– Лешка, ты… – Алиса замолчала, задохнувшись. Не находя слов.

Но ее сияющие глаза были лучше любых слов.

Леха таял под ними, как лед на солнце. Сразу стало хорошо-хорошо, уютно… и зевнул.

Теперь, когда все кончилось, вдруг оказалось, что ужасно хочется спать. После ночи беготни, после часов всматривания, кто там еще из «Тупичка Церберов» в игру пожаловал… Разом навалилась сонливость. Зато из Алисы энергия била ключом. Она почти пританцовывала вокруг Лехи.

– Ну, давай! – звонко хлопнула крыльями перед собой. Медные кончики перьев зазвенели. – Садись! Вот так, ага. Будем опять руны на тебе резать… Выйду – впору тату-салон открывать…

Она болтала и болтала, корябая краешком крыла по броневому наросту. Перо со скрежетом вгрызалось в броню, оставляя глубокие царапины, но толстый нарост смягчал прикосновения. Словно по плечу тихонько гладили. Голосок Алисы журчал как колыбельная, и Леха сладко жмурился, проваливаясь в дрему…

Солнце уже палило и жгло бока и спину, когда Леха добрел в Кремневую долину.

К двум любимым валунам. Удобные они. И от солнца на целый день защищают, и сатиру помощь опять же…

Прямо у северного прохода, до расщелины рукой подать. Собиратели медуз идут в Кремневую долину в основном через эту расщелину. Выходят они обычно из Гнусмаса, а от города до этого прохода ближе. Вот они сюда и идут.

Проходят через пустыню, через эту расщелину… а тут их уже ждут. Сатир их словно чувствует. Со скалы высматривает, что ли? Минут за пять заранее разбудит, все расскажет: сколько, как идут, чем вооружены. Все-все наболтает, пока глаза протираешь, в себя после сна приходишь и соображаешь, как бы этих собирателей лучше встретить…

За день этих собирателей не так уж много, одними ими жажду не утолить. Но хоть что-то. Глоток крови никогда лишним не бывает. Да и сатиру помощь… И главное, бегать никуда не надо, никого искать. Сами приходят.

Пять минут, и все. Потом сатир трупы обирает… Черт его знает, зачем ему все эти автоматы и боеприпасы. Ручки у него маленькие, слабые, да еще и четырехпалые. Такими на курок нормально не нажмешь, куда уж прицелиться! Поведет ствол и выбьет автомат из рук после первого же выстрела… Но зачем-то он все-таки старательно обирал трупы, куда-то утаскивал всю эту амуницию…

Ну, это уже его дело. Нужны ему боеприпасы зачем-то – пусть берет. А ты глотнул крови, и можно опять спать. Сатир сам оттащит трупы куда-то за валуны…

А самое главное, между этими валунами удобно лежать: площадка ровная-ровная. Ни щебенки, ни острых камней, ни выступов. Идеально ровный скол валуна, вросшего в землю. Прямо как на заказ.

Леха прилег, поджав под себя передние ноги. Повозился, устраиваясь поудобнее… Глаза сами собой закрылись. Спать хотелось ужасно, но это хорошо.

Крепкий сон… Крепкий сон – это хорошо… Завтра вечером свежая голова ой как понадобится… Те чертовы патрульные… Звуки вклинились в сон, как бетонобитный снаряд в спальню. Грубые, басовитые. Тревожные…

Сон все-таки удержался. Не давал вынырнуть. Цепко держал, как смола муху, но и покоя уже не было. Теперь уже не сладкий отдых, а мутное мучение, в котором перекатываются крохи сознания… Опять эта сволочь козлоногая чудит, валуны в перекидные календарики переделывает?!

Леха с трудом разлепил глаза. Господи, как же хотелось спать! Но уж лучше один раз открыть глаза, рявкнуть и дальше спать нормально, чем так… Леха мутно огляделся.

Вон валун, где сатир вчера скоблил. Четыре черточки вертикальные, пятой перечеркнуты наискось. Чуть поодаль еще одна вертикальная. Готовая и чистенькая…

Уже выпилил. Да. Но тогда что же это… Опять грохнуло. Басовито, далеко – и знакомо. Так же грохотало в первый день здесь, когда только познакомился с кабанами. Как же это сатир сказал-то тогда… Это кабаны разбираются со своими тимуровцами? Так, что ли, он сказал?

Леха поднялся. Полез из спального закутка, еще не отойдя от тяжелого, вязкого сна. Спотыкаясь, шаркая броневыми наростами о валуны…

А над долиной все грохало и грохало.

Да, басовитые плюхи летели с северо-запада. От опушки Блиндажного леса. Откуда-то из-за него. Бм-м, бм-м, бм-м…

Тогда они кончились быстро – теперь же бухало и бухало, никак не кончаясь. А если вслушаться, можно различить и треск автоматных очередей…

Перед первыми блиндажными дубами сгустилось туманное облачко, раскололось синим всполохом – и на камни выпал белый кабан. Тот альбинос, маленький и тщедушный. Вскочил с четверенек и метнулся в лес. Бм-м. Бм-м. Бм-м…

Еще одно облачко. Распоролось всполохом – и возле опушки выбросило еще одного кабана.

Но этот в лес не бросился. Каштановый, с золотой искоркой в пятачке – Клык. Это он у них держит масть. Только сейчас от былой вальяжности и следа не осталось. Стискивая свою стальную дубину обеими руками, он напряженно замер – кажется, отсюда зубовный скрежет слышно! – и лишь вздрагивал всем телом, словно кто-то невидимый кружил вокруг него и вгонял в шкуру иголки.

Но не бежал в лес, стоял и терпел. Чего-то ждал, Бм-м, бм-м…

И еще туманное облачко. Выкинуло опять белого. Он шмякнулся на камни, стал подниматься… тут Клык в очередной раз вздрогнул. Альбиноса скрутило, выгнуло дугой, и он рухнул опять на камни, визжа, как резаная свинья.

Тут же вскочил, метнулся к опушке, ничего не замечая вокруг, но Клык нагнал его и схватил за шкирку. Альбинос все рвался к лесу, но Клык его держал, как собаку на ошейнике.

Бм-м, бм-м, бм-м…

И все стихло. И взрывы, и автоматные очереди. Альбинос, не переставая, сучил ручками и копытами, но Клык крепко держал его за шкирку. Сам тоже вздрагивал от боли, но не бежал в лес и альбиносу не давал.

Возле них сгустилось еще одно облачко, и из него выпал розовый кабан – Черноух, хотя черного уха отсюда и не разглядеть. Рванулся к лесу, но остановился – Клык окликнул его, махнул рукой, призывая к себе.

Только теперь он рискнул опустить альбиноса на землю. Но совсем не отпустил. Продолжал удерживать за шкирку, чтобы не убежал. Подождал, пока подойдет Черноух, и все трое побежали в лес.

То и дело вздрагивая от боли. Шарахаясь и оступаясь, словно шли по битому стеклу…

Минуту все было тихо, а потом как посыпалось: бм-м, бм-м, бм-м, бм-м!… Взрывы шли один за другим, почти сливаясь. Грохотало и грохотало, без малейшего перерыва… И вдруг стихло, как отрезало.

Стало тихо-тихо, лишь отдаленно гудел в ушах ветер от озер, от вечно клубящихся над ними облаков.

Леха глядел на опушку – но туманные шары там больше не появлялись…

– Ну что, рогатенький, как тебе?

Леха вздрогнул и обернулся, оступившись на предательской гальке. Чуть не рухнул на бок.

Сзади на валуне расселся сатир. И когда успел подобраться? Не было же его…

– Совесть не мучает? – мрачно осведомился сатир.

Леха нахмурился. Что за дурацкие шутки?

– Что невинной овечкой смотришь, рожа рогатая? Сдается мне, это все из-за тебя.

– Да я-то тут при чем?… – опешил Леха.

– Так прямо и ни при чем? – хмыкнул сатир.

– Да что я сделал-то?!

– О! Вот они тебе сейчас все и объяснят… – Сатир уже не глядел на Леху. На опушке показались кабаны. Не выпали из облачков, а вышли из леса самым обычным образом. Все трое. Альбинос вскинул руку, указывая на Леху и сатира. Троица развернулась и решительно зашагала прямо сюда.

– Значит, так, рогатое, – тихо и быстро забормотал сатир. – Хвост пистолетом, а сам в кильватере. Усек? Поддакивай поувереннее, ну и вообще… понаглее. Ну а рожа у тебя и так… врагу не пожелаешь.

Леха хмуро молчал, пытаясь собраться с мыслями после мутного сна. Глядя на шагающих сюда кабанов. Расстояние быстро таяло.

– Ну, не школьница, короче! – уже почти шептал сатир, умудряясь шевелить только самым уголком губ. – Не сливать, иначе сожрут. Понял, да?

Вдруг приосанился, упер руки в боки и выступил вперед.

– Куда топаем, кабанье? Желуди в той стороне.

– Ты не лезь, – мрачно посоветовал ему Клык.