— Я прилечу к тебе и понюхаю, — сказал навозный жук.
И он стал собираться. Но по привычке всё копался И копался. И прокопался очень долго. А когда полетел, то не нашёл белого луга. И при встрече пожаловался кобылке.
— Ах, — сказала кобылка, — да ведь луг-то теперь не белый, а лиловый! Там цветут колокольчики и короставник, полевая герань и мышиный горошек. Какие забавные усики у мышиного горошка! Он цепляется ими за травинки. И на нём так славно качаться!
— Качайся на здоровье! — сказал навозный жук. — А я больше туда не полечу. Уж не расцветут ли там завтра чёрные цветы? Нет, я предпочитаю свою родную дорогу. Навоз — всегда навоз, и пыль — всегда пыль. А серый цвет для глаз всего приятнее.
КАК ОБЛАЧКО
Подмаренник был ещё совсем маленьким: у него были тоненький стебелёк и узенькие листики тремя этажами. Ему ещё долго нужно было расти. И он ещё не знал, какие у него будут цветы.
— Прилетишь ко мне, когда я расцвету? — спросил он пёструю мушку. — У меня будут большие-большие цветы жёлтым шариком, как у купавки.
— Не сочиняй! — сказала пёстрая мушка. — Я-то знаю, какие у тебя будут цветы: меньше моей головы и беленькие.
— Нет, не такие! Нет, большие! — сказал подмаренник и заплакал.
Но когда он увидел хорошенькую белую бабочку, он стал опять придумывать:
Знаешь, какие у меня будут цветы? Большие-
большие, голубым колпачком, как у колокольчика. Прилетишь тогда ко мне?
Не сочиняй! сказала белая бабочка. — Я-то Знаю, какие у тебя будут цветы: меньше моего глаза и беленькие.
— Нет, не такие! Нет, большие! — сказал подмаренник и заплакал.
Он плакал, пока не пошёл дождь. А после дождя он познакомился с дождевой каплей и рассказал ей о своём горе.
— Я хочу, чтоб у меня были большие, красивые цветы. Я хочу, чтоб их было всем видно. И чтобы ко мне все прилетали. Ну на что мне цветочки меньше мушкиной головки, меньше бабочкиного глаза!
— Успокойся, — сказала дождевая капля. — Видишь это круглое облачко? Я раньше жила в таком же облачке. И знаешь, ведь оно всё из таких малюсеньких капелек, что их не видно. А гляди, какое облачко! Уж его-то видят все. Может так случиться и у тебя: цветочки-то будут маленькие, но зато их будет много.
— Да, очень много! — развеселился подмаренник.
И больше он уже не думал о своих цветах.
А когда он вырос совсем большим и расцвёл, то вспомнил дождевую каплю. У него было так много малюсеньких цветочков и они так густо сидели на стебельках, что все вместе очень походили на маленькое облачко. И к этому облачку со всех концов лужайки летели мушки и жучки.
— Каким я раньше был дурачком! — говорил подмаренник. — Ну зачем мне были нужны большие цветы?
ЗИМНЯЯ ПИРУШКА
Заяц всё лето кормил хромую белку: озорной мальчишка перебил ей лапку. А когда белка поправилась, она простилась с зайцем и сказала:
— Спасибо тебе, зайчик, спасибо! Смотри никаких запасов на зиму себе не делай. Летом ты меня кормил, зимой я тебя прокормлю.
Но с того дня заяц белку не видел. Последняя трава скрылась под снегом. И остались зайцу, чтобы поглодать, только голые веточки да кора. В непогоду он часто голодал. Тогда он вспоминал белку, и ему становилось веселее:
«Стоит мне только её найти, а тогда заживём!»
И вот наконец заяц наткнулся на белку. Она сидела на сучке у своего дупла.
— Здравствуй, — крикнул заяц, — какое счастье, что я тебя нашёл! Ведь как раз сегодня я с утра ничего не ел.
Ладно, ладно, поставлю для друга самовар, — сказала белка. — Вот только принёс бы ты мне берёзовых веток, я бы из них угольков нажгла.
Принесу, принесу, хлопотунья, — сказал заяц и помчался.
А белка-то хитрила. Ей стало жаль своих запасов. И она нарочно отослала зайца.
