Она промолчала.

– Я смеюсь… А кто это Гоша?

– Я тебе уже сто раз говорила. Сосед. Стихи пишет.

– Это с ним ты на «Встречный» ходила?

– С ним… Они ужасно много работают. Строят бараки. Ровняют площадку для посадки самолетов. Торосы рубят. А папа абсолютно не приспособлен к физическому труду. Здесь, на субботнике, и то умудрился палец вывихнуть.

– Сколько их там?

– Около ста человек.

– Это Гоша сказал?

– Нет. Я сама читала.

– И льдина не тонет? Держит сто человек?

Тата невесело рассмеялась.

– Держит, Митенька, держит. И барак держит, и радиостанцию, и провиант, и самолет выдерживает.

– Свой самолет у них?

– Да. Поломанный. Не летает.

– Вот это так льдина! А шамовку как раздают? От пуза или, как у нас, по карточкам?

– Какое это имеет значение?

– Ясно, никакого… Я смеюсь… Ты, главное, насчет отца не переживай. Он у них предмет дефицитный. Запакуют в меховой мешок и караул поставят – медведей отгонять.

– Повторяю, они там работают, работают до изнеможения. Они ровняют площадку, строят настоящий аэродром. Недавно у них был товарищеский суд. Кто-то отказался покинуть палатку по авралу. Не хватило сил. Представляешь?

– Ну и что?

– Его судили. И я боюсь, что это… Ты куда?

Как было упомянуто, вдоль дорожки бульвара темнели соблазнительные ледянки. Митя старался не смотреть на них. И вдруг какой-то пацан бочком профуганил по длинному ледяному зеркальцу так ловко, что стерпеть не было никакой возможности. Митя разбежался, пролетел метра три ангелочком и чуть не клюнул носом в снег. «Гоша себе бы этого никогда не позволил», – прозвучала в его ушах Татина фраза.

Однако она не произнесла этой фразы. Она печально дождалась его возвращения и договорила:

– Боюсь, что это был мой отец.

Они шли берегом замерзшего пруда. У низкой ограды замигали красные буквы «Берегись трамвая», волнисто запела проволока, и трехвагонный поезд, вылущивая ломкие, злорадно сжигавшие себя искры, с аварийным скрежетом прогрохотал к Покровке.

– Это что, тебе тоже Гоша сказал? – спросил Митя.

– Нет. Это из других источников.

– И к чему его присудили?

– Отправить на берег в первую очередь. Если это правда, я уеду… Я в Москве не останусь…

– Знаешь что, Татка, у следователей такой закон: пока на руках нету фактов, не марай человека. Хоть он тебе отец, хоть кто,.. Про Недоносова тоже трепались, что по карманам шарит…

Был тогда неподалеку от Чистых прудов кинематограф. Раньше он назывался «Волшебные грезы», потом «Аврора». Тяжелые, мореного дуба двери. По обеим сторонам бетонные вазы, наполненные песком, чтобы трудней было опрокинуть.

Пока Митя искал билеты, Тата потянулась читать правила поведения в общественных местах, утвержденные Моссоветом. У нее была страсть прочитывать все, что вывешивают на стенах.

Когда Митя пошел, чтобы оттащить ее, на глаза ему попалась мохнатая кепка. Он пригляделся. Так и есть. Осип Недоносов торчал возле тугоплавко изогнутой трубы, отгораживающей очередь к кассе.

Митя встал за его спиной бесшумно.

– А вот билетик! – как на толкучке, выкликал Осип. – Билетик имеется!

– А совесть у тебя имеется? – перебил Митя.

Осип обернулся, осклабился половиной рта. Грозный вид бригадира ничуть не испугал его. Тусклые, будто раздавленные глаза глядели из-под ломаного козырька.

– Сколько настоящих ребят кино поглядеть мечтают, а ты что? – тихо, чтобы не услышала Тата, процедил Митя. – Маклачишь? Позабыл, где работаешь?

– Почему позабыл? – удивился Осип. – На метре.

– А на метре не спекулянничают! Получил билет, садись и смотри!

– А ежели у меня чирей? – спросил Осип. – Мне сесть не на что.

Очередь засмеялась.

–Ну, чирьяк вскочил, – объяснил Осип серьезно. – Какой может быть смех?

– Ладно, погоди. Завтра перед бригадой отчитаешься! – пригрозил Митя. – Бригада дерется за знамя радиуса, а он маклачит. Ни ребят, ни себя не уважает.

– А с чирьями у вас тоже на работу гоняют?

– Тебе что, отгул надо? Утомился, стоявши? – Митя забыл о Тате и говорил во весь голос. Негодование захлестнуло его. – Утомился?

– Утомился, – согласился Осип. – Чуть не час околачиваюсь. Не берут. Два бы билета враз взяли, а один не берут. Другой раз два давай, с одним ходить никакого расчета нету… Мадама, билетик не надо?

Митя схватил его за плечо, повернул к себе и замахнулся. Дама взвизгнула.

– А ну вдарь. – Осип закрыл глаза и сунул левую руку неглубоко в карман.

Хорошо, что Тата встала между ними. Если бы не она, свежий комсорг не оправдал бы высокого доверия.

– Где билет? – заторопилась она. – Прекрати, Митя! Я беру, беру! Давайте! Беру! Митя, прекрати!

Прищемив билет губами, Осип пересчитал деньги.

– А теперь слушайте меня внимательно, – остановила его Тата. – Этот билет я вам дарю. При свидетелях. Берите, не стесняйтесь. И потрудитесь просмотреть картину до конца. Когда мы увидимся снова, попрошу рассказать содержание.

– Это еще что! – рванулся Митя.

Осип поглядел на него, проговорил озабоченно:

– Не бойся. Не отобью.

Тата прыснула. Ей было неведомо, сколько хлопот доставит им этот уродец в лохматой кепке.