— Перебирать бумажки? Увольте. Ежели и умирать — только на бегу! — невежливо возмутился Тарас Викторович. — Не бойтесь и не сомневайтесь — с убийцей Николая и его семьи поквитаюсь по высшему счету. Никуда не сбежит!

Генерал внимательно всмотрелся в слегка прищуренные, окаймленные снизу синеватыми полуовалами, глаза сыщика. Его насторожило выражение «поквитаюсь по высшему счету». То-есть, пришибу падаль!

Если сказать честно, он и сам бы не возражал против ликвидации вонючего монстра. Скажем, при попытке к бегству либо при оказании вооруженного сопротивления сотруднику правоохранительноого органа. Но заместитель министра сказал четко: не вздумай самовольничать, преступника представить перед судом целого и невредимого. А с начальством, как известно, не поспоришь.

— Ты вот что, Тарас Викторович, не вздумай самовольничать, — машинально слово в слово повторил генерал выражение замминистра. — Никаких попыток к бегству либо сопротивлений — упыря доставить… в полной сохранности…

— А он пожалел Николая, его жену и детей? — тихо спросил Добято, но в этом вопросе было столько щемящей боли, что генерал вздрогнул. — Добренькими хотим быть?

— Добренькими или недобренькими — другой вопрос. Здесь дело слишком принципиальное, политическое — вмешался Совет Европы… Сечешь, сыщик?… Твой противник, похоже, вышел на международный уровень. Права человека, защита совести и прочая белиберда… Короче, так и быть, пару оплеух садисту можешь отпустить, разрешаю. И за меня — тоже… Но — никаких выстрелов, никаких попыток бегства!

— Слушаюсь! — вытянулся Добято.

Там будет видно, подумал он. Одно ясно — оплеухами Гранд, если на Дальнем Востоке действительно не капитан Королев, а мерзкий ублюдок, не отделается.

Сыщик вышел из кабинета начальника, с высоко поднятой головой, пересек приемную. Не хотелось, чтобы любопытная секретарша и сидящие возле её стола два милицейских деятеля подумали — мужик получил солидный втык, вот и качается, переживает.

Это была не гордость — попытка уберечься от жалости. Не дай Бог, подумают: возраст у мужика — предельный, пора ему вместо выслеживания преступников няньчить внуков. Наверно, генерал провел с ним соответствнную раз»яснительную беседу. В расшифровке — выметайся из органов, старче, свой ресурс ты уже выработал, освободи место молодым.

Выйдя в безлюдный коридор и аккуратно прикрыв за собой дверь, Тарасик подошел к окну, вытер скомканным носовым платком вспотевший лоб. Значит, доставить кровожадного упыря в целости и сохранности? И в качестве заботливого сопровождающего прикомандировать к нему друга убитого прокурора?

Смеются они или издеваются?

Неожиданно вспомнилась свадьба Кольки, в которой Тарас выполнял роль шафера, смеющиеся лица новобрачных, пожелания счастливой жизни до самого гроба, любви, верности и, конечно, много детишек. Тогда никто даже помыслить не мог, что молодые доживут всего-навсего до сорока лет и погибнут вместе с малолетними сыновьями от пуль садиста…

— Вам нехорошо, — осторожно дотронулась до плеча сыщика молоденькая девчушка. — Может быть, проводить в медпункт?

Добято снова вздернул лысую голову. Жалость? Ну, уж нет, милая, жалей кого другого, а я ещё мужик — ого-го!

— Спасибо, дочка, никаких медпунктов! Просто задумался.

Девица оглядела «старика» озорным взглядом, будто проникла в его мысли. Повернулась и застучала острыми каблучками по коридору.

Тарас Викторович усмехнулся. С горечью и досадой. Дожил, называется, сыскарь, бабы жалеют, предлагают под ручку проводить к медикам. А он, между прочим, действительно, — ого-го, только нужно следить за собой, не поддаваться слабости.

По дороге в уголовку сделал привычную «зарядку» — несколько раз напряг и расслабил мышцы, приказал мозгу работать в мирном режиме. Мысленно сделал сам себе своеобразный массаж.

Кажется, помогло.

В кабинете опустился на знакомый скрипучий стул, выудил из папки уголовного дела фотографию Николая и Полины, до рези в глазах разглядывал счастливых ребят. Рядом пристроил карточку Гранда. Вдруг показалось, что Николай покосился на соседа-убийцу и многозначительно подмигнул другу. Дескать, все правильно, все логично — повязать, а лучше пришибить вонючего садиста. Плюнь на все запрещения, плюнь и разотри!

Полина тоже поощряюще улыбнулась.

Азартный по натуре, Тарасик отличался безрассудной отвагой, совмещенной с осмотрительностью. Качества, неоценимые для человека, посвятившего свою жизнь борьбе с преступностью. Поэтому, предстоящее расследование не особенно беспокоило его — мало ли проведено более серьезных и не менее опасных? Зато предстоящая командировка позволит хотя бы на время отключиться от безрадостных размышлений о несложившейся семье.

К тому времени он прочно осел на новой своей жилплощади, сданной ему в наем престарелой бабкой. Комнатенка — так себе, более походит на утлый чулан, зато имеет отдельный выход и в прихожей — телефонный аппарат. Умело выследив отлучившуюся по делам жену, пробрался в бывшую свою квартиру и перенес к бабке два чемодана с бельишком, новыми рубашками, обувью. На первое время хватит, потом, когда появятся деньги, можно пополнить скудный гардероб.

Дело за малым — вернуться с Дальнего Востока живым и привезти окольцованного Убийцу. Или, ещё лучше, рапорт о его «вынужденной» ликвидации…

Покинув станцию, поезд «Москва-Владивосток» постепенно прибавил скорость. Купейный вагон — полупустой, сейчас путешествовать рядовому россиянину не по карману, а богачи предпочитают летать авиатранспортом. В купе Гранд один. Сидит, не зажигая света, задумчиво смотрит в темное окно.

Кажется, он сделал все возможное для того, чтобы уйти из-под наблюдения сыскарей. Из Москвы уехал на электричке, дважды пересаживался. Лицо замаскировал повязанным носовым платком. Дескать, доняла зубная боль, до самого сердца достала. Билет на скорый покупал ночью, когда билетерши и разные контролеры не так внимательны. Проверяющая билеты проводница отчаяно зевала — ей не до разглядываний и запоминаний. Следующее везение — пустое купе.

Куда и зачем он едет? Не лучше ли затеряться в московском многолюдии? Нет, не лучше! Обозленные кровавой расправой с прокурором и его семьей сыскари всех поставят на уши, переберут москвичей по камушку, по пылинке. Надежней укрыться в таежной глухомани.

Убийца попытался вспомнить события в квартире Храмцрвых и… не смог. Все происшедшее плавало в зыбком тумане. Единственно, что чятко виделось, — вскрытие с помощью отмычки входной двери. Потом — провал.

Нет, Гранд не жалел о сделанном — прокуроришка заслужил мучительную смерть. При воспоминании о его речи в суде во рту скопилась слюна, в голове появились тревожно мерцающие яркие блики. Привычные симптомы приближающегося приступа. Нет, сейчас на приступ он не имеет права — это слишком опасно! Убийца бросил в рот две рекомендованные психиатром таблетки, не запивая, проглотил их.

А вот бабу и пацанят он зря замочил. Впрочем, почему зря? Прокурорша служила адвокатом в юридической консультации, значит такая же ментовка, как её муж. Она могла запомнить, если не лицо, скрытое колпаком, то хотя бы фигуру Убийцы. Одно это позволило бы сыскарям выйти на его след… А пацанята? Гранд подумал и нашел оправдание — вырастут и тоже станут ментами…

Еще две таблетки… Правда, это уже перебор, но рисковать не стоит. Прихватит, не дай Бог, приступ, проснется проводница, вызовет начальника поезда, может быть, сопровождающих состав ментов… Лучше не думать о расправе с семьей прокурора, вспомнить детство, юность, родителей.

Гранд помотал головой, будто вытряс из сознания опасные мысли.

Отец — видный ученый-юрист, профессор, доктор наук, академик, заведующий кафедрой Юридического института. По роду своей деятельности он повязан не только с высокими государственными сферами — сын подозревает, что и с криминальными группировками. Такова уж жизнь — хочешь жить, умей вертеться. А батя жить хотел на полную катушку, носил самые дорогие костюмы и сорочки, требовал от жены застольного изобилия.