Часы Рона сигналят 23:00, когда они подходят к пересечению Мэйн-стрит и 12-ой улицы. Они с Джессикой дрожат от холода, снег не перестаёт идти, и за его стеной почти ничего нельзя рассмотреть; лишь смутные очертания зданий и витрин в тусклом свете фонарей.

- Мы так и умрём, если останемся здесь, - говорит Джессика, клацая зубами.

Рон оглядывает улицу. Сейчас на земле лежит почти тридцати сантиметровый слой снега, следы машин полностью заметены. И на дороге, и на тротуаре - везде - лишь гладкий, ровный слой снега.

- Рон?

Ему кажется, что краем глаза в квартале отсюда он видит движение - фигура, одетая в белое.

- Рон! Я сейчас до смерти замёрзну, стоя здесь...

- У меня идея.

Они переходят улицу и идут на юг по тротуару.

- Рон, я уже не чувствую ног.

- Тогда тебе повезло. Мои просто горят от холода.

Через четыре квартала они пересекают 8-ую улицу, и Рон останавливается у навеса с надписью «Любое Снаряжение». Снег залепил некоторые буквы, поэтому не все слова на витрине угадываются.

- Почему мы сюда пришли? - спрашивает Джессика.

- Если мы не скроемся от этой стихии, то умрём. Мне кажется, лучше вломится в магазин, чем в частный дом, я прав, советник?

Она смотрит на него, как на сумасшедшего.

- Милый, а получше идеи у тебя нет?

- Нет.

- Тогда смотри по сторонам и молись, чтобы в этом магазинчике не было сигнализации.

Рон поднимает продолговатую хромированную урну с сигаретным пеплом и окурками внутри, поднимает её на уровень плеч и бежит к стеклянной витрине. От первого же удара урна пружинит, отскакивает обратно на засыпанный снегом тротуар, а стекло остаётся целым и нетронутым.

Рон снова поднимает урну и снова ударят по стеклу, и на этот раз по нему идёт паутинка трещинок, которая постепенно распространяется на всю высоченную витрину. Тогда Рон отходит назад и швыряет девяти килограммовую урну в потрескавшееся стекло.

Она пробивает витрину, и стекло рассыпается мелкими осколками.

Рон и Джессика стоят секунд десять с закрытыми глазами и ждут.

Наконец, она говорит:

- Сигнализации нет.

- Или она отключена из-за отсутствия электричества.

Они пролазят через витрину магазина и идут мимо кассы. В дальнем углу Рон замечает тёмные фигуры, и у него застывает кровь в жилах и перехватывает дыхание.

- Что такое? - спрашивает Джессика.

- Ничего.

«Просто три манекена в рыболовных костюмах».

Они проходят мимо прилавка с оборудованием для скалолазания и ледорубами.

У дальней стены с потолка свисают спальные мешки в окружении рюкзаков с внешней и внутренней рамой.

Они проходят через заднюю дверь в узкий, мрачный коридор. Джессика пробует открыть дверь в ванную комнату, но та не поддаётся.

- Чёрт.

- Тебе нужно в туалет, милая?

- Ага.

- Можешь присесть прямо перед кассой.

- Рон, ты прям как ребёнок.

Они возвращаются обратно в магазин.

- Вот оно, - говорит Рон.

- Где?

В темноте почти невозможно рассмотреть, но в середине комнаты, между стеллажами со слишком дорогими рубашками с эмблемой Патагонии и пуховиками с надписями «Колумбия» развёрнута демонстрационная поляна: у костра кругом сидят манекены в сандалиях и майках, готовят еду на походной газовой плите, а за их спинами поставлена двухместная палатка.

Рон и Джессика расшнуровывают обувь, вылазят из мокрых пуховиков и штанов и забираются в палатку, где ложатся в спальные мешки.

Пару минут они колотятся от холода, а потом Рон начинает замечать признаки согревания: ползание мурашек по конечностям и горящие огнём обветренные и обмороженные щёки.

- Согреваешься? - спрашивает он.

- Потихоньку.

Он подтягивается в своём мешке ближе к Джессике, пока не ощущает её тёплое дыхание на своей щеке.

