– Это было довольно давно. – Уорбек ласково взъерошил его густые волосы. – И я, и твоя мама были тогда гораздо моложе.

– Ей было столько лет, сколько мне?

– Нет, чуть побольше, – засмеялся Уорбек, – но порой она вела себя, как пятилетняя девчонка.

– Гадкая ложь! – с притворным возмущением возразила Филиппа и украдкой показала ему язык. – По-моему, я уже неплохо справляюсь. Вы мне покажете, как крутить вожжи?

– Только если вы решитесь править четверкой. Тогда я научу вас и крутить вожжи, и направлять дышловых, но все это уже высшее искусство, а пока довольно и нынешнего хорошего начала.

– Как все это интересно! – не выдержал Кит. – Мне хочется поскорее попробовать!

– Попробуешь, обещаю, – сказал Уорбек, вновь обретая серьезность. – Я научу тебя всему, что нужно знать мальчику.

Уже в который раз Филиппа ощутила в душе укол раскаяния. С каждым днем она все яснее представляла себе, что она совершила, решившись бежать. Отняла у Корта сына, а у Кита отца.

Правда, тогда она была уверена, что Уорбек отвернется от ребенка так же, как отвернулся от нее. Да и как могла она думать иначе? Она сама была лишена родительской любви, а ее опекун никогда не интересовался ею. В тот момент она думала лишь о том, чтобы стать своему ребенку надежной опорой в жизни. Если судьба уготовила ей сиротство, одно из горчайших испытаний, то подобная участь должна миновать дитя, которое она носила.

Она была права… и не права в той же мере. Сделав Кита своим и только своим, тем самым она украла его у отца. Тогда, в Кентерберийском соборе, Уорбек говорил, что готов начать все заново, что им следует простить друг друга… но если бы он только знал, что она действительно сделала, и притом сделала сознательно, сказал бы он те же слова или нет? Простить… простить он, быть может, и сумел бы, но только не забыть.

– А почему вы все решили купить собственность именно в Гиллсайде? – спросила Филиппа, подавляя приступ раскаяния.

– Потому что мы собираемся превратить этот захолустный городок в фешенебельный курорт. Морской воздух издавна считается целительным, а в последнее время к тому же многие начали проявлять интерес к купаниям в морской воде. Доктора, с которыми я говорил, в один голос утверждают, что купаниями можно вылечить любую болезнь, от ревматизма до разлития желчи. Я бывал в Брайтоне и еще нескольких приморских городах и видел просторные передвижные купальни на колесах. Они заезжают достаточно далеко от берега, поэтому создается видимость купания в открытом море. – Филиппа бросила на Уорбека быстрый взгляд. Уж не напоминает ли он ей о совсем других морских купаниях? Во время медового месяца они часто купались вместе, хотя поначалу Филиппа сопротивлялась. Даже бухта Галлс-Нест не казалась ей достаточно уединенной для леди, имеющей дерзость войти в воду вместе с джентльменом. Но Уорбек так ее упрашивал, что она уступила.

Филиппа купалась в белой батистовой рубашке, мгновенно намокавшей и становившейся потому совсем прозрачной, а Уорбек вообще раздевался догола. Она и сейчас могла живо представить, как сильные гребки уносят его прочь от берега и как влажно поблескивает на солнце его обнаженная спина.

Это был запретный ход мысли, и потому тем более волнующий. Незаметно для себя Филиппа начала вспоминать брачную ночь, когда впервые увидела мужа без одежды.

…Теперь казалось невероятным, что она могла дожить до восемнадцати лет, оставаясь ужасающе наивной. Но так ли удивительно это было? В конце концов ее вырастили и воспитали две старые девы, для которых пуританский слог рыцарских романов был средоточием истины. Возможно, они давно забыли, какова жизнь на самом деле, что существует не только дух, но и плоть… если вообще когда-нибудь знали это.

Зато Корт хорошо это знал. Его поцелуи были долгими и пылкими, а ласки становились все смелее и смелее. В своем простодушии Филиппа однажды призналась ему, что всякий раз, стоит ему только прикоснуться к ней, она чувствует новое и непонятное ощущение, одновременно слегка болезненное и сладостное. Все ее тело как будто ожидает чего-то… а он в ответ улыбнулся и сказал, что это самое что ни на есть естественное ощущение для будущей новобрачной. При этом его серебряно-серые глаза странно грели, и это тоже волновало. Филиппа терлась об него, как котенок, требующий, чтобы его погладили.

