Автор вводит в очерк и описание трудовых сцен, выписывает профессиональные детали, принадлежности швецовской работы: «…из развязанных мешков показались: утюги, наперстки, кусочки синего воска, обглоданный мел, наконец, суконный цилиндрик самодельной работы, назначенный для булавок и иголок с большими и маленькими иглами». Показан также подробно и сам процесс швецовского труда: сушка, вытягивание овчин, наметка, кройка. И в этом, как подчеркивает автор, Тереха был мастер. Он развесил овчины на шесте перед печкой, несколько раз снимал, чтобы вытягивать руками, а в некоторых местах для сравнения морщин ухватился даже зубами. Он наметил намалеванной ниткой прошивы и начал кроить. Автор пишет, что работали швецы долгое время, пока не запели вторые петухи.
Описание трудовых сцен служит раскрытию народного характера. Максимов подчеркивает страсть швецов к профессии. Швец как бы чувствует, по словам автора, близость любимой работы. «Весной, летом, в начале осени швец ни в чем не отличается от любого соседа, мужика-нешвеца… Исполняет все, что требуется по хозяйству… Незаметно входит в сферу жизни семьянина-пахаря… Изогнул он свою спину на пашне и подрезает серпом высокую рожь и пшеницу. Заволокло снежком всю улицу, валит пар из избы, а грачи и ворона так и гоношат, чтобы сесть поближе к трубам на крыше… И снова поплелись швецы по ухабистой дороге в знакомые селения — шутки творить, работу спорить». Так в труде и мудрости народного быта воспроизводит Максимов народный характер.
Пейзаж в рассказе не част, однако этнографически точен, передает признаки, приметы, в отдельных деталях целые картины времени: то это пооблетевший с черемухи лист, то опустевший скворечник, то заволокло снежком всю улицу, валит пар из избы. Стилистически пейзаж дан в манере русского сказа.
Речь героев изобилует пословицами и поговорками: «Мели Емеля — твоя неделя», «У наших ребят руки не болят», «Много будешь знать — мало станешь спать», «Не сам говорит, а хмель за него распорядок творит».
В очерке нет индивидуальных портретов швецов, выделяются только отдельные детали, как белая голова Степана, насмешливая улыбка на рябом лице Терехи. Автор создает обобщенный социальный тип, однако приобретающий черты народного характера.
Общение с народной поэтической стихией придает его героям особую индивидуальную выразительность. Эмоционально-выразительно воспринимаются крестьянами рассказы, присказки в скучные зимние вечера, которые напевали в деревнях бабушки своими дрожащими, старческими голосами. Порой слушатели испытывали чувство страха. «Иной раз и страшно сделается, — пишет автор, — и чуется привычному духу, как:
Следует отметить, что уже в ранних произведениях, в таких, как рассказ «Сергач», для творческого метода Максимова характерны не только точность и полнота описания этнографических явлений, включение фольклора в живой процесс народной жизни, но и стремление к психологическому анализу. Внимание автора в соответствии с художественным замыслом фиксируется на сергаче. В отличие от других рассказов, где даны коллективные портреты, автор подробно описывает индивидуальный портрет героя. Однако профессиональные детали для него тоже важны: «…низенький мужичок в круглой изломанной шляпе с перехватом по середине, перевязанным ленточкой. Кругом поясницы его обходил широкий ремень с привязанной к нему толстой железной цепью; в правой руке у него была огромная палка — орясина, а левой держался он за середину длинной цепи».
Рядом с сергачем, как и в других рассказах, народ, толпа, сбежавшаяся в праздничный день со всех концов большого села Бушнева. Стена зрителей густа и разнообразна, она так же собирательна, как и в «Крестьянских посиделках». «…Тут были и подвязавши пестрые передники под самые мышки доморощенные оженушки, охотницы щелкать орехи, хихикать, закрываться рукавом и прятаться друг у дружки за спиной. Толкались и ребята в рубашках без шапок… Подобрался позевать и приезжий посадский парень, вырядившийся в свою праздничную синюю сибирку… Подошел посмотреть и волостной писарь в халате».
Народное искусство (а перед ними разыгрывалась «медвежья комедия» с изображением всех ее сцен, песенок, прибауток. — А.Ф.), по наблюдениям Максимова, — «диковинное наслаждение», «истинный на улице праздник». Автор описывает и комментирует все действия сергача и медведя: медведь пятится назад и переступает с ноги на ногу, привстает на задние лапы, лежит на спине, болтает ногами и машет передними лапами, изображая как молодицы-красные девицы умываются студеной водой, смотрятся в зеркало, а старые старухи в бане парятся. В действие включается коза — парень, другой — проводник. Автор пишет: «…вытащив… грязный мешок, он быстро просовывает в него голову и через минуту является в странном наряде, имеющем, как известно, название козы. Мешок этот оканчивается на верху деревянным снарядом козлиной морды, с бородой, составленной из рваных тряпиц; рога заменяют две рогатки, которые держит парень в обеих руках. Поется песенка:
И опять медведь делает круг, и под веселое продолжение хозяйской песенки, которая в конце перешла уж в простое взвизгиванье и складные выкрики, с трудом можно различить только следующие слова:
Так же, как и в других рассказах, здесь народное искусство входит в крестьянский быт. Запечатленные в прозе Максимова культурные стереотипы эпохи приобретали значение национально-демократических символов и влияли на прогрессивное развитие России в русле ее традиций. В рассказе автор приводит реакцию зрителей: «девки хохочут», «ребята закатились от смеха». В повествование включаются диалоги, которые ведет сам рассказчик, старик-крестьянин, а затем любознательные завсегдатаи питейного заведения. Поджигали сергача вопросы его слушателей, хитрая речь и хмельная водка. И вот уже сергач рассказывает всю подноготную, которую у него, у трезвого, не вышибешь колом. Рассказчик замечает: «…не уйти сергачу от любопытных вопросов и не отмолчаться ему, когда возьмет свое задорный хмель и начнет подмывать на похвальбу и задушевность». История сергача, рассказанная им самим, выводит героя за пределы только социального типа, обнажая внутренний индивидуальный мир, его человеческие качества, углубляется психологическая нюансировка образа, сцен, чувств, действий героя. Сергач способен любить, плакать, терпеть обиды ради привязанности к медведю, когда поп стыдит его на глазах народа, да так, «что земля под ногами горит». «Крепко стоит сергач-крестьянин за знакомое и привычное, только бы полюбилось ему ремесло это», — пишет автор. Решительно, с достоинством отвечает сергач на предложение барина продать медведя на обивку полости казанских саней: «Нет, кормилец, ста рублей твоих не надо!» И это в тот момент, когда крестьянская бедность вопиюща: жена померла, домишко весь ветром продуло и солому всю снесло.