- Болит?

- Хватит спрашивать.

- Прости, я врач, у меня это вошло в...

- Ты пластический хирург.

- Ну, да...

- Слушай, я не это хотела сказать. Это всё из-за боли.

- Просто давай думать, что, спустя долгие годы, мы будем вспоминать эти события и...

- Ты издеваешься?

Они лежат в темноте, прислушиваются к глухому завыванию ветра, проносящегося сквозь развитую стеклянную витрину.

Наконец, Джессика садится и говорит:

- Не могу заснуть. Рон, я очень хочу пить. Из-за того вина и этих долгих блужданий... У меня явно обезвоживание.

- Ладно, видела котелок, что стоит у того искусственного костра?

- Да.

- Возьми его, выйди на улицу и набери снега. И плотно утрамбуй его. Я пока посмотрю, смогу ли разжечь ту походную плиту.

До того, как Рон стал пластическим хирургом тринадцать лет назад, он был заядлым туристом. Проводил бесчисленные выходные в Каскадных горах  и даже во время учёбы в медицинском умудрялся выкраивать каждый месяц по неделе для похода в горы.

Пока Рон стоял в темноте у фальшивого костра и пытался разобраться с газовой походной плиткой, он осознал, сколько всего изменилось за прошедшее десятилетие. Ему потребовалось минут пять, чтобы выяснить, куда крепить красный баллон с газом.

Он прикручивает баллон и слышит, как Джессика залазит обратно через разбитую витрину и проталкивается мимо вешалок с одеждой.

- Как дела? - спрашивает она.

Он зажигает спичку и подносит её к горелке.

Плита загорается.

Когда огонь начинает угасать, пожрав малую толику пропана, Рон открывает вентиль газа на баллоне, и ленивое рыжее пламя превращается в глухо ревущее синее.

- Ставь сюда.

Она ставит котелок на плитку.

- Надо взять три бутылки из-под воды - я видел их у рюкзаков - и наполнить водой. Чтобы заполнить этот котелок, нам понадобится много снега.

Пока Джессика идёт за следующей порцией снега, Рон садится рядом с одним из манекенов и следит за плитой, регулируя огонь и помешивая пластиковой ложечкой снег.

Понадобилось чуть больше времени, чем Рон рассчитывал, но вскоре у него получается пол котелка растопленного снега. Он сливает его в бутылку, которая раньше принадлежала милому белокурому манекену в обтягивающей розовой спортивной майке.

- Джесс, ты ещё долго? - кричит он.

Проходит минута.

Он натягивает куртку и мокрые, промёрзшие ботинки.

Он выключает плитку, поднимается и идёт к входу в магазин мимо кассового аппарата к разбитой витрине.

В разбитое стекло залетает порывами ветер.

Рон выходит на тротуар.

- Если ты здесь, Джесс, я с тобой разведусь к чёртовой матери, потому что это абсолютно не смешно...

Никакого ответа. Лишь тихое шуршание падающих на его куртку снежинок.

Рон видит три бутылки из-под воды, лежащие в снегу, и замечает несколько дорожек следов, ведущих к тротуару.

В шести метрах впереди всё скрывает тьма и снег.

Наручные часы сигналят полночь. На мгновение Рона накрывает ужас, такой сильный, что мужчину вот-вот вырвет, но он заталкивает это давно не возвращавшееся ощущение в забытый уголок разума. Последний раз оно посещало его в годы учёбы на медицинском - тогда он часто просыпался по ночам в холодном поту, убеждённый, что у него не хватит способностей удержать равновесие в горах.

В морозной, снежной тишине Рон идёт по тротуару. Щёки снова начинают гореть. В правой руке мужчина сжимает пугающего вида ледоруб с всё ещё болтающейся на лезвии этикете с ценой.

Он не раз спал на природе в пустынном Национальном парке Каньонлэндс или у подножия Денали. Осенние ночи на Аляске были тихими (когда, наконец, замолкают москиты), и ему не раз казалось, что он слышит далёкое жужжание звёзд, похожее на работающую турбину.