— Послушайте, ребята, принесли ли вы с собой выпивку? — спросил Том, стараясь скрыть, как тронут он их теплой встречей. — Я еще не совсем пришел в себя после тряски по прерии.

— Том… я… мы… мы все боялись, что вы никогда не вернетесь, — вырвалось у Бэрна. — Вы отлично выглядите. Похудели, может быть и закалились… Право, я очень рад.

— Том… у меня ребенок… мальчик! — сообщил Дэв, и его мужественное приятное лицо просветлело.

— Вот как, Дэв, поздравляю вас… Очень рад. Как время идет! Кажется, еще так недавно…

— У нас есть еще новости, но мы их расскажем по дороге к нам, — прервал его Бэрн. — Том, я купил те пятьдесят акров, которые так понравились отцу. Помните? Вы можете купить участок по соседству со мной, на берегу реки. Дэв устроился там же. Город растет. У нас есть банк, школа. И вот, подождите, увидите учительницу. Это…

Он запнулся, как мальчик; взгляд Дэва заставил его замолчать. Тогда Дэв, человек более практичный, тут же взял сумку с вещами Тома, ружье и сверток одеял.

— Вы поедете с нами сейчас же, — решительно сказал он, когда Том стал извиняться и отказываться, — Бэрн, забирай его вещи. Это лошади и повозки принадлежат Пилчэку, вероятно?

— Да, это его повозка, — ответил Том.

— Ну, теперь идем, охотник, — продолжал Дэв. — Нам приказано привезти вас домой прежде, чем городские девушки увидят вас.

Они вытащили Тома из толпы, понесли его вещи, усадили в повозку и, пока Бэрн укладывал его багаж сзади, Дэв уселся с ним и погнал пару быстрых лошадей по дороге вдоль реки.

Если приветливая встреча Бэрна и Дэва тронула Тома, то прием, оказанный ему женщинами, глубоко его взволновал. Все они стояли спиной на пороге красивого деревенского дома Бэрна. Жена Бэрна расплакалась, по-видимому, от радости, Сэлли Хэднолл звонко поцеловала его — к его большому смущению. Мистрис Хэднолл, на старом лице которой были следы горя, встретила его так сердечно, что Тому стало стыдно, как мог он забыть этих славных людей. Она первая вошла в дом вместе с ним. Все остальные казались какими-то странными, возбужденными, как будто они скрывали что-то. Они не были такими раньше, насколько помнил Том. Неужели он отвык от здоровой простоты? Они просто, гостеприимно встречали его. Мистрис Хэднолл закрыла дверь. Том увидел большую, со всех сторон освещенную окнами комнату. Откашлявшись, он обернулся и хотел заговорить, но взволнованное лицо мистрис Хэднолл, ее заплаканные глаза заставили его замолчать. Тут что-то было неладно.

— Том, вы изменились, — быстро начала она. — Вы уже не мальчик! Я вижу, как вам тяжело возвращаться к нам.

— Да, из-за… Милли, — просто ответил он. — Но не думайте, что я не рад видеть вас всех. Я очень рад. Вы мои добрые друзья. Мне совестно, что я никогда не ценил вас так, как следовало. Но эта суровая жизнь там…

— Не говорите, — сдержанно прервала она его. — Вы знаете, как это мучает меня… Но, Том, не будем вспоминать прошлого. Подумаем о настоящем.

— Мое сердце живет только прошлым. Это, кажется, было так давно. Я… — He думали ли вы когда-нибудь, что Милли, может быть, и не пропала? — спросила она.

— Да, я думал так, пока всякая надежда не исчезла у меня, — тихо ответил Том.

— Друг мой, мы слыхали, что она не убита и не попала в плен, и ничего с ней не случилось, — мягко сказала мистрис Хэднолл.

— Вы слышали, что ничего с ней не случилось? Но все-таки это мучает меня, — взволнованно ответил Том. Он был потрясен. Что эти люди скрывают? Он упирался в этот вопрос, как в стену.

— Том, мы знаем, что она не погибла, — воскликнула мистрис Хэднолл, и лицо и голос ее изменились.

Он вдруг, пораженный, отпрянул назад. Теперь он понял. Этим объяснялось их возбужденное состояние, их странное поведение. Он почуял правду. Милли Фэйр не умерла. На мгновение он закрыл глаза и собрал все свои физические и духовные силы, чтобы справиться с нахлынувшей на него радостью. Он должен овладеть собой, не должен пропустить ни слова, ни взгляда этой женщины, которая своим известием вернула ему любовь и жизнь. Но он онемел. Сильная дрожь охватила его с головы до ног. Затем сердце бешено забилось в сладостной муке.

— Милли здесь, — сказала мистрис Хэднолл. — Мы не раз пытались послать вам известие, но никак не могли разыскать вас. Милли жила здесь… с тех пор, как спаслась от Джэтта… и от индейцев. Она выросла. Она преподает теперь в школе, и очень счастлива. Она все время ждала вас… она так любит вас…

Голос прервался у Тома и он прошептал:

— Я вижу по вашему лицу, что это правда, но я не могу поверить… Я хочу увидеть ее!

Мистрис Хэднолл открыла дверь и вышла. Кто-то неслышно проскользнул в комнату. Девушка, женщина, лицо у нее белое, губы раскрыты, большие черные глаза блестят! Неужели это Милли Фэйр?

— О… Том! — тихо, прерывающимся голосом воскликнула она.

Она сделала шаг вперед, протянула руки, затем отступила назад и прислонилась к двери.

— Ты… не узнаешь меня?

— Я потерял всякую надежду, — прошептал Том, как бы про себя. — Это слишком неожиданно. Мне не верится… Это ты, это твои глаза, которые я так любил!

— Я твоя Милли, живая… живая!… — крикнула она и бросилась к нему в объятия.

Некоторое время спустя они стояли у открытого окна и смотрели на золотистый закат солнца. Она рассказывала ему свою историю. Том мог только поражаться, мог только восхищаться ею — так она изменилась, так расцвела и все же осталась такой же очаровательной и простой, как в былое время.

— Ты никогда больше не должен уезжать, не должен охотиться на бизонов, — сказала она, и в тоне ее слышались и требование, и мольба.

— Нет, Милли, — ответил он и рассказал ей о том, как в паническом страхе убегало стадо.

— О, как это чудесно и страшно! — заметила она. — Я всегда любила бизонов.

Мистрис Хэднолл весело окликнула их с порога:

— Том… Милли, одной любовью не проживешь. Ужин готов.

— Мы не голодны, — мечтательно ответила Милли.

— Нет, голодны, — энергично возразил Том. — Мы идем… Милли, я очень проголодался. Ты знаешь, как питаются в лагере. Полтора года на бизоньем мясе!

— Подожди. Я пошутила, — шепнула она, и, опустив свои черные как ночь глаза с длинными ресницами, прильнула к нему ближе.

— Ты помнишь, когда день моего рождения?

— Я никогда этого не знал, — улыбаясь ответил он.

— Завтра.

— Что ты! Ну, значит, я вернулся как раз вовремя. Послушай, ведь тебе восемнадцать лет.

— Ах, так ты забыл! Девятнадцать! Ты опоздал на целый год.

— Но, Милли, я никогда не забывал о том, что должно произойти, когда тебе исполнится восемнадцать лет, хотя точной даты не знал.

— А что должно было произойти? — лукаво спросила она, слегка вспыхнув.

— Ты должна была выйти за меня.

— Разве я это обещала? — с деланным изумлением спросила она.

— Да.

— Ну, так я имела в виду тот день, когда мне исполнится восемнадцать лет. Ты никогда не увлекался мною так, как бизонами, ты только о них и думал и не искал меня. Я могла бы уже быть твоей. А теперь подожди, пока… пока мне исполнится двадцать.

— Милли, я искал тебя все лето, осень и зиму. И сердце мое разрывалось на части.

— Но… но я обещала выйти за тебя замуж в день моего рождения, и так это и должно быть, — сказала она, взволнованная его словами, и темные глаза ее выразительно взглянули на него.

— Дорогая, я так счастлив, что нашел тебя, что ты жива, так счастлив, что ты превратилась в такую красавицу и что ты любишь меня, — я готов ждать хотя бы десять лет, — серьезно сказал он. — Но зачем заставлять меня ждать? В прерии я вел такую одинокую жизнь, там было так тяжело. Она, эта жизнь, что-то отняла у меня, и только ты можешь восстановить это. Я должен опять вернуться к тому, о чем мечтал — бросить охоту и начать обрабатывать землю. Разве ты забыла, какие планы мы строили, когда встречались тайком под вязами? Забыла эти лунные ночи?

— Нет, я никогда ничего не забывала, — прошептала она.