Артур Кларк

Спящий красавец

То была одна из тех вялых дискуссий, что завязываются в «Белом олене», когда никто не может предложить более интересную тему. Каждый старался вспомнить самое поразительное из известных ему имен, и я как раз назвал «Обедайя Полкингхорн», и тут – неизбежно – на сцене появился Гарри Парвис.

– Странные имена вспоминать нетрудно, – сказал он, упрекая нас в легкомыслии, – но вы хоть когда-нибудь задумывались над гораздо более фундаментальным вопросом – воздействии таких имен на своих владельцев? Иногда, знаете ли, такое имечко может исковеркать человеку жизнь. Именно это и произошло с юным Зигмундом Снорингом[1].

– О нет! – простонал Чарльз Уиллис, один из наиболее несгибаемых критиков Гарри. – Не верю!

– Так по-вашему, – возмущенно ответил Гарри, – я это имя выдумал? Да будет вам известно, что предки Зигмунда были евреями из Центральной Европы и когда-то их фамилия начиналась на «Ш», причем на протяжении многих поколений. «Сноринг» же есть лишь англизированный ее вариант. Но это я упоминаю так, мимоходом; очень жаль, что кое-кто постоянно вынуждает меня тратить время на подобные объяснения.

Чарли, самый многообещающий из знакомых мне авторов (его считают многообещающим уже более двадцати пяти лет), издал было некий протестующий звук, но кто-то, позаботившись о благе всех присутствующих, отвлек его кружкой пива.

– Зигмунд, – продолжил Гарри, – нес свою ношу достаточно храбро, пока не повзрослел. Я практически не сомневаюсь, что дурацкая фамилия постоянно вертелась у него в голове и в конечном итоге породила то, что можно назвать психосоматическим результатом. Если бы он родился у других родителей, то не стал бы – я в этом почти не сомневаюсь – таким упорным и постоянным храпуном.

Что ж, бывают в жизни трагедии и хуже. Семья Зигмунда была не из бедных, и звукоизолированная спальня оберегала остальных домочадцев от бессонных ночей. Как и все храпуны, Зигмунд совершенно не подозревал о своих ночных симфониях и искренне не мог понять, из-за чего другие поднимают скандал.

И лишь женившись, он обратил на свое несчастье – если его можно так назвать, ибо храп мешал не ему, а другим, – то серьезное внимание, какое оно заслуживало. Никто не удивляется, если молодая жена возвращается из свадебного путешествия в несколько расстроенных чувствах, но бедняжка Рейчел Сноринг пережила настоящее потрясение. Она постоянно ходила с красными от недосыпания глазами, а любые попытки вызвать сочувствие у друзей неизменно вызывали у них неудержимый хохот. Поэтому ничего удивительного, что она предъявила Зигмунду ультиматум: или он как угодно избавляется от храпа, или их браку конец.

Тут перед Зигмундом и его семьей встала весьма серьезная проблема. Они были семьей хорошо обеспеченной, но отнюдь не богатой – в отличие от дедушкиного брата Рувима, умершего в прошлом году и оставившего довольно хитроумное завещание. Он весьма благоволил к Зигмунду и завещал ему немалую сумму, переведя ее в трастовый фонд. Молодой человек мог получить эти деньги, когда ему исполнится тридцать. К несчастью, прадядюшка был очень старомоден и праведен и не очень-то доверял современной молодежи, поэтому включил в завещание условие, что Зигмунд не имеет права разводиться, пока не достигнет оговоренного возраста. В противном случае деньги пойдут на создание сиротского приюта в Тель-Авиве.

Ситуация создалась очень сложная, и трудно даже предполагать, как она решилась бы сама по себе, если бы кто-то не посоветовал Зигмунду поговорить с дядей Хайми. Совет Зигмунду не очень-то понравился, но отчаянное положение требует отчаянных решений, и он отправился в путь.

Тут я должен пояснить, что дядя Хайми был выдающимся профессором-физиологом, членом Королевского научного общества и автором множества научных трудов. И еще в тот момент, благодаря грызне между попечителями колледжа, он испытывал определенную нехватку средств и был вынужден прекратить работу по нескольким своим любимым исследовательским проектам. Его возмущение усилило и то обстоятельство, что факультету физики только что выделили полмиллиона фунтов на новый синхротрон, поэтому, когда перед ним предстал несчастный племянник, настроение у него было далеко не радужным.

