— Мне стало еще больше жаль тебя от того, что твой жизненный опыт столь печален и… однобок! Возможно, тебе всю жизнь приходилось общаться не с теми людьми.

— Возможно.

— Пожалуйста, отпусти меня.

— Нет.

— Ты все еще настаиваешь на своей правде? А по-моему, ты слишком труслив, чтобы принять настоящую правду после своих дурацких заблуждений!

Она пыталась уколоть его побольнее, чтобы он оставил ее в покое, но Рональд, упрямо продолжавший держать ее, только скрипнул зубами в ответ на ее слова.

Рональд скрипнул зубами. Его обвинили в трусости, назвали ущербным, а потом заявили, что он жалок, — и это за какие-то три минуты! И все это время он продолжал так хотеть Оливию, что внутри все переворачивалось и ныло.

Он не мог даже разжать руки, потому что потеря казалось слишком невыносимой. Впрочем, этого следовало ожидать. Едва ли не с первых минут он понял, что пропал. Сопротивлялся изо всех сил, но ничто, даже собственные воззрения и печальный опыт, за которые он цеплялся изо всех сил, не смогли ничего изменить. Он пропал!.. Ему то хотелось схватить Оливию и стиснуть так, чтобы вмять в себя, то хотелось невыразимой нежности, едва ощутимых прикосновений и ее легкого сладкого вздоха на своих губах… Они словно два противоположно заряженных облака: стоит им подойти слишком близко друг к другу, как тут же сыплются молнии и гремит гром… Но при этом его нестерпимо тянет к ней!..

— Даррелл! — воскликнула Оливия, и на этот раз он отчетливо различил в ее голосе нотки паники и раздражения одновременно: от страха она снова начала злиться. — Перестань так смотреть на меня и немедленно отпусти! Что ты вообще хочешь от меня, Даррелл? О, извини, кажется, я вспомнила, с чего начался этот дурацкий разговор — ты поинтересовался причинами, толкнувшими меня приехать сюда! Ты просил правды, Даррелл… Так слушай! Я отвечу тебе, и после этого ты можешь думать обо мне все, что хочешь, только больше не доставай меня! Договорились?

Рональд не торопился с ответом, и Оливия не стала тратить драгоценных секунд, ожидая, пока ее решимость развеется, как легкий туман. Она скажет все, как есть, и пусть он думает, что ему заблагорассудится!

— Я приехала сюда потому, что мне нужно было разобраться в своей жизни! Потому что я много лет ждала, что мой отец вспомнит обо мне! К тому времени, когда я получила это письмо, мне казалось, что я уже устала ждать, но я решила, что это будет моей последней попыткой. Тем более что Патрик сделал первый шаг. Я бы не решилась на это сама. Наверное, тебе это покажется смешным, но у меня развились ужасные комплексы по поводу моего прошлого. Это постоянно давило на меня. Еще бы: отец отказался от меня и даже не интересуется мной; для мамы я постоянная головная боль, с которой она вынуждена считаться и которая постоянно заставляет ее держаться в напряжении… Я — ее ошибка, последствие брака, о котором она даже не в силах говорить. И постоянное напоминание об этом браке! Я была просто обязана взглянуть в глаза человеку… — Она замолчала.

— Продолжай! Человеку, который, как ты думаешь, бросил тебя и твою мать. И благодаря которому тебе приходится все это испытывать…

— А разве это не так?

— Мне жаль, Оливия, но я ничего не могу сказать тебе. Ты должна разобраться в этом сама и не требуй от меня подсказки или помощи. Господи, я и не думал…

— Спасибо, но я меньше всего рассчитывала на это! — язвительно проговорила Оливия, делая вид, что не расслышала ноток отчаяния в его последней фразе.

Руки Рональда бессильно разжались, и Оливия обрела наконец свободу. Она посмотрела Рональду в глаза и после минутного колебания договорила:

— С тех пор как я узнала, что Джэсон мне не отец, я пыталась разобраться в этой ситуации. Но это невозможно сделать, пользуясь лишь той информацией, что дала мне мама. Это было бы необъективно. Я должна была сама увидеться с Патриком, поговорить, понять его чувства и поступки и сделать собственные выводы. Я должна была сделать это. Эштон пытался меня отговорить и даже обвинял в том, что я пытаюсь сбежать от проблем, в одночасье перевернувших мою жизнь. Но именно этот «переворот» дал мне возможность разобраться со своим прошлым. Это вся моя правда и то, что я хотела тебе сказать, Даррелл. А уж верить мне или нет, решать тебе. Спокойной ночи. — Оливия обошла его и медленно покинула комнату.

