Начало в файле №224 «Колония»

Мемориальный мост Река Бетезда, штат Мэриленд

Снайпер Джерри Хэнке (специальное подразделение ФБР по борьбе с терроризмом и захватом заложников) снова отхлебнул из фляжки. Обязательный глоточек кукурузного виски — чтобы не дрожали руки и не пробирался внутрь холод остывшего металла. Джерри лