Пингвин учтиво поклонился и тут же примкнул к небольшому кружку пингвинов, о чем-то оживленно беседовавших.

А Балдун, потеряв всякую надежду повеселиться на пингвиньем пиру, побрел прочь, бухнулся в воду — вода в то же мгновение стала черной, как чернила, — и поплыл, одинокий, без фрака, медведь медведем, к своей родной льдине.

Когда Моржиха на следующее утро спросила его, как он провёл время на пингвиньем пиру, он только пробурчал:

— Медведь — не пингвин!..

— А ты как думал? — ухмыльнулась Моржиха. — Ведь медведь и во фраке медведь.

Затем она поплыла в дамскую парикмахерскую, чтобы посплетничать всласть, как белый медведь вздумал повеселиться на пингвиньем пиру.

А Балдун пошёл ловить рыбу.

Прадедушка поднес огонь к потухшей трубке, потом сказал:

— Капитан, рассказавший мне эту историю, сам видел с корабля эту льдину, а на ней пингвинов и медведя. Ну, теперь понял, Малый, почему герой этой истории — не герой?

— Герой этой истории просто медведь, прадедушка. И нельзя сказать, чтобы он держался героем. Хоть он и упорно добивается своей цели.

— В том-то и дело, Малый. Не медведь тут держался героем, а кое-кто еще. А кто — ты узнаешь, если я расскажу тебе эту историю сначала.

— Еще раз ту же самую историю, прадедушка?

— Ну да, Малый, только совсем по-другому. Вот слушай!

Он сделал одну затяжку из трубки и начал свой рассказ.

Пингвин Педро, как всегда в безукоризненно сидящем фраке, стоял на льдине рядом с пингвинихой Эсмеральдой.

— Приемы стали таким редким событием у нас на Южном полюсе, — заметил он как бы между прочим. — То ли дело раньше! Да, светская жизнь…

— Уж кому-кому, а мне-то вы можете этого не объяснять, дон Педро, — жеманно ответила Эсмеральда. — Уж кому-кому, а мне понятно, в чем тут тайна.

— А нельзя ли узнать, в чём тут тайна, донья Эсмеральда?

(Пингвины любят тайны Мадридского двора и церемонно называют друг друга на испанский манер.)

— Когда мы, пингвины, устраиваем прием, дорогой дон Педро, на него заявляется всякий сброд. Ведь мы, пингвины, так вежливы! Никогда нельзя знать, не пожалует ли к нам на льдину морж, тюлень, чайка или даже белый медведь. Вот во что превращаются наши приёмы! Скоро нашей колонии, видно, придется совсем отказаться от праздников. (Под колонией донья Эсмеральда подразумевала всё ту же льдину, считая, что она-то и есть центр вселенной.)

— Неужели нельзя устроить прием для одних пингвинов? — возмутился дон Педро.

— Это было бы крайне невежливо и бесцеремонно, дорогой дон Педро.

— Тогда надо объявить, что все должны явиться на приём во фраках. Вот и все, дорогая донья. И вежливость соблюдена, и никто, кроме нас, пингвинов, не посмеет прийти. Ведь одни только мы и носим фраки.

Эсмеральда взглянула на Педро, восхищенно приоткрыв клюв, и прошептала:

— Гениальная мысль. «Всем явиться во фраках». Воистину гениальная мысль, дорогой дон Педро! Сейчас же побегу и поставлю в известность всех наших пингвинов и пингвиних!

Вперевалку заковыляла она, то и дело вспархивая, или, если хотите, запорхала, приковыливая вперевалку, навстречу своим знакомым дамам-пингвинихам, радостно крича на ходу:

— Мы устраиваем прием! Всем явиться во фраках. Ну, что вы на это скажете?

Потом она подпорхнула к знакомым господам пингвинам и заявила им, многозначительно подмигивая:

— На следующий прием всем явиться во фраках! Ну, разве не гениально?

Дон Педро и оглянуться не успел, как вся колония была уже в восхищении от его гениального плана. И план этот был тут же воплощен в жизнь. Все жители Южного полюса получили приглашение на приём. В пригласительных билетах любезно указывалось, что явка во фраках обязательна.