Не стоило быть такой откровенной… Даже во имя того, чтобы отношение Даррелла ко мне изменилось. Мне нет никакого дела до его мнения обо мне!.. — это была последняя мысль, перед тем как Оливия провалилась в глухой и муторный сон.

Она проснулась совершенно разбитой, как тень спустилась по лестнице и вошла в кухню.

— Что с вами, сеньорита? — спросила Лаура, встревоженная бледностью Оливии.

— Я плохо спала. Наверное, погода будет меняться. Или полнолуние скоро. Не волнуйтесь, Лаура, со мной такое бывает.

— Ничего, чашечка мате взбодрит вас. Я приготовлю яичницу с беконом, и еще остался пирог.

Похоже, Лаура считала еду панацеей от всех бед! Она говорила и одновременно готовила завтрак. Оливия, не отрываясь, зачарованно следила за ее ловкими руками, почти не вникая в смысл слов. Но, когда Лаура поставила перед ней тарелку с яичницей, поняла, что не сможет проглотить ни кусочка. Оливия посмотрела на тарелку и отодвинула ее от себя.

— Вам нужно поесть. — Лаура упрямо и в то же время заботливо придвинула тарелку к Оливии.

Оливия, вздохнув, нехотя принялась есть.

— Я слышала, как вы вчера спорили с сеньором Дарреллом. — Лаура посмотрела на нее выжидающе, и Оливия невольно поежилась: а больше она ничего не слышала? — Мне нравится, что вы не побоялись спорить с ним, хотя я думаю, что ваше поведение скорее вызвано незнанием того, с кем имеете дело, или же вы безрассудно смелы и ищете неприятностей на свою голову.

— А с кем я имею дело? — равнодушно спросила Оливия.

Лаура улыбнулась. На ее щеках появились две ямочки, а глаза весело вспыхнули.

— Вы отважились противостоять гаучо, а на это немногие осмеливаются… Смею предположить, что вы не могли рассуждать здраво, находясь под влиянием слишком сильных эмоций.

Даже чересчур сильных! Они сцепились как кошка с собакой. Оливия редко конфликтовала вообще, но вчера откровенная враждебность Рональда просто выбила ее из колеи. Ничем другим и не объяснишь этот сумасшедший вечер.

— Звучит угрожающе. Вы имеете в виду Даррелла? Он гаучо? Но гаучо, это, кажется, пастух?

— Вам сеньор Даррелл сказал?

— Да.

— Это не совсем так. Пока вы будете завтракать, я сделаю для вас небольшой экскурс в историю.

— Да, пожалуйста.

— Так сначала называли сельских жителей пампы. Свое происхождение они ведут от браков испанцев с индейскими женщинами. Становились гаучо и приехавшие позднее шотландцы, ирландцы, англичане и особенно баски. Предполагалось, что само название происходит от арауканского слова «гаучо» — «не имеющий матери», или «незаконный сын». Гаучо были покорителями степей и смелыми наездниками, и многие десятилетия служили олицетворением аргентинской пампы. Они пасли скот, а животные, которыми изобиловала пампа, давали им все необходимое: одежду, пищу и средства передвижения. В борьбе с дикой природой сложился гордый и неукротимый характер гаучо. Вся их жизнь проходила под открытым небом. Этот легендарный тип людей уже почти исчез, — добавила Лаура с искренней и неподдельной грустью. — Сейчас в Аргентине словом «гаучо» действительно называют наездников-пастухов, а также владельцев ранчо. Сеньор Даррелл гаучо не по рождению, но по духу, — продолжила Лаура. — Он горяч, прямолинеен и слишком горд. Но плохого он вам не пожелает. Поэтому не стоит противостоять ему.

— Учту на будущее, — пробормотала Оливия.

— Вы сегодня едете к сеньору Патрику в больницу?

— Да. Только сеньор Даррелл опять куда-то опять исчез.

— Сеньор Даррелл идет сюда, — сообщила Лаура, взглянув в окно.