«Когда-то он ещё найдёт берёзку, — думала белка.- Я тем временем потихоньку перетащу все свои запасы в другое дупло и сделаю вид, будто меня куница съела».
Но не успела белка вдеть в иголку нитку, чтобы починить мешок, а заяц тут как тут.
— На, получай берёзовые ветки, хлопотунья!
— Быстро же ты обернулся, — сказала белка.
— Да ведь берёзу-то нетрудно найти, — сказал заяц, — с опушки видно, как березнячок белеется.
«Это верно», — подумала белка. И давай хитрить дальше:
— Угольки-то у меня будут, а разжечь-то мне их нечем. Принёс бы ты мне осиновых веток, я бы из них спички сделала.
— Принесу, принесу, хлопотунья, — сказал заяц и помчался.
А белка думает:
«Ну, осину-то зимой ты не скоро отыщешь: ведь без листьев все деревья друг на друга похожи, одна берёзка белая ото всех отличается».
Но не успела белка первую заплату на мешок положить, а заяц уж тут как тут.
— На, получай осиновые ветки, хлопотунья.
— Быстро же ты обернулся, — сказала белка.
— Да ведь осину-то нетрудно найти, — сказал заяц, — осинничек как частокол стоит. Осинки тоненькие, пряменькие, серо-зелёные, а кора у них горькая.
«Это верно», — подумала белка. И давай хитрить дальше:
— Самоварчик-то я поставлю, а как я на стол накрою? Ведь стола-то у меня нету. Принёс бы ты мне дубовых брёвнышек, напилила бы я досочки, сделала бы дубовый стол.
— Принесу, принесу, хлопотунья, — сказал заяц и помчался.
А белка думает:
«Ну, дуб-то зимой ты не скоро отыщешь».
Но не успела белка десяти орешков в мешок сложить, а заяц уж тут как тут.
— На, получай дубовые брёвнышки, хлопотунья.
— Быстро же ты обернулся, — сказала белка.
— Да ведь дуб-то нетрудно найти, — сказал заяц. — Большой, толстый да корявый, а на веточках зимой, как флаги, висят засохшие листья.
«Это верно», — подумала белка. И давай хитрить дальше:
— Стол-то я сделаю, а пошоркать его нечем. Принёс бы ты мне липовой мочалки.
— Принесу, принесу, хлопотунья, — сказал заяц и помчался.
А белка думает:
«Ну, липу-то зимой ты не скоро отыщешь!»
Но не успела белка мешок с орехами перевязать, а заяц тут как тут.
— На, получай липовую мочалку, хлопотунья.
— Быстро же ты обернулся.
— Да ведь липу-то нетрудно найти, — сказал заяц, — у неё каждая ветка посередине прогнулась, будто на ней в этом месте сидел верхом медвежонок.
«Это верно», — подумала белка. И давай хитрить дальше:
— Пировать-то мы с тобой попируем, но какой же это пир без музыки? Принёс бы ты мне кленовых брёвнышек. Сделала бы я из них балалаечку.
— Принесу, принесу, хлопотунья, — сказал заяц и помчался.
А белка думает:
«Ну, клён-то зимой ты уж не скоро отыщешь!»
Но не успела первый мешок с орехами взвалить на плечи, а заяц тут как тут.
— На, получай кленовые брёвнышки, хлопотунья.
— Быстро же ты обернулся, — сказала белка.
— Да ведь клён-то нетрудно найти, — сказал заяц, — у него все прутики сидят парами, вот как человек стоит, руки кверху поднял: тело — это ветка, руки — прутики. Только и загоняла же ты меня, хлопотунья! Ну да ничего, уж для такого праздника стыдно не постараться. Да и лапы у меня большие, крепкие, не чета твоим. Я, когда летом перевязывал тебе лапку, всё удивлялся: как такие лапочки могут выдержать твои прыжки?
Тут белка вспомнила, как заяц за ней ухаживал, как всё лето её кормил, и белке стало стыдно. Ей стало так стыдно, что она вся покраснела и из серенькой опять стала рыжей.
— Посиди немножко, зайчик, — сказала белка тихо и ласково. — Я всё сейчас приготовлю.
И она быстро сделала из осины спички, нажгла берёзовых углей, растопила самовар, сделала дубовый стол, отшоркала его липовой мочалкой и наставила на него всякой всячины. Всего-всего наставила, как для большого пира.