- В вашей душе! Моральный разврат, во всяком случае.

Доказывать обратное было невозможно да и ни к чему, а потому Голубев кивнул.

- Видимо, вы правы. Но что уж тут поделаешь.

- Но ведь вы женаты! И у вас дочь, по моему, восьми лет?

- Правильно. Жена уже три года как в Америке, дочь вместе с ней, но при чем тут они?

- В Америке? А почему в Америке? - презрительно возмутилась Афанасьева. - Ребенок ходит в Американскую школу? Забывает русский язык? новая, более острая и болезненная для Авериной заставила её забыть проблемы развращенности своего педагога. - Как вы это допустили?

- Так. - ответил Голубев. - От разврата души и мыслей.

- Но это же... Социальное уродство! - выдала Аверина термин, который вряд ли существовал в русском языке.

- Возможно. - согласился Голубев. - А вас, Надежда Виктровна, не волнует, что за последнии несколько лет сорок пять тысяч русских девушек вышли замуж за иностранцев через всякие бюро знакомств и сбежали из России? Рвали когти, лишь бы удрать. Пусть не самые наши лучшие кадры, как я надеюсь, но все же?

- Они там... Гибнут! - выпалила Аверина. - Гибнут по домам терпимости, ходят по рукам, их продают, как скот! На верблюдов меняют! И вообще, - голодают.

- Может быть.. - безнадежно согласился Голубев, которого в большей степени занимало сейчас то, что Цапин слишком уверенно определил : Карташова - не та Карташова! Он что же - видел лже-Карташову? Откуда видел - из окна Прокуратуры? Что-то с этим Цапиным было не то...

Вернулся Степанков, принес кучу фотографий. Горбоносое лицо его с вывернутыми губами сияло такой услужливостью, что на него смотреть было неприятно - он и гордился своей лакейской угодливостью и стеснялся одновременно, поскольку стоять по стойке смирно перд чином из прокуратуры для мужчины как-то не очень солидно, с русской точки зрения. Он разложил перед Цапиным веером полторы дюжины фотографий и радостно сообщил.

- Я исходил, инспектор, из тех примет внешности девушки, которые вы давали. Рост около ста семидясяти сантиметров, лицо славянского типа, фигура современная.

Фотографии были выполнены на любительском уровне с потугой на профессионализм. Степанков не стал дожидаться опасного для себя вопроса и заявил сам.

- Это наши студентки второго и первого курса, которые, знаете, посылали свои фотографии на разные конкурсы. Ну, и в эти конторы, которые знакомят с иностранными женихами. В общем, самые активные девочки...

Аверина лишь вздохнула, но сообщение Степанкова не прокоментировала.

Голубев никогда не был агрессивным человеком, но сейчас с трудом удерживался, чтобы не врезать кулаком в услужливую рожу Степанкова. Во-первых, он бесстыдно врал: о девчонках он не заботился, а пытался сделать фотографию на обложку какого-нибудь журнала сексуальной тематики. На этом можно было заработать, и Степанков пытался обогатиться за счет студенток, - драл деньги и с них, печатая фотографии, будто бы по их заказу. Во-вторых, тайно (когда удавалось договориться) Степанков снимал девчонок в очень откровенном виде, фривольных позах и, ясное дело, без всякой одежонки. Эту часть своей продукции Степанков в данный момент разумеется не предьявил, но и того что приволок пред очи следствия было достаточно - практически портреты всех интересных девушек лицея, второго и первого курса. Под порядковыми номерами на обороте фотографий.

Голубев разглядел, что Алесандра Шорина оказалась под №3, Рая Бондарева - шестой, девятой - Елена Винокурова. В этой компании не было только Юлии. И Голубев знал, что она просто была чересчур хорошо воспитана, чтоб не посчитать за высокую честь увидеть свое изображение на обложке какого-либо журнальчика с подозрительным оттенком порнографии.

Степанков был бездарным фотографом. Однако у него хватило мозгов выхватить и подчекнуть в портретах самые сильные стороны каждой. Рая Бондарева, (понятное дело, - в полный рост) блистала своими крутыми формами и её крестьянское начало, жаркая плоть просто били по глазам. Не портрет, а модель для онаниста. Александра и Елена были сняты по грудь, и если у первой были широко раставленные глаза до висков, то вторая отличалась точеным профилем.

