– Получается – руководитель знает всех, а его – мозговой центр, командир «СБ» и резиденты?

– Лучше ограничиться мозговым центром и службой безопасности, а еще лучше, чтобы между ними было бы какое-то неодушевленное звено, которое всегда можно разорвать простым отключением телефона или компьютера.

– Интересно, – Чабанов сел в кресло, в другое пригласил Беспалова, – а как же с оплатой?

– Я бы выдавал твердую ставку. И отдельно – за проведенные операции. Кроме того, на мой взгляд, это немаловажно – каждый член Организации волен в любой момент выйти из нее.

– И поведать о ней миру?

– Он же почти ничего не знает, а вот добровольность и уверенность в будущем дадут не просто исполнителей, а думающих людей. Это, помноженное на инстинкт самосохранения, далеко не последнее дело. К тому же нельзя лишать человека мечты о свободе.

– Мечты? – Чабанов всем телом повернулся к Беспалову. – Значит вы имеете в виду то, что нам не придется выполнять своего обещания?

– Почему же, – Беспалов отметил про себя, что Чабанов сказал «нам». – Как раз в этом смысле я считаю, что умный руководитель сделает все честно. А слово «мечта» я использовал в прямом смысле.

« Черт, неужели все это нужно ему для настоящего дела? – Константин Васильевич облизал пересохшие губы, потом прикусил нижнюю. – Себе-то не ври. Ты еще в лесной избушке понял, что он задумал что-то серьезное. Организатор он настоящий, но, чтобы удержать бандитов в руках, нужна железная воля.»

Он посмотрел на широкие ладони своего собеседника. В них чувствовалась немалая сила.

– Что-то мне захотелось чая, – Чабанов встал с кресла и подошел к столу.

– А мне кофе.

Леонид Федорович свернул ватман и, нажав кнопку селектора, попросил секретаршу принести им чаю и кофе.

В этот вечер Беспалов впервые напился до бесчувствия. Он сидел на узкой лоджии в продавленном кресле и плакал. Жена, никогда не видевшая его в таком состоянии, с трудом решилась переступить порог комнаты. Он поднял голову и, отвернувшись, вытер слезы.

– Извини, я что-то ослаб душой, устал жить.

– Что ты говоришь?! – Она присела у его ног. – Ведь только-только все налаживается.

Он скрипнул зубами и застонал.

– Костя, ну чего ты так убиваешься? Не нравится кабинетная работа, уходи, только душу себе не мотай. Ты же знаешь, я к роскоши не привыкла, проживем, как получится. Лишь бы ты был здоров, да Витька хорошо учился.

– Эх, ты не знаешь, ты не видела, как они на меня смотрели.

– Кто?

– Ребята из управления.

– Да, что ты?

– Стоило мне снять погоны, и я стал для большинства из них вошью, комаром, которого каждый может прихлопнуть. Ведь никто даже руки не подал по-человечески.

Это было не так. Ему звонили товарищи по опергруппе, приходили бывшие сослуживцы, но это только ранило мужа. Она заметила, что он стал тяготиться их посещениями, особенно, если они говорили о делах, захватах, следствии. Ему казалось, что они жалеют его. Может быть, из-за этого он и в грузчики пошел, а там этот страшный случай… В остальном же все было и так, и не так, как сейчас говорил Костя. Только она, зная его, не решалась сейчас ему возразить. С мужем творилось что-то непонятное, но она привыкла во всем полагаться на его силу и разум.

– Только старик Бегман меня понимал, – продолжал, уставясь в угол, Беспалов, – и того, как меня, вымели из управления. Ты знаешь кто сейчас занял его место, знаешь?

– Нет, ты расскажи, расскажи, только на сердце не держи.

Он прижал ее голову к своей груди и погладил по волосам.

« Господи, – подумала она, – он так не трогал меня лет десять. Все работа, работа, да и сейчас – тоже какое-то горе.»