В день, когда викарий церкви святого Адельма объявил их мужем и женой, Филиппа ожидала ночь с чувством приятного предвкушения. Для нее брачная ночь означала мирный сон в объятиях друг друга, на который теперь она имела полное право. Сразу из церкви они отправились в свадебное путешествие и прибыли в Кентербери довольно поздно. Легкий ужин им подали прямо в комнату, а после него Корт вышел в маленькую смежную гардеробную, чтобы сменить дорожную одежду на домашний халат. Филиппа прошла за ширму и достала сорочку, приготовленную специально для этого торжественного случая. То был подарок Белль, которая взяла с Филиппы слово, что та наденет его в первую брачную ночь.

Вынимая серебряные гребни из волос, Филиппа подошла к зеркалу. Неожиданно ей стало неловко. Она уселась в кресло перед догорающим камином и стала ждать. Она уверяла себя, что смущаться нелепо, раз всю оставшуюся жизнь, из ночи в ночь, она и Корт будут вместе. Это ее несколько успокоило, и когда новобрачный появился из гардеробной, она улыбнулась ему разве что с легкой застенчивостью.

Корт остановился на пороге и некоторое время смотрел на нее так, словно видел впервые в жизни. Филиппа чуть было не застеснялась снова, но тут он улыбнулся своей обычной улыбкой.

– Леди Уорбек, леди Уорбек! Известно ли вам, что вы – бриллиант чистейшей воды?

– В таком случае, вы – лучшая оправа бриллианту, – отозвалась она с полной искренностью.

Как и Филиппа, он был босиком, а когда сделал шаг вперед, полы приоткрылись и показалась нога до самого колена. Она была покрыта густыми темными волосами, и это было первое откровение этой ночи, поразившее Филиппу.

Корт как будто не заметил озадаченного выражения лица Филиппы. Пройдя к столу, он налил вина в высокий бокал и сел на диван перед камином.

– Иди ко мне, здесь теплее, – сказал он. Филиппа перебралась из своего кресла на диван к Корту, и он усадил ее к себе на колени.

– Это для тебя, – произнес он вполголоса, протягивая бокал.

– Ты не забыл, что я уже выпила два бокала за ужином? – промурлыкала она. – Пожалуй, я опьянею.

– Вот и посмотрим, умеют ли феи пьянеть, – усмехнулся Корт и поцеловал ее в висок.

Несколько минут Филиппа мелкими глотками пила рубиново-красную терпкую жидкость, потом отдала пустой бокал и теснее прижалась к широкой груди.

– Ты не станешь сердиться, если я вдруг засну прямо сейчас, у тебя на коленях? День был такой долгий и утомительный!

– Что верно, то верно.

Корт слегка потерся носом о впадинку между ее ключицами. Как обычно, его прикосновение вызвало в ней сладкий трепет.

– Как тебе понравилось венчание, милая?

– Все было просто чудесно! Чудеснейшее из всех венчаний, на которых я бывала.

Филиппа чувствовала легкую сонливость, которую быстро оттесняло ощущение губ, медленно скользящих вдоль ключиц.

– Неужели из всех? И на скольких же ты бывала?

– На двух, своем и Белль. Но наше было в сто раз красивее, чем у Белль и Тобиаса.

– Боюсь, ты не можешь судить беспристрастно, – заметил Корт со смешком.

Филиппа подняла голову, и они заглянули друг другу в глаза. Его, подсвеченные догорающим в камине пламенем, казались озерами жидкой ртути, загадочными и таинственно блестящими.

Рука сама собой поднялась погладить щеку, уже подернутую темной тенью и ощутимо колючую. Филиппа провела пальцем по густым черным бровям, потом от переносицы вниз до кончика носа.

– Нет, – возразила она, – наше все-таки было особенным. Где ты еще видел целых двенадцать подружек невесты? До сих пор не могу поверить, что ни одна из них не захихикала в самый торжественный момент. А кто отдавал невесту жениху? Две старые девы, воспитательницы пансиона. – Филиппа счастливо улыбнулась, на минуту погрузившись в воспоминания, потом вдруг сказала: – А теперь мы женаты, подумать только!