— Понимаю, вы привязали сахарницу к его морде…

— Нет, она держится сама по себе.

— Сама по себе?

— Да, взгляните получше.

— Так что же, у этого разбойника кончик носа намагничен?

— Это не так; он, понимаете ли, сунул нос в сахарницу, которая у донышка шире, чем у отверстия, потом разинул пасть, затем набрал в нее сахар; в это время появился я; он хотел закрыть пасть, но кусочки сахара помешали этому; он хотел вытащить морду, но не смог, поскольку пасть была открыта. Господин Причард попался, как ворон в рожок; он останется в таком виде, пока сахар не растает.

— О, все равно, господин Дюма, — сказала г-жа Ватрен, — согласитесь, что у вас ужасная собака, и лучше бы тот, кто подарил вам ее, оставил ее себе.

— Хотите ли вы, чтобы я признался вам кое в чем, дорогая госпожа Ватрен? — ответил я. — Я начинаю придерживаться вашего мнения.

— Странно, — произнес Ватрен, — но меня все это, напротив, привязывает к нему; я думаю, мы что-нибудь из него сделаем.

— И вы правы, папаша Ватрен, — согласился Корреж, — у всех великих людей были огромные недостатки, и, покинув коллеж, они заставляют говорить о себе не в связи с почетными наградами.

Тем временем сахар растаял и, как предсказывал Мишель, Причард без посторонней помощи избавился от своего намордника.

Но из страха перед новыми бедствиями Мишель обвязал один конец своего носового платка вокруг шеи Причарда, а другой обернул вокруг кисти своей правой руки.

— Ну, давай другой сахар, — сказал Ватрен. — Выпьем кофе и пойдем испытаем этого шутника.

Мы выпили кофе, далеко превосходивший все, что Ватрен мог нам о нем сказать, и повторили вслед за хозяином дома:

— Пойдем испытаем этого шутника!

Перед тем как выйти из дома, Ватрен позаботился о том, чтобы заменить носовой платок Мишеля смирительным ошейником.

Знаете ли вы, что такое смирительный ошейник?

Я спрашиваю об этом не вас, милые мои читатели, но прекрасных своих читательниц.

«Нет».

«Случалось ли вам видеть на шее у злой и драчливой собаки мясника ошейник, утыканный гвоздями острием наружу; его надевают для того, чтобы противники такой собаки не смогли схватить ее за шиворот?»

«Да».

«Так вот, это защитный ошейник».

Чтобы превратить защитный ошейник в смирительный, вам надо всего лишь вывернуть его остриями гвоздей внутрь.

К этому ошейнику дрессировщик собак прилаживает веревку и с ее помощью удерживает собаку в двадцати шагах от себя.

Это называется охотиться под ружейным дулом.

Пока веревка не натянулась, острия гвоздей только приятно щекочут шею животного.

Но стоит ему увлечься, как веревка сильно натягивается, гвозди немедленно впиваются ему в горло, и тогда животное останавливается, издав более или менее пронзительный вопль — смотря по тому, насколько глубоко вошли в него гвозди.

Редко бывает, чтобы собака, остановленная сотню раз таким способом, не поняла цели этого наказания — помешать ей убегать от хозяина.

Ее постепенно отучают от этого.

Сначала веревку оставляют волочиться, привязав поперек палку длиной в восемь или десять дюймов; палка цепляется за кустарники, клевер или люцерну, мешая животному бежать, и оно понимает, что ведет себя неправильно.

Затем оставляют веревку волочиться без палки.

Это второй период воспитания. Препятствие уменьшено, и животное испытывает менее острую боль.

После этого веревку снимают, оставив лишь ошейник, который доставляет ему ощущение щекотки, о каком мы говорили; эта щекотка, не будучи неприятной сама по себе, только напоминает о том, что ошейник есть, что ошейник на месте, что этот дамоклов меч продолжает угрожать собаке.

Наконец ошейник снимают с тем, чтобы снова надевать его на собаку в особых случаях — воспитание совсем или почти совсем закончено.

Именно через это страшное испытание и должен был пройти Причард.

