Она была осторожна, предусмотрительна и слишком предсказуема, а Мэттью, он совершенно иной.

Ах, как бы она хотела быть похожей на него, бросить все и уплыть с ним далеко-далеко! Но это было выше ее сил.

Она проживет спокойную, безоблачную и безопасную жизнь с Мартином. Вершины наслаждения, которые ей недоступны, но и пропасть разочарования не будет ее подстерегать.

Энни заставила себя посмотреть прямо в его серые внимательные глаза.

– Мэттью, – сказала она, – я трусиха. Я не могу выйти замуж за тебя.

Он кивнул, больно сжал ее пальцы своими, потом снова с пониманием взглянул на нее.

– Я знаю, почему ты так думаешь. Ты убеждена, что женатый мужчина должен хорошо зарабатывать и иметь кучу ценных бумаг. У него должны быть перспектива и хорошая материальная база. Ты боишься, что через некоторое время, поскольку у меня ничего этого нет, ты станешь презирать меня. Так, да?

Она растерянно кивнула. В общем, все было сложнее, но именно в этом и состояла прозаическая суть дела.

– Ну так вот, – продолжал он, – сегодня я ходил к отцу. Я попросил у него работу в компании. Ну, естественно, пришлось выслушать длинную лекцию о необходимости начинать с азов, с нуля, как всем. Учиться бизнесу. Не ждать поблажек на том основании, что я его сын, сын босса. Было сказано, что я обязан упорно трудиться, чтобы показать, чего я стою.

Лицо Мэттью было воплощением скуки, пока он все это ей рассказывал. Энни даже засмеялась, представив себе их разговор. Мэттью бросил на нее взгляд и продолжал:

– Я уже было хотел запустить в него чем-нибудь, но сдержался ради тебя. В конце концов он сказал, что все-таки рад тому, что я взял себя в руки и что, конечно, я получу какую-нибудь простую работу в штате компании. Так что, – тут его улыбка стала ослепительной, – я становлюсь настолько похож на всех окружающих, что только эксперт вроде тебя сможет заметить разницу. И я смогу, наконец, покупать тебе алмазные кольца, роскошные наряды и все такое, если, конечно, именно этого ты действительно хочешь.

Он пытался рассмешить ее, чтобы она не догадалась, на какую жертву он идет и от чего отказывается ради нее. Все, что было у него и чем он дорожил, Мэттью предлагал ей в полное ее распоряжение. Энни почувствовала, как уголки глаз защипали слезы.

– Я не хочу, чтобы ты все это делал. Я не хочу, чтобы ты каждое утро, уходя на работу, одевал костюм. Спасибо тебе за это предложение, но я не достойна его.

Она не хотела, чтобы он видел, как она плачет, но слезы против ее воли побежали по щекам.

Мэттью издал тихое огорченное восклицание.

– Похоже, я проиграл, да? Ты не сможешь быть моей женой, если у меня не будет перспективы. А если она у меня появится, ты не сможешь за меня выйти, потому что респектабельный Мэттью – это не Мэттью.

Они все еще лежали рядом, касаясь друг друга, но в это мгновение оба почувствовали, как между ними разверзлась пропасть. И Энни знала, что через нее не построить мост никогда.

– Прости меня, – безнадежно прошептала она. Такой пристыженной, ничтожной она никогда в жизни себя не чувствовала.

– Скажи мне только одно, – произнес он, – Это не потому, что у тебя не хватает мужества отменить свадьбу, отослать назад все эти дурацкие свадебные подарки и шокировать подруг матери?

Энни приподнялась на локте и посмотрела на него серьезно и прямо:

– Если бы я была достаточно храброй, чтобы выйти за тебя замуж, у меня хватило бы смелости сделать и все остальное.

Мэттью отпустил ее руку, сел на кровати, отодвинувшись от нее, и стал смотреть в окно на деревья в сквере.

– Все это время, – тихо, почти про себя сказал он, – я был убежден, что смогу не проиграть.

Больше говорить было не о чем. С тяжелым чувством вины, понимая, что окончательно потеряла его, Энни соскользнула с кровати, оделась. Потом подошла к входной двери и обернулась, чтобы взглянуть на любимого в последний раз.

Мэттью все так же пристально смотрел на деревья за окном. Энни вышла, осторожно прикрыв за собой дверь, спустилась по лестнице и оказалась на улице, где дневная жара все так же заливала тротуары убийственно ярким светом.