Тем не менее, все фотографии были выполнены грубо и безвкусно, так что Степанкову, с его уровнем мастерства, лучше всего было бы работать в тюрьме - в анфас и профиль делать снимки преступников, которые подшиваются к их уголовным делам.

Цапин дал иную оценку кустарному промыслу.

- Прекрасные фото. Я возьму их все.

- Конечно, конечно! - чему-то обрадовался Степанков. - У меня же остались негативы.

И вдруг подала голос Аверина, про которую как-то и забыли.

- Нет, товарищи! Я требую вернуть фотографии, после их использования!

- Что? - переспросил Цапин.

- Вернуть! - повторила она властно. - Я не желаю, чтоб эти фотографии фигурировали где-то в милиции! Не желаю! Проведите свое опознание и сегодня же верните!

- Да, конечно. - легко согласился Цапин, аккуратно сложил фотографии в папку, поднялся и взглянул на Голубева и сказал с нажимом.

. Я попрошу вас сьездить со мной в центр "Знахарь". Проведем опознание с теми, кто видел эту девушку и я вам верну фотографии.

Голубев тут же понял, что уточнение вопроса (Да почему я?!) может оказаться опасным и лишь кивнул. А Степанков, уже считавший себя причастным к острому действу следствия, явно обиделся, что его отстранили, но промолчал.

- Вы не на машине случайно? - спросил Цапин, когда они уже вышли из лицея на улицу.

- Случайно на машине. - буркнул Голубев и махнул рукой в сторону "опеля".

Цапин уловил неприязнь в его голосе и сказал миролюбиво.

- Не обижайтесь, что я вас привлек к этому делу. Мне показалось, что вы имеете что сказать по этому вопросу. Он вас волнует. Мне так думается.

Голубев неопределенно пожал плечами, сел за руль и покосился на своего спутника. Теперь Голубев определил, что Цапину скорее все же около сорака, нежели около тридцати - попросту мужчина в хорошей форме, следит за собой.

- Вперед. Мимо кинотеатра "Первомайский" - рассеяно указал путь Цапин, а сам тут же открыл на коленях папку и принялся внимательно рассматривать полученные фотографии.

Голубев включил мотор и спросил подчернуто подозрительно.

- В каком вы звании? В своей прокуратуре или милиции?

Цапин оторвался от фотографий, внимательно посмотрел на Голубева и сухо улыбнулся.

- Мы обменялись недоверием, Андрей Александрович. Я почувствовал у вас какое-то непонятное напряжение. А вы поняли, что я не из милиции, и не из прокуратуры... Но я там служил в свое время.

- А где сейчас?

- Сейчас я возглавляю службы охраны медицинского центра "Знахарь". И скажу вам прямо, чтоб не было неясностей. Эта история меня очень больно ударит. Меня просто попрут со службы. Девчонка убежала на моих глазах.

- Боитесь потерять теплое место? - безцеремонно спросил Голубев.

- Да. - спокойно ответил Цапин. - После увольнения из правоохранительных органов я несколько лет был безработным. И поверьте, это далеко не сладкая жизнь - Понятно. - с легкой ехидцей ответил Голубев.

- Что вам понятно?

- Только то, что из органов вы ушли не по своей воле. Вас оттуда убрали.

- Почему вы так решили? - хмуро спросил Цапин, а Голубев рассмеялся.

- Да потому, что сейчас толковый, профессионально подготовленный милиционер с неподмоченной репутацией - на вес золота! Определенные структуры, скажем прямо, - криминальные и подпольные - платят такому человеку ставку министра! А вы - ходили безработным.

Цапин потемнел и молчал до тех пор, пока красный светофор не переключил свои огни на желтый, а потом дал разрешающий зеленый.

- Я обвинялся во взятках. - решительно сказал Цапин. - Но ничто не было доказано. И не было этих взяток. Меня подставили.

- Бывает. - легко ответил Голубев. - Меня это не интересует. Вопрос в другом. Почему вы вцепились в меня? А не в того же Степанкова?