Таким образом, всем обитателям Южного полюса, кроме пингвинов, было очень вежливо отказано в приеме.

Праздник, к которому долго и тщательно готовились, уже с самого начала обещал быть успешным. Дон Педро, подавший столь счастливую идею, оказался героем дня.

Но вдруг на льдине, ко всеобщему ужасу, появился белый медведь Балдун. И, как это ни невероятно, во фраке.

— Неслыханно! — шипели пингвинихи.

— Невиданно! — шипели пингвины.

Только один дон Педро сохранял присутствие духа.

— Разбиться на группки! — приказал он. — Усиленно беседовать друг с другом! Медведя не замечать! Передайте дальше!

Его распоряжение было выполнено: стоило где-нибудь появиться медведю, как пингвины, разделившись на маленькие группки, тут же начинали тараторить еще громче, не обращая на него никакого внимания. О том, как у многих из них при этом колотилось сердце под фраком, медведь и не догадывался.

И вдруг Балдун, заглушая их болтовню, взревел:

— Хор-роши пор-рядки!

Онемев от страха, пингвины искоса поглядывали на это чудовище, рычащее на дона Педро.

— Как тут обр-ращаются с гостями?! Не отвечают на пр-риветствия! А еще во фр-раках!

У пингвинов в зобу дыхание сперло.

Только один дон Педро сохранял присутствие духа.

— Лично я не имел чести быть удостоенным вашего приветствия, — вежливо ответил он. — Но готов поздороваться с вами первым. Добрый вечер!

Опешивший медведь растерянно буркнул «Добрый вечер!», а дон Педро, учтиво поклонившись, примкнул к небольшому кружку пингвинов и зашептал:

— Продолжайте! Продолжайте!

И тут вдруг пингвины, ободренные твердостью дона Педро, почувствовали себя хозяевами льдины. Заметив, что медведь растерялся, они тараторили вовсю, не закрывая клювов, то и дело покатываясь со смеху, и даже не удивились, когда увидели, что Балдун, озверев, подошел к краю льдины и бухнулся в воду.

— О, дон Педро был на высоте! — восклицали восхищённые пингвинихи.

А пингвины с этого дня стали величать дона Педро «кабальеро», что в пингвиньих кругах считается особо почетным званием.

Но прославленный пингвин небрежным взмахом крыла отклонял все почести.

— С такими типами надо уметь обращаться, — замечал он с тонкой усмешкой. — В трудном положении главное — не растеряться!

Прадедушкина трубка еще дымилась, когда он закончил свой рассказ.

— Ну, теперь понятно, кто был героем на пингвиньем пиру? — спросил он.

— Да уж, конечно, дон Педро, прадедушка. Как станешь на точку зрения пингвинов, это ясно как день. Только мне почему-то не особенно нравится такое геройство.

— А ты представь себе на минутку маленького дона Педро рядом с огромным медведем! И все-таки, Малый, мне тоже не так уж нравится его героизм. Потому что дон Педро — это герой своей льдины! Он делит весь мир на тех, кто во фраках, и на прочих. А потом ошарашивает этих прочих своим культурным обхождением. И те, кто во фраках, провозглашают его героем. Не слишком ли много высокомерия и предрассудков в таком героизме? Чтобы воспротивиться предрассудкам, по-моему, требуется еще больше мужества. А ну-ка подбрось угля в печку, Малый!

Я соскользнул с оттоманки на пол, прохромал к печке и стал насыпать в нее уголь. И всё не переставал удивляться, как это Старому удалось рассказать дважды одну и ту же историю так весело и забавно. Прямо фокус какой-то! Мне захотелось тоже чем-нибудь его удивить. Поэтому я как можно дольше возился с печкой, а сам тем временем все придумывал одно стихотворение, подходящее к случаю. А потом прочёл его прадедушке:

— Браво, Малый, — рассмеялся прадедушка, — ты чем старше становишься, тем умнее! Случай редкий, но отрадный.