Судите сами, какое унижение для пойнтера, привыкшего носиться в трех сотнях шагов от хозяина, быть принужденным охотиться под ружейным дулом!

В глубине души я был убежден, что Причард никогда с этим не смирится.

Ватрен уверял, что заставлял покориться и более упрямых собак.

Мишель осторожно повторял:

— Надо поглядеть.

Вскоре мы это увидели.

Встретив на пути первое же дерево, Причард сделал три круга около ствола и остановился.

— Видели ли вы такую тварь? — спросил Ватрен.

И, сделав столько же оборотов, сколько сделал Причард, он распутал его.

Мы продолжили путь.

Встретив на пути второе дерево, Причард снова сделал три оборота вокруг ствола и опять оказался привязанным.

Только теперь, вместо того чтобы сделать три оборота вправо, как в первый раз, Причард сделал три оборота влево.

Сержант-инструктор национальной гвардии не смог бы с большей точностью командовать строевыми учениями.

Правда, его люди, вероятно, исполнили бы его команды с меньшей ловкостью.

— Дважды тварь! — сказал Ватрен.

И Ватрен, как и в первый раз, сделал три круга в обратную сторону около второго дерева и освободил Причарда.

С третьим деревом Причард поступил таким же образом.

— Трижды тварь! — сказал Ватрен.

Мишель засмеялся.

— Ну, что такое? — спросил Ватрен.

— Да вы же видите, он делает это нарочно, — ответил Мишель.

Я, как и Мишель, начинал в это верить.

— Как это делает нарочно?

Ватрен взглянул на меня.

— Ей-Богу, боюсь, что Мишель прав, — сказал я ему.

— Ничего себе! — воскликнул Ватрен. — Ну, смотри у меня!

Ватрен достал из кармана свой хлыст.

Причард смиренно улегся, словно русский крепостной, приговоренный к наказанию кнутом.

— Что делать? Стоит ли отколотить этого нигедяя?

— Нет, Ватрен, это бесполезно, — ответил я.

— Но тогда!.. Но тогда!.. Но тогда!.. — закричал доведенный до отчаяния Ватрен.

— Тогда следует предоставить животное его инстинкту; вы не привьете пойнтеру достоинств брака.

— Значит, вы считаете, что его надо отпустить?

— Отпустите его, Ватрен.

— Ну, беги, бродяга! — сказал Ватрен, сняв веревку.

Едва Причард почувствовал себя на свободе, как, не кружась вокруг какого бы то ни было дерева, скрылся в чаще, с опущенным к земле носом и с развевающимся по ветру султаном.

— Что ж, — сказал я. — Вот он и убежал, этот плут.

— Поищем его, — предложил Мишель.

— Поищем его, — повторил Ватрен, качая головой, как человек, слабо убежденный в истине евангельского утверждения: «Ищите, и найдете».

Тем не менее мы отправились на поиски Причарда.

В самом деле, нам ничего не оставалось, как искать Причарда, и вполне возможно, что вы разделите мнение Мишеля на этот счет.

Мы искали Причарда, не переставая свистеть и звать этого бродягу, как называл его достойный лесник.

Поиск продолжался добрых полчаса, поскольку Причард остерегался откликаться на наш свист и наши призывы.

Наконец Мишель, который шел в тридцати шагах от меня по прямой, остановился.

— Сударь! — сказал он. — Сударь!

— Ну, что там, Мишель?

— Смотрите, ой, смотрите же!

У меня, вероятно, не было таких серьезных оснований для того, чтобы молчать и не двигаться, подобно Причарду, поэтому я без всяких возражений ответил на призыв Мишеля.

Стало быть, я направился к нему.

— Ну, что случилось? — спросил я.

— Ничего, только взгляните.

И Мишель вытянул руку вперед.

Взглянув в указанном направлении, я заметил Причарда, неподвижного, словно знаменитая собака Кефала, о которой я имел честь беседовать с вами.

Его голова, спина и хвост образовали совершенно застывшую прямую линию.

— Ватрен, — позвал я в свою очередь. — Идите-ка сюда.

Ватрен подошел.

Я показал ему Причарда.