мира. Была бы его воля, он бы и бороду отрастил, ещё один своеобразный щит, но дресс-код фирмы не позволял.

«Телесная защита», если честно, уже давно перестала быть огромной проблемой, мешающей жить. Она всё ещё слегка смущала, будто прыщик на лице, но не более. Существовала другая беда, брешь в доспехе, рана, из которой текла кисло-сладкая гниль.

Противный скрежет резанул перепонку уха, раздражил нервы. Стены сдвинулись, посыпалась штукатурка. Мужчина понял, что не может вздохнуть, не может пошевелиться. Потолок с тем же чёртовым скрипом качнулся вниз. Дмитрий Михайлович вскрикнул, открыл стиснутые страхом глаза.

Всё в порядке. Всё нормально.

Всё на месте.

Вытер слёзы и направился в кабинет за вещами, после чего, сухо попрощавшись с коллегами, а тепло – с друзьями, направился к такси. На улице свободно выдохнул, улыбнулся. В машине же снова углубился в свою проблему, решение которой он искал вот уже не первый месяц.

Клаустрофобия.

Дмитрий Михайлович не был поверхностным человеком, он всегда пытался докопаться до причины, даже если по пути к этому «зерну истины» пришлось бы сломать не один десяток лопат. Нет, Дмитрий Михайлович не был поверхностным. Но отчасти, как и все люди, он был трусом. По крайней мере, в личной жизни.

В такси было хорошо: окна создавали иллюзию свободы. Здесь голова могла думать полноценно. Уже не в первый раз мужчина прокрутил сверкающий блёстками калейдоскоп событий, в узорах которого скрывалась очевидная тайна недуга. И опять же в который раз узоры сложились в цепь.

Всё началось год назад, когда Дмитрий Михайлович заметил перемену настроения жены. Женщина стала сухой, скрытной и безразличной. При чем это её состояние сменялось вспышками материнской любви, когда она шептала ему нежные слова, готовила вредные, но безумно вкусные блюда, а ещё смотрела жалко, по-собачьи, словно извиняясь: прости за всё, я не хотела, я не могла, так вышло, прости. Чувство, подобное обиде и зависти, особенно переполнило мужчину после того, как жена перестала заниматься с ним сексом.

Будто старый волк, Дмитрий Михайлович уловил дух чужого самца, польстившегося на текущую сучку. Только уловил, к несчастью, подсознательно. Без возможности сложить детали в картину.

Растрёпанность жены, чужая одежда меньшего размера, якобы случайно постиранная в горячей воде. Засосы, прозванные «синяками». Частые походы с подружками в загадочную «Караганду». А также цветение женщины: она похудела, начала ухаживать за собой.

Вскоре они уже оба понимали: муж – что жена изменяет, жена – что муж об этом знает. Зона комфорта являлась той причиной, той границей, которую не хотелось нарушать. Нет, они не бросали друг другу пыль в глаза, каждый обманывал себя самолично – молчанием. Какие же были у них мысли?

– Я люблю тебя, дорогая, я всё ещё тебя люблю. Даже после измены. И мне страшно тебя поранить, поэтому я молчу, не замечаю ничего. А ещё я трус и боюсь неизвестного. Если всё закончиться, то ты уйдёшь. Без тебя я умру.

– Я не люблю тебя, но это чувство внутри… вина̀? Оно режет, колет. К тому же ты мне симпатичен, я тебя уважаю. Я к тебе привыкла, будто к брату или отцу. Причинить тебе боль – это ударить саму себя.

Их знание оборачивалось против них. Если жена криками и плачем освобождалась от боли в объятиях любовника или подруг, то Дмитрий Михайлович накапливал в себе агонию. Его сознание безостановочно тревожилось в ожидании удара от жены, ухода. Природа же наша такова, что вечного давления мы выдержать не можем, мы переключаемся на то, что поддаётся нашему контролю. И происходит это хаотично, спонтанно. Ситуативно.

Сидя в такси, Дмитрий Михайлович с огромным стыдом вспомнил этот случай.

В тот месяц всё было против него. Работа, друзья, деньги, погода, желудок, даже светофоры. Домой он приехал раньше, так как против него было и здоровье, из-за проблем с которым мужчину отправили лечиться.

Разулся в коридоре, встреченный тишиной, оставил шапку и сумку для документов на поверхности тумбочки для обуви. Телефон положил на полку шкафа. Не обнаружив активность на кухне и в зале, направился в спальную. Адреналин слегка ударил в кровь, забилось сердце. Запах чужого одеколона медленно оседал на пол.

– Рано, – растрёпанная, испуганная, вздохнула жена.

Она лежала в кровати на животе, безумно смотрела на него. Тело прикрывала лишь ночнушка из красного батиста с кружевами. В руках – книга, принадлежащая мужу, роман «Дракула» на английском. Смущало даже не то, что из иностранных языков жена знала лишь испанский и немецкий, а то, что в данный момент, судя по положению книги, читала она загадочной техникой, заключавшейся в том, чтобы перевернуть текст вверх тормашками.

Одеяло скомкано, а взгляд усердно избегает сторону шкафа, старается не замечать шевеление скрипящей дверцы и звуки тяжёлых вздохов. А также торчащие трусы, которые любовник, видимо, не успел натянуть, потому и прихватил с собой. Однако закрыл дверцу – чертовски сильно скрипящую! – быстрее, чем просунул бельё.

В то мгновение время замерло. Дмитрий Михайлович мог поклясться, что даже разглядел ворону, замедленно пикирующую вниз, возле их окна. Заметил её чёрный глаз-бусинку. После чего время вернулось.

– Я… Я забыл ключи.

Дмитрий Михайлович выбежал из комнаты, словно спасаясь от трёх всадников апокалипсиса. Точно так же быстро покинул квартиру. Вызвал лифт, задыхаясь, умирая от нехватки кислорода и неожиданной жары. Вискѝ сдавила печаль, сдавили мысли, сдавили стены лифта, который неожиданно остановился.

Свет потух, слабо флуоресцировали лишь кнопки. Дмитрий Михайлович нажал дрожащей рукой на ту, что горела жёлтым, вызвал диспетчера, объяснил ситуацию и осел на грязный пол. Полились слёзы. И в мгновение ока давление мыслей перешло в метафорическое давление стен.

Они сомкнулись вокруг него, не давая сбежать. А потолок начал медленно опускаться вниз, так и намереваясь раздавить. Они украли у него кислород, вынуждая задыхаться, биться в заклинившие двери и испытывать жуткий, звериный ужас, пока мужчину наконец-таки не освободил механик.

На следующий день ему, как ни странно, полегчало. Об увиденном они с женой не говорили и, вообще, вели себя спокойно, дружелюбно и непривычно по-семейному.