И мы, не сговариваясь, побежали прямо в это зеленое облако. И березовые стволы бежали нам навстречу. И солнечные зайчики прыгали по их белой коже, как веснушки на Катькином носу.

И мы бежали и кричали что было силы, сами не знаю что, просто так. А потом встали тихо-тихо, и я увидел, как одни солнечный зайчик оторвался от ветки и плавно опустился на зеленую траву. Он был совсем как желтый березовый листок, но я знал, что это именно солнечный зайчик.

Когда папа принес мне путевку в пионерский лагерь «Лысая гора», я даже немножко обиделся. Другие ребята ехали в лагеря с такими красивыми и романтичными названиями: «Орленок», «Бригантина», «Босоногий гарнизон».

И вдруг — «Лысая гора». Что там может быть интересного?

— А ты побывай, посмотри, подумай, — сказал папа.

Я честно обещал подумать. Но когда началась лагерная жизнь, получилось, что думать как-то некогда.

Во-первых, лагерь наш оказался никаким не лысым. Такой уютный белый городок в зеленой балочке. Есть свой маленький стадион и лягушатник для плавания. Настоящий самолет Ил-14, его шефы подарили. Он, конечно, не летает, но все равно здорово. Приборная доска, два штурвала.

Еще в лагере был ручей, Ключик, на котором мы сделали запруду с маленькой мельничкой. И росли вокруг здоровенные дубы, на которые наш вожатый Костя разрешал лазить, только чтоб ветки не ломали.

Где здесь было думать?! Некогда. Я решил отложить это дело до возвращения домой. Тем более денечки летели, как из пушки. Я даже удивлялся, как скоро прошла почти половина смены.

А потом к нам в гости приехали военные ветераны, и стало еще интереснее. Мы сидели вечером у костра и слушали героические рассказы из фронтовой жизни про сбитые танки и самолеты, и ордена и медали блестели на груди ветеранов, как выпавшие из костра угольки.

Только один ветеран, который ходил без медалей и с палочкой, почему-то ничего не рассказывал. Он сидел у костра молча и только клал руку кому-нибудь из ребят на плечо или на голову.

— Наверное, он раненый или контуженый, — сказал мне Валька Трофимов, который всегда все знал. — У нас тоже дедушка контуженый. Он знаешь какой нервный! Ужас. Ему совсем волноваться нельзя. Поэтому, если этот гость к тебе подойдет, ты терпи. Но лучше вообще, на всякий случай, старайся ему не попадаться.

Я так и делал.

Потом ветераны уехали. А этот, молчаливый, остался.

— Наверное, у него нет никого родных и близких, — опять объяснил нам Валька. — Пусть себе живет. Нам не жалко.

Мы привыкли к Николаю Петровичу, так звали нашего гостя, и почти забыли о нем за другими лагерными делами.

Но однажды утром, когда мы еще спали, вожатый Костя явился к нам в корпус и разбудил меня и Вальку. Даже спросонья мы сразу сообразили, что, похоже, это пришла расплата за вчерашнее происшествие. Вчера вечером Валька свалился с дуба и здорово ободрал себе бок. Но в медпункт не пошел. Потому что боялся йода. Я, конечно, Вальку не выдал. Мы просто сорвали лопух, поплевали на него и приложили Вальке к боку, под майку. Но, похоже, кто-нибудь все-таки наябедничал, и сейчас Вальке всадят укол, а меня потянут на линейку за укрывательство.

Но Костя вдруг сказал:

— Мы решили вас послать с Николаем Петровичем на Лысую гору. Смотрите не подведите дружину. Будьте внимательны к ветерану. Вот вам фляжка с водой и бутерброды. И быстрей одевайтесь.

Мы запрыгали на полу, натягивая брюки, и мятый лопух выпал у Вальки из-под майки. Но Костя даже не обратил на него внимания.

— Галстуки не забудьте, — только крикнул он нам на бегу, направляясь к домику, где жил наш молчаливый гость.

Николай Петрович уже стоял готовый и ждал нас. Его палка оставляла на мокрой от росы траве темные кружочки, и наши кеды тоже сразу промокли и потемнели. Еще никогда мы не выходили из лагеря так рано. Солнце было совсем низким и красным и все никак не могло подняться из-за веток дуба на пригорке, как будто запуталось в них.

— Будет ветер, — сказал Николай Петрович, поглядев на солнце. — Ничего?

— Подумаешь! — пожал плечами Валька. — Какая разница?

И я пожал плечами:

— Подумаешь. Идти недалеко.

Лысую гору мы видели из лагеря каждый день. Но никогда не ходили туда, что там делать? Она стояла голая и скучная, как сухой каравай. И только в сильный ветер оттуда долетали до лагеря песок и пыль.

Чего там понадобилось Николаю Петровичу?

Он не объяснял, а мы не спрашивали. Через какие-нибудь полчаса сами увидим.

Но странное дело. Плоская верхушка горы как будто не приближалась, а стояла на месте или даже удалялась. Скоро наши ноги начали вязнуть в песке, кеды из темных сделались серыми, а палка Николая Петровича застревала все глубже и глубже. Дорога давно пропала, будто Лысая гора проглотила ее.

— Надо напиться, — сказал Валька, отвинчивая пробку фляжки. — Во рту пересохло.

Но Николай Петрович остановил его:

— Рановато. Потерпи.

— Можно и потерпеть! — хмыкнул Валька. — Думает, что мы уже выдохлись, — шепнул он мне. — Воспитывает.

Но, по-моему, Николай Петрович вовсе никого не воспитывал. Он шел и смотрел только перед собой, в песок, и, кажется, совсем не обращал на нас внимания. И зачем только ему понадобилось нас брать? Или это Костя постарался, а Николаю Петровичу неудобно было отказаться?

— А что там, на горе? — спросил я, когда мы прошли молча еще минут двадцать.

— Все то же, — ответил Николай Петрович. — Песок-песочек…

— Так зачем же мы?‥ — вырвалось у меня, но Николай Петрович не расслышал.

Песок противно скрипел на зубах, набился в кеды, лез в глаза. Он летел на нас снизу и сверху, сухой и колючий, и некуда было спрятаться от него. Вот почему, наверное, предупредил нас утром наш спутник, что будет ветер.

— Песок-песочек, — повторил Николай Петрович и, тяжело наклонившись, — правая нога его не сгибалась — зачерпнул горсть песка и подставил руку на ветер.

Желтая горка на его ладони быстро таяла, как будто это был не песок, а снег. Совсем мало песчинок осталось на его ладони, а в средине собрались темные камушки, целая кучка. Николай Петрович взял мою руку и пересыпал в нее эти камушки. Они были тяжелые-тяжелые и, как показалось мне, горячие, а один немножко поцарапал мне палец.

— Железные? — удивленно прошептал Валька. — Руда? Или метеорит? Вот здорово! Принесем в лагерь метеорит!

— Железные! — сказал Николай Петрович. — Посмотрите.

Лысая гора шевелилась и будто текла под ветром, как живая. И желтый ее песок весь был истыкан такими железными кусочками. Они высунулись под ветром из песка и словно грелись на солнце: один совеем темные, другие красноватые от ржавчины, совсем маленькие и побольше. А один, совсем большой, с рваными краями, торчал, как нос меч-рыбы. И Валька, раскачав его, вырвал из песка.

— Ого, килограмма полтора будет.

Николай Петрович взял этот «нос» у Вальки и показал еще заметные полоски, три ровных пояска.

— С неба-то он прилетел — с неба, только сварен этот «метеорит» в земной печке. Вот и роспись «кашевары» оставили.

Мы сами уже поняли с Валькой, что все это железо — осколки. Их не раз видели мы в своей жизни, хотя и родились почти через двадцать лет после войны. Осколки лежали в городском музее и в нашем школьном — сами ребята притащили их: отрыли на дачах, или весной их иногда вымывало водой из земли. Но чтобы столько осколков сразу, в одном месте, как здесь, на этой Лысой горе! Настоящий железный дождь! Не зря нас привел сюда Николай Петрович. Он здесь воевал, догадались мы. Но почему же он всегда молчал у костра?

— Расскажите, как вы воевали здесь, — попросил Валька. — Что вам запомнилось больше всего?

— Больше всего? — сказал Николай Петрович и пошевелил палкой песок. — Да, наверное, как мы сапоги сняли, переобулись, когда все кончилось.

— Ну… Николай Петрович, мы серьезно…

— И я не шучу, ребята. — Николай Петрович положил ладонь на стриженую Валькину голову. — Сапоги снимает солдат после крепкой победы, а ждать нам ее тут, на этой горке, пришлось долго.