– Так о чем же ты размышлял, странствуя по дальним странам? – поинтересовалась Энни.

– О смысле жизни. И о том, что мне делать дальше. И вдруг меня потянуло домой с такой силой, как будто меня кто-то позвал. Я почувствовал, что должен вернуться сюда. Приехал и встретил тебя.

– А если ты ошибаешься во мне или в своих чувствах? Вдруг ты видишь во мне то, что хочешь видеть, а совсем не то, что есть на самом деле?

Он не колебался ни секунды.

– Нет. Ты именно та женщина, которая мне нужна. Я всегда был уверен, что сразу узнаю тебя из тысячи других – так и вышло. Ты – это ты, и именно ты мне нужна. А я нужен тебе. Это правда. Да ты и сама это знаешь. Отбрось же сомнения и давай радоваться жизни и нашей встрече.

– Мэттью, уж не думаешь ли ты, что мы любили друг друга в нашей предшествующей жизни?

Он изумленно повернулся к Энни и даже чуть отстранился от девушки.

– Господи, конечно нет! Ты считаешь, я похож на этих безумцев, что видят тайну в самых простых вещах? Ну нет, я слишком большой реалист, чтобы верить во всю эту мистическую дребедень.

Энни задумчиво взглянула на юношу, а потом вдруг рассмеялась заразительно и звонко, и Мэттью вторил ей высоким радостным смехом. Они хохотали до слез, а потом Энни уткнулась головой ему в грудь, и он обнял ее так крепко, что перехватило дыхание. Совсем стемнело. Они были, кажется, на Пэлл Мэлл. Мимо них в мягком свете уличных фонарей проносились автомобили, редкие прохожие не обращали внимания на юную пару.

Вот сейчас, сейчас Мэттью ее поцелует. Энни, не новичок в любви, ждала этого мгновения с трепетом молоденькой девчонки.

Губы Мэттью прижались к ее волосам…

– Я хочу есть, – вдруг произнес он.

Энни подавила вздох минутного разочарования. Он не поцеловал ее, но может, это и к лучшему.

– Давай куда-нибудь пойдем, – Энни с сожалением выскользнула из теплого кольца его рук и слегка отодвинулась от него.

– Видишь ли, у меня совсем не осталось денег, – честно признался он.

– Ну, нет проблем, – беззаботно отозвалась Энни, – ладно, сегодня угощаю я.

И они пошли дальше по улице, все так же держась за руки. Ее обручальное кольцо царапнуло его ладонь, и он поднес руку поближе к глазам, чтобы рассмотреть как следует. В ярком свете фонарей камни засверкали холодным надменным блеском.

– Ух ты! – присвистнул Мэттью. – Алмазы! Я тебе ничего подобного подарить не смогу. Твой Мартин, наверное, решит забрать у тебя кольцо. Ты как, не слишком расстроишься?

Энни по-настоящему рассердилась. Да что же это такое? Что он себе позволяет, этот мыслитель? Тоже мне: пришел, увидел, победил. Ее раздражение стало еще сильнее из-за подавляемого чувства вины перед женихом.

Через восемь недель у них свадьба, а она весь день провела с первым встречным! Энни вырвала руку у Мэттью и сунула в карманы сжатые кулаки.

– Я выхожу замуж за Мартина. Это обязательно, что бы ты по этому поводу не думал. И кольцо останется у меня.

– Вот и прекрасно, – холодно ответил Мэттью.

Они шли рядом, но словно злая тень пролегла между ними, отдалив, нарушив ту хрупкую связь, что возникла между этими двумя такими родными и такими похожими молодыми людьми.

Он первым не выдержал этого напряженного молчания. Его голос звучал мягко, но тревожно:

– И все-таки, Энни, милая, что же ты собираешься делать? Ведь не хочешь же ты сказать, что мы вот так расстанемся?

От этого мягкого голоса, от его настойчивого и тревожного взгляда Энни совсем растерялась.

– Не знаю… Все так неожиданно, – подумав немного, она пожала плечами, – Нет, просто не знаю, что и делать. Попробую, пожалуй, поразмыслить. Как ты. Вдруг что-нибудь прояснится.

– Ну что ж, я могу и подождать, – сказал Мэттью. И она знала: он будет ждать. С этого дня Энни жила какой-то странной жизнью, которую и двойной в общем-то нельзя было назвать. Просто половина этой жизни проходила в мире грез, а другая – была наполнена обычными, даже слишком обычными делами и заботами.

Продолжались приготовления к свадьбе с Мартином. Несколько раз Энни была у Луизы и с удовольствием примеряла подвенечное платье, которое действительно получалось необыкновенно красивым. Из типографии были получены пригласительные билеты, и они с матерью в очередной раз просматривали список гостей, а потом Энни сама подписывала приглашения.

Уикэнды они, как и всегда, проводили вдвоем с Мартином, обустраивая свой будущий дом, и Энни помогала ему красить окна и собирать шкафы. Хватало дел и на ее работе, как раз появился очень интересный заказ. Но как только среди всех этих хлопот и волнений выдавалась свободная минутка, Энни бежала к Мэттью.

У него был свой, особенный мир. Он жил везде и нигде. Днем подрабатывал на какой-то стройке, мыл посуду в маленьком кафе, ночевал в комнатушке над магазином, по вечерам оформлял кабинет хозяина. Он кочевал из квартир с чужими диванами в пустые комнаты, где спал на одеяле, брошенном прямо на пол, перебивался случайными заработками, не строил планы и никогда не беспокоился, что с ним будет завтра. С огромным удивлением и даже с чувством какого-то сладкого ужаса Энни обнаружила, что, оказывается, Мэттью живет без особых проблем, довольствуясь малым и ни в чем себе не отказывая.

И именно поэтому, – все чаше думала Энни, – ему и удается получать такое удовольствие от жизни. Это качество – умение наслаждаться жизнью, радуясь любым ее проявлениям и не требуя слишком много, особенно нравилось ей в новом друге. Уже через много лет, вспоминая то время, Энни с грустью должна была признаться, что это были счастливейшие часы ее жизни.

Деньги, как только они заводились, он тратил не задумываясь. Мэттью очень любил вкусно поесть, поэтому он облачался в свой единственный приличный костюм и приглашал Энни на ужин в какой-нибудь фешенебельный ресторан, где, естественно, за один вечер исчезал его недельный заработок. Было видно, что он получает такое наслаждение от окружающей роскоши, прекрасной музыки, оживленной нарядной толпы посетителей и экзотических блюд, которые они заказывали, что у нее просто не хватало мужества, чтобы отказаться пойти с ним, или хотя бы настоять на том, чтобы самой расплатиться.

– Ты знаешь, – нередко говорил Мэттью, – по-моему, просто смешно, когда имеешь возможность все это позволить себе – и по каким-то дурацким причинам все время себя ограничивать. Мой отец всю жизнь каждый день обедает в таких местах, и единственное, что он заказывает – это кусок жареной камбалы и бутылку минеральной воды.

Когда деньги кончались, Мэттью никогда не огорчался. Он был просто неистощим в поисках разнообразных удовольствий, порой почти грошовых. Именно с ним Энни открыла для себя маленькие парки с тенистыми аллеями, солнечными полянами, о существовании которых она раньше даже не подозревала. С ним она видела больше картин и скульптур, древних соборов и памятников архитектуры, чем тогда, когда изучала искусство в колледже. Но где бы они не проводили время, чем бы не занимались, казалось, ничто не имеет значения, кроме главного – они вместе.

Мэттью был счастлив, если Энни удавалось побыть с ним хотя бы час или два. Кроме нее для него никого не существовало. Никогда еще Энни не ощущала так остро, как важны и прекрасны для другого человека каждый ее шаг, взгляд, слово.

И все их прогулки и развлечения, безумно дорогие или наоборот, совсем бесплатные, казались прекрасным, невероятным, волшебным подарком судьбы.

Уже потом, выйдя замуж, Энни часто возвращалась в своих воспоминаниях к тем скамьям на набережной Темзы, где они сидели летними вечерами, наблюдая за волшебной игрой серебристых огней на тихой глади реки, к таинственным, сладко пахнущим пылью прошедших веков залам Национальной галереи, к уютным крошечным кафе с их нехитрыми лакомствами и негромкой музыкой.

Вспоминая изысканные обеды и скромные завтраки, она часто думала, что дни, проведенные с Мэттью, были последними, когда она чувствовала себя молодой, беспечной и восхитительно легкомысленной. Мэттью сделал ей и еще один сказочно щедрый подарок: именно с ним Энни познала во всей полноте мир чувственных радостей.