– Вор и подонок. Мы с Бегманом поймали его на подтасовке фактов. Он пытался два дела спихнуть на одного уркагана. Обещал ему скостить половину срока. А для чего? – Беспалов скривился и сплюнул, – чтобы показатели были лучшими в городе. Тогда ему вкатили неполное служебное соответствие, потом я узнал, что он и взятками не брезговал. А сейчас подполковник Завалишин – начальник управления внутренних дел области. Бегман на даче, а я… – он замер, поднял голову, осмотрелся. – Да плевать я хотел на эту трижды проклятую жизнь. Пусть Чабанов меня хоть на бан голым водит, лишь бы уважал, да деньги платил. Одену тебя в шелка, жить будешь, как человек, отпуска будет на Средиземном море проводить.

Беспалов тяжело задышал, рванул рубаху на груди.

– Тебе плохо? – Испугалась жена.

– Меня из-за какого-то бандита, перестрелявшего кучу людей, с работы выкинули, а этого слюнявого щенка, паскуду, на мое место? Ну, я вам крови попорчу…

– Тебе плохо? – Опять спросила жена, испуганно вглядываясь в бледное, с закушенной губой, лицо мужа.

– Нет, – оскалился он, – теперь мне всегда будет хорошо, мне и тебе. Я понял как надо жить в этом мире.

Он поднял ее с пола и крепко, как в молодости, поцеловал в губы.

Утром их поднял телефонный звонок Чабанова.

– Послушай, – из трубки донесся его веселый голос, – пока ты спал, я тебе новую квартиру выбил, слышишь, в горкомовском кирпичном доме. Сам будешь вещи перевозить или грузчиков прислать? Ключи и ордер у меня, могу сейчас же тебе подослать. Ну, так как, что молчишь или коньяка жалко?

Беспалов отнял трубку от уха, оглянулся. Жена. Привстав, смотрела на него испуганными глазами.

– Присылайте ключи, съезжу, покажу жене, а переехать можно и завтра…

Эмиль Абрамович Шляфман был последним и самым любимым ребенком в большой семье известного на весь край гинеколога Абрама Михайловича Шляфмана. Тысячи женщин слагали о старшем Шляфмане легенды. Так, например, говорили, что к нему на прием приезжают даже жены ответственных работников Кремля. Было это так или нет ни подтвердить, ни опроворгнуть никто не мог, но только из кабинета этого врача все посетительницы выходили с улыбкой на устах. И в семейной жизни у него все было в порядке. Он до умопомрачения любил свою «маленькую Басю», которая через год дарила ему по девочке. Когда их стало пятеро, Абрам Михайлович собрал добрую сотню своих друзей и поклонниц. Он напоил их всех до бесчувствия и громогласно объявил: «Род Шляфманов под угрозой. В следующем году мы с Басей попытаемся в последним раз родить наследника. Первому, кто сообщит мне весть о сыне, я подарю тысячу рублей / по тем временам это было около тысячи долларов США /, а в день, когда мне скажут, что он напился пьяным, я напою коньяком полгорода.»

Через три года главврач родильного дома, сама помогавшая жене своего шефа разрешиться от бремени, сообщила ему о сыне. Шляфман не только выполнил обещание о денежном подарке, но и привез в больницу два ящика шампанского и, как донской казак, щедро лил его в предусмотрительно захваченные с собой стаканы всем, кто в это время находился во дворе родильного дома.

Миля, как звали дома мальчика, рос ребенком сообразительным и шаловливым. Ни родители, ни сестры не отказывали ему ни в чем и смотрели на его поступки сквозь пальцы. Учителя не могли нарадоваться на примерного и отличного ученика. Самое удивительное было то, что мальчика никто не заставлял днями сидеть за учебниками. Ему самому было интересно все, что было в них написано. Может быть, это было связано с тем, что его самым большим увлечением было чтение. Годам к четырнадцать он не только перечел все книги в доме, но и каждую неделю носил их пачками из трех библиотек.

« У нас в доме растет новый Ломоносов «, – любил говорить Абрам Михайлович.

« Не нужны нам Ломоносовы, – возражала жена, – у моего сына талант поэта. Он станет знаменитым писателем. «

Миля писал прелестные сочинения и даже пару раз печатался в местной газете, но не стал ни тем, ни другим. После школы юноша решил поступать в МГУ на юридический факультет. Мама, узнав о решении сына, схватилась за сердце.

« Я не для того отдала всю свою жизнь, чтобы мой сын попал в тюрьму, – зарыдала она, – он не может зарывать свой талант среди отбросов общества!»