Больше Мэттью она не видела.

Энни пришла к себе домой и обнаружила, что Мартин сидит за кухонным столом, ожидая ее.

– Я вернулась, – просто сказала она, зная, что у нее на лице еще видны следы недавних слез.

Мартин встал, прошел через всю комнату, обнял ее и крепко прижал к себе.

– Как я рад тебе, Энни, – сказал он.

Через неделю, в яркий солнечный июльский день они поженились. На свадьбе были родители, их общие друзья, которых они успели завести за годы знакомства.

Энни с Мартином шли под сверкающим дождем конфетти и улыбались фотографу, ждавшему их, чтобы увековечить это событие. Потом эту фотографию поставили в серебряной рамке на столике из красного дерева, в их спальной комнате. Спустя одиннадцать лет, передвигая фото, чтобы стереть пыль, и вглядываясь в улыбку на своем лице, Энни забыла, как ей было больно тогда улыбаться.

– Я обо всем забыла, – сказала она, – а сейчас так ясно вижу лицо Мэттью.

Лодка, в которой они плавно покачивались, остановилась у невидимого берега. И рука Стива, которая все это время так ласково держала руку Энни, в этот момент вдруг стала рукой давнего друга, возвращающей, влекущей ее назад, в прошлое.

Его голос был теперь совсем другим, но руки были так хорошо знакомы. И Энни вспомнила каждый миг, каждый час из тех, что они провели вдвоем, как будто заново переживала их.

Они с Мартином соткали сияющую теплым мирным светом картину совместного бытия. Нити их судеб сплелись, чтобы окутать дом и детей прочно и надежно. Яркие в прошлом нити поблекли, превратившись за одиннадцать лет в неброскую, но такую крепкую основу их жизни. И вот теперь… Мартин… сыновья… Им еще предстоит увидеть, как оборвется линия ее жизни. Все бессмысленно… Все!

Внезапно она заплакала, и это были слезы счастья и облегчения.

«Еще ничего не потеряно, – думала она, – Почему я так уверена, что все уже позади? Да нет же!»

Она улыбнулась и тут же почувствовала дергавшую боль в уголку рта, там, где засохла кровь.

Это не рука Мэттью! Этого человека зовут Стив. Он совсем посторонний, но сейчас он для нее стал нужнее и важнее всех на свете. Боль, но не физическая, а боль тоски и сожаления о том, что прошло, пронзила ее.

– Как бы я хотела очутиться рядом, совсем рядом, – сказала она, – я бы хотела обнять покрепче и держаться за тебя.

А слезы все капали, горячими струйками стекали по щекам и терялись в волосах.

– Мы и так держимся друг за друга. Чувствуешь? – Стив пожал ее руку.

Но Энни, превозмогая боль, рванулась всем телом, стараясь дотянуться до своего соседа, чтобы прижаться лицом к другому человеческому лицу и найти у него защиту и успокоение.

Ей было страшно, что ее вновь охватит слабость. Страх уже тянулся к ней своими костлявыми пальцами, и тогда ее рот открылся в отчаянном крике и из рассеченной губы заструилась кровь.

– Поздно! – закричала она. – Слишком все поздно! – Рыдания сотрясали ее тело. И снова волосы рванули кожу на голове.

– Не плачь! – сказал Стив. – Пожалуйста, Энни, милая, не плачь! Еще ничего не поздно!

«Эх, если бы только дотянуться друг до друга! – подумал он. Тогда бы они своим теплом, как щитом, защитили бы друг друга.»

Он сделал еще одну попытку подползти к женщине и понял, что не сможет вытянуть свою сломанную ногу из-под обломков.

Все еще всхлипывая, но постепенно успокаиваясь, Энни сказала внезапно:

– Моя мать больна… ей сказали, что у нее рак. Наверное, это похоже на наш случай.

Стив с удивлением обнаружил, что с необыкновенной легкостью ловил ее мысли, угадывал даже то, что только она хотела сказать. Эта способность проникать в чужие мысли могла бы показаться сверхъестественной, но Стив спокойно принял это открытие.

– Нет! – возразил он ей. – Это совсем не одно и то же. Ты смешиваешь разные веши. Твоя мать увидела, как ты выросла, вышла замуж. Она увидела своих внуков. Нет, Энни, болезнь – это не насилие.