Среди допрашивающих находился и Трин. Может, он был одним из них или всеми сразу — но, несмотря на струящийся по телу пот и кислоту, медленно заполняющую мышцы и вены, воин так и не сказал того, что хотел услышать библиарий. Он повторял все ту же историю, цитировал молитвы и гимны и все это время противостоял ужасному, сокрушающему давлению. Без воды, без пищи, зажатый тисками, он стоял на своем.

Затем, без всякого предупреждения, по прошествии недели с начала испытания все кончилось. «Когти» разжались, и Тарик рухнул на пол. Мышцы его еще какое-то время судорожно сокращались, так что воин не сразу сумел встать на ноги. Он смутно понимал, что вокруг столпились рабы ордена в робах с надвинутыми на глаза капюшонами.

Тарик нахмурился. Испытание не могло закончиться так быстро. Он еще недостаточно страдал.

Он оказался прав.

С Тарика сняли одежду и поместили в трюм роторолета. Летательное судно стартовало с Горы Призраков, резко взмыв вверх и почти так же быстро начав спуск по отвесной дуге. Орел Обреченности едва успел прислушаться к ветру, бьющему об обшивку, когда палуба у него под ногами разъехалась в стороны и он полетел вниз.

Тарик тяжело упал на покрытый льдом скальный уступ. Смешанный со снегом дождь барабанил о скалы и рушился в глубокую, затянутую туманом пропасть внизу. Взглянув вверх, Тарик увидел удаляющуюся машину. Сквозь ее мелькающие лопасти ему даже удалось разглядеть контуры Орлиного Гнезда. Воина сбросили на склон одного из ближайших пиков. По прямой отсюда не больше полукилометра до Горы Призраков, но без реактивного ранца или параплана добраться туда было невозможно.

Тарик осмотрелся, выискивая хоть какое-то укрытие от непогоды, но нашел лишь скошенный скальный козырек. Борясь с болью, все еще терзавшей его мышцы после «когтей», Тарик заполз в эту узкую щель и обнаружил там грязь и лишайник. Лишайник он съел, а грязь размазал по телу, чтобы сохранить тепло.

Он пытался понять, было ли это наказанием. Возможно ли, что он, сам того не заметив, провалил первое испытание? Или Трин и другие его судьи просто устали от этой игры и решили, что он должен умереть в горах от холода? И то и другое казалось маловероятным: болтерный выстрел в затылок покончил бы с ним намного быстрее, чем голод или обморожение, а Орлы Обреченности никому не причиняли ненужных страданий — этого добра во вселенной и без того хватало.

В полудреме, скорчившись на жестких камнях, Тарик представлял пристальные глаза, следящие за ним из окон монастыря-крепости, который он привык считать домом. Он чувствовал, как вокруг смыкается темнота, как по телу ползет онемение. Его все еще допрашивали, но на сей раз обходились без слов, а «когти» заменила безжалостная природа. Теперь ответа потребовал сам Гафис: голоса Горы Призраков и Хребта Лезвий.

Но нужного им ответа они так и не получили. На рассвете Тарик умер.

Трин ощутил недовольство своего господина прежде, чем вступил в наблюдательную галерею. Оно наполнило окружавшее библиария пространство, как стылый туман, — вездесущее и каждую секунду готовое обернуться ледяным штормом.

В галерее псайкер обнаружил Хеарона, стоящего у окна, и, чуть в стороне, брата-капитана Консульта. Воин был облачен в боевой доспех и застыл в напряженной позе, сверля взглядом некую точку за дальней крепостной стеной. Консульт казался вырезанной из камня статуей, холодной и неподвижной; но Трин мог заглянуть под маску и увидеть чувства, кипящие в груди капитана Третьей роты.

«Третья Невезучая» — так называли ее командиры других подразделений, хотя никогда не осмеливались сказать это бойцам из Третьей в лицо. Трин подумал, что кличка им досталась не зря: возвращение Тарика стало еще одной неудачей, выпавшей на долю Консульта и его людей.

Хеарон покосился на библиария:

— Ты принес мне ответ?

— Нет, милорд, — ответил псайкер.

— Где он сейчас?

Трин повел головой:

— В Апотекарионе. Его реанимировали, прежде чем умер мозг. Он будет жить.

— Немногого такая жизнь стоит, — фыркнул Хеарон. — Что случилось с твоим ведьмовским зрением? Загляни в его душу и скажи, что там видишь.

— Я это уже сделал, — признался псайкер, — и не пришел к окончательным выводам. Несмотря на стойкость Тарика, его психика пострадала от пыток и заключения — но этого и следовало ожидать. Однако перед нами не тот случай, когда можно четко отделить черное от белого. У серого много оттенков.

— Не согласен, — ответил Хеарон. — Я задал тебе простой вопрос. Можно ли доверять Тарику? Да или нет?

— Он перенес испытания, — вмешался капитан. — И снова выжил.

— Я уже знаю твое мнение, — рявкнул Хеарон. — Нет смысла его повторять.

Он снова перевел взгляд на Трина.

— Капитан совершенно прав, — сказал библиарий. — Плоть Тарика крепка и выдержала суровые испытания. Его не сломили пытки, которые бы убили менее храброго воина.

Хеарон скривился.

— Тело — лишь механизм из плоти и крови, — сказал он, резко рубанув воздух рукой. — Мы знаем, что им можно управлять. — Магистр покачал головой. — Нет, меня волнует дух Тарика. Речь идет о его душе.

— Его вера в Императора сильна. — Трин замолчал, тщательно подбирая слова. — Его вера в орден также сильна.

— «Даже после того, что мы с ним сделали». — Произнося эти слова, Хеарон оглянулся на Консульта. — Брат-капитан, я могу прочесть твои мысли, даже не обладая псайкерскими талантами Трина.

— Вы правы, милорд, — ответил Консульт.

— Пусть никто из вас не думает, что это доставляет мне удовольствие, — жестко сказал Хеарон. — Но Тарик — лишь один человек. А я отвечаю за орден, состоящий из тысячи бойцов, и за его наследие, насчитывающее десять тысячелетий. Я несу ответственность за Орлов Обреченности, и, если мне придется казнить одного из них, чтобы уберечь остальных, я без колебаний приму на себя эту вину. Это лишь песчинка в сравнении со священным раскаянием Аквилы.

С минуту Трин хранил молчание. Псайкер отлично знал, зачем Хеарон вызвал его сюда и почему Консульт, бывший командир Тарика, присутствовал здесь в качестве свидетеля.

— Пришел ответ от Совета Орлов?

Хеарон кивнул. Созданный по образу Верховного Совета Терры, Совет Орлов состоял из высших чинов ордена, которые собирались для обсуждения важнейших проблем. Итог своих обсуждений они сообщали магистру. Хеарон, хотя и обладал правом окончательного решения по любому вопросу, часто прислушивался к мнению членов Совета: капитанов рот, старшего капеллана, апотекария, владыки кузни и библиария.

— Большинство моих советников сомневаются в том, что следует дальше заниматься этим делом. Риск перевешивает возможную выгоду. Вред, который может причинить даже единственный проникший в наши ряды шпион, огромен по сравнению с ценностью одного сержанта-ветерана.

— Так ли это? — тихо сказал Консульт. — Разве мы сами не навредим ордену, если отвергнем воина, единственное преступление которого состоит в том, что он не сумел вовремя умереть?

— Остальные считают, что он нечист? — спросил Трин.

— Остальные считают, что его следует прикончить как собаку, — ядовито заметил капитан.

Хеарон проигнорировал его слова.

— Я… не убежден до конца.

— Милорд?

Магистр вновь отвернулся к окну.

— Орлы Обреченности всегда были самыми прагматичными среди Адептус Астартес. У нас нет времени на колебания. Никогда впредь не откладывать решения… Эти слова запечатлены у нас в сердцах.

Помолчав, он продолжил:

— Некоторые из наших боевых братьев считают, что этого десантника следует удалить, как зловредную опухоль, и двигаться дальше. Прикончить его и подтвердить то, что уже и так вырезано на камне: Тарик из Третьей погиб и больше не вернется.

Трин склонил голову к плечу:

— И все же?

— И все же… — Повторил Хеарон, покосившись на Консульта, — совесть не позволяет мне так запросто разобраться с этим делом. Когда смерть явится за мной, мне придется заглянуть в собственную душу и спросить: «Что ты скажешь об этом Императору, когда предстанешь перед ним? Как ты мог обречь Сына Гафиса на смерть из-за неразрешенного вопроса?» — Он покачал головой. — Так не пойдет.