* * * 

Когда спустя два часа доктор Тадеуш Гринджой появился из спальни Габриэля, все слуги поместья графа несли молчаливую вахту в коридоре. Миссис Филпот сидела на стуле, прижимая к дрожащим губам носовой платок. Несчастный Беквит стоял по стойке смирно около нее, а остальные слуги столпились на площадке лестницы и шептались между собой.

Только Саманта стояла в полном одиночестве. Несмотря на то, что доктор разрешил служанкам смести осколки стекла, а лакеям перенести Габриэля на кровать и срезать его пропитанные кровью бриджи, он не позволил никому присутствовать при осмотре пациента, в том числе его медсестре.

Он мягко затворил за собой дверь, и Саманта вышла вперед, на ней по–прежнему был испачканный кровью дорожный жакет. Она задержала дыхание, боясь, что врач подтвердит ее самые худшие опасения.

Взгляд доктора прошелся по скорбным лицам.

– Я думаю, мне удалось остановить кровотечение. Стекло повредило его яремную вену. На дюйм глубже, и он стал бы еще одним именем в семейном склепе Ферчайлдов. – Доктор покачал головой, длинные седые бакенбарды делали его похожим на пожилого козла. – Он очень удачливый парень. Должно быть, кто–то сверху за ним сегодня присматривал.

Вздох облегчения пронесся среди слуг, но никто из них не встретился глазами с Самантой. Она точно знала, о чем они думали. Она была медсестрой их хозяина. Это она должна была за ним присматривать. А она оставила его одного, бросила как раз тогда, когда он больше всего в ней нуждался.

И словно услышав ее мысли, доктор рявкнул:

– Вы его медсестра?

Стараясь не вздрогнуть, Саманта кивнула.

– Да, я.

Он кашлянул, показывая, что он думает об этом.

– Девчушке вроде вас следовало бы искать себе мужа, а не запирать себя вместе с больным в четырех стенах. – Он резким движением открыл свой чемоданчик и вручил ей коричневую бутылочку. – Дайте ему немного, чтобы он хорошо спал ночью. Держите рану в чистоте. А его не выпускайте из постели, по крайней мере, три дня. Его седые брови сошлись над массивной переносицей. – Это ведь не будет для вас слишком сложной задачей, правда, крошка?

Когда в ее воображении вспыхнула непрошенная и шокирующая картина с ней и Габриэлем, голыми катающимися по темно–красному атласу, Саманта к своему ужасу осознала, что краснеет.

– Конечно, нет, сэр. Я прослежу, чтобы он выполнял все ваши указания.

– Проследите, мисс, и тогда этот молодой и сильный товарищ быстро встанет на ноги.

Доктор защелкнул чемоданчик и стал спускаться вниз по лестнице. Слуги перестали перешептываться, на их лицах отразилось облегчение.

Будучи очень осторожным, Беквит подождал, пока остальные слуги не покинут пределы слышимости, и незаметно подошел к Саманте.

– Вы все еще хотите, чтобы лакей отнес ваши вещи?

Она поискала, но не смогла найти даже намека на насмешку в добрых карих глазах дворецкого.

– Не думаю, Беквит. А сейчас, извините меня, – сказала она, благодарно пожимая ему руку, – Думаю, я нужна вашему хозяину.

* * * 

Саманта провела ночь, вовсю играя в медсестру Габриэля – проверяя, не появилась ли кровь на повязке, давая ему лауданум, когда он начинал стонать и метаться, и нежно проверяя его лоб на наличие лихорадки. К рассвету на его щеках появился намек на цвет. И только тогда она посмела откинуть голову на спинку кресла, которое перетащила к его кровати, и дать отдых измученным глазам.

Когда раздался робкий стук в дверь, она вздрогнула и проснулась. Солнечный свет вливался в комнату через маленькое окошко в дальнем ее конце. Ее испуганный взгляд метнулся к Габриэлю, но нашел его спокойно спящим, его грудь поднималась и опускалась с каждым вздохом. И если бы не темные тени у него под глазами, никто бы не предположил, что он только что пережил такое испытание.

Саманта распахнула дверь и в коридоре увидела Питера, сжимающего в руках таз, заполненный чистыми кусками ткани, и кувшин горячей воды, от которой шел пар. Молодой лакей нервно глянул на кровать хозяина.

– Простите, что потревожил вас, мисс. Миссис Филпот послала меня обмыть хозяина.

Саманта тоже обернулась. Во сне Габриэль выглядел не менее внушительным, чем во время бодрствования. Но она не должна более уклоняться от своих обязанностей. Ее небрежность чуть не убила его.

Проглотив свою тревожную неуверенность, она сказала:

– В этом нет необходимости, Питер.

– Я Филипп, – поправил ее тот.

– Филипп. – Забрав из его рук таз и кувшин, она твердо сказала: – Я – его медсестра. Я сама обмою его.

– Вы уверены, мисс? – залившись краской под веснушчатой кожей, он понизил голос до шепота. – Это точно правильно?

– Точно, – заверила она его, закрывая дверь ногой.

Саманта поставила таз на столик около кровати и вылила в него горячую воду, ее руки дрожали так, что она забрызгала себе всю юбку. Нечего так нервничать, отругала она себя. Обмывание Габриэля было просто еще одной ее обязанностью, ничем не отличавшейся от смены повязки или давания лекарств.

Она успокоилась и сосредоточила все свое внимание на том, чтобы стереть с его лица и горла ржавые пятна. Но когда настало время откинуть с него простыню, она заколебалась. Предполагалось, что она обычная женщина, женщина, которая не будет жеманничать или падать в обморок при виде мужской наготы. В его нынешнем состоянии, твердо сказала она себе, обмывание Габриэля ничем не отличается от обмывания маленького ребенка.

Но когда она стала отодвигать простыню, открывая мускулистую грудь и упругий живот, стало совершенно очевидно, что он не ребенок, а мужчина. И совершенно взрослый мужчина.

Намочив ткань в теплой воде, Саманта провела ею по буграм и впадинам его груди, стирая все следы засохшей крови. Капли воды заблестели в золотистых волосках на его груди. Когда вода стала стекать под простыню, которой были покрыты его узкие бедра, ее беспомощный взгляд проследил за ней, загипнотизированный запретной приманкой.

Она заверила Филиппа, что обмывать его совершенно нормально для нее. Но не было ничего нормального в ее внезапно пересохшем рту, ускорившемся дыхании и сильном желании откинуть простыню, чтобы увидеть, что под ней.

Она оглянулась на дверь, жалея, что не подумала ее запереть.

Прикусив губу, Саманта зажала край простыни большим и указательным пальцами и медленно потянула, открывая по дразнящему дюйму за рывок.

– Это только я, или там есть хороший эскиз?

Услышав хрипловатый баритон, почти неразборчивый, но ничуть не менее язвительный, Саманта бросила простыню, как горячую картофелину.

– Простите, милорд. Я только проверяла ваше, ваше…

– Кровообращение? – мягко подсказал он и помахал рукой в ее направлении. – Так продолжайте. Я далек от того, чтобы препятствовать удовлетворению вашего … любопытства. О моем состоянии, конечно.

– И как давно вы проснулись? – с растущими подозрениями спросила Саманта.

Он потянулся, его движение вызвало рябь, пробежавшую по упругим мускулам его груди. – О, наверное, как раз перед тем, как Филипп постучал в дверь.

Вспомнив свои колебания над его, так любовно слепленной, верхней частью тела, Саманте захотелось провалиться сквозь землю.

– Вы все это время бодрствовали? Не могу поверить, что вы собирались позволить мне…

– Позволить вам что? – он моргнул невидящими глазами, просто образец невинности. – Выполнять свои обязанности?

Саманта захлопнула рот, осознав, что, не выдав себя, не может дальше спорить.

Она рывком вернула простыню на место, ставя преграду между своим взглядом и его обнаженной грудью.

– Если вы плохо спали, я могу дать вам еще лауданума.

Он вздрогнул.

– Нет, спасибо. Я лучше буду испытывать боль, чем ничего вообще. Так, я, по крайней мере, могу убедиться, что еще жив. – Она проверила его повязку, и он улыбнулся ей своей печальной полуулыбкой, от которой у нее сжалось сердце. – Надеюсь, что шрама не останется. Я не хочу испортить свою прекрасную внешность.