Пытаясь не обращать внимания на вездесущий запах дезинфектанта и помета, Зигмунд проследовал за лаборантом вдоль столов с каким-то непонятным оборудованием и клеток с мышами и морскими свинками, через каждые несколько шагов отводя взгляд от занимающих почти всю площадь стен отвратительных цветных схем и рисунков. Дядюшку он увидел за лабораторным столом, где тот сидел, попивая чай из мензурки и рассеянно поглощая сандвичи.

– Угощайся, – буркнул он вместо приветствия. – Жареный хомяк… настоящий деликатес. Из партии, на которой мы отрабатывали противораковые препараты. Что это с тобой?

Сославшись на отсутствие аппетита, Зигмунд поведал уважаемому дядюшке о своих печалях. Профессор выслушал его без особой симпатии.

– Не понимаю, какого черта ты вообще женился, – сказал он наконец. – Бездарно потраченное время. – Всем было известно, что дядя Хайми удерживал по этому вопросу непоколебимую позицию, имея пятерых детей и ни одной жены. – Но все же попробую тебе помочь. Сколько у тебя денег?

– Для чего? – спросил несколько ошарашенный Зигмунд. Профессор обвел рукой лабораторию:

– На все это требуются средства.

– Но я думал, что университет…

– Ода. Но любую дополнительную работу приходится делать тайком, а у тебя именно такой случай. Я не могу тратить на тебя средства колледжа.

– И сколько тебе надо для начала?

Дядюшка назвал сумму куда меньшую, чем опасался Зигмунд, но радость его длилась недолго. Как вскоре выяснилось, ученый был прекрасно знаком с особенностями завещания Рувима; Зигмунду еще предстояло подписать контракт, согласно которому через пять лет, когда он получит добычу, часть денег обязуется передать профессору. А сейчас он всего-навсего выплачивает аванс.

– Но учти, я ничего не обещаю, хотя и сделаю все возможное, – предупредил дядюшка Хайми, внимательно изучая чек. – Езжай домой и возвращайся через месяц.

Это оказалось все, чего Зигмунд смог от него добиться, потому что профессора отвлекла некая эффектная аспирантка, облаченная в плотно облегающий свитер. Они принялись обсуждать интимную жизнь лабораторных крыс, используя такие выражения, что стеснительный Зигмунд был вынужден поспешно удалиться.

Как мне кажется, дядя Хайми не стал бы брать у Зигмунда деньги, если бы не был уверен, что сможет доставить ему нужный товар. Следовательно, он уже почти завершил свою работу, когда университет обрезал ему финансирование – ведь он никак не мог изобрести всего за четыре недели ту сложную смесь препаратов, которую в оговоренное время ввел шприцом в руку охваченного надеждами племянника. Эксперимент проводился поздно вечером в доме профессора; Зигмунд не очень удивился, увидев, что ассистирует дяде та самая аспирантка.

– И как подействует этот препарат? – спросил он.

– Не даст тебе храпеть… надеюсь, – ответил дядюшка. – Вот удобное кресло, а вот пачка журналов. Мы с Ирмой будем по очереди за тобой приглядывать – на случай, если возникнут побочные реакции.

– Побочные реакции? – с тревогой спросил Зигмунд, потирая руку.

– Не волнуйся… и расслабься. Через несколько часов мы узнаем, подействовал ли препарат.

И Зигмунд принялся ждать, когда его одолеет сон, а двое ученых суетились вокруг него (и вокруг друг друга тоже), измеряя кровяное давление, пульс и температуру, и заставив Зигмунда ощутить себя хроническим инвалидом. Когда настала полночь, сна у него не было ни в одном глазу, зато профессор и его ассистентка валились с ног от усталости. Зигмунд понял, что ради него они работают сверхурочно, и даже испытал к ним благодарность – пусть и непродолжительную, но весьма трогательную.

вернуться

1

Snoring – «храпун» (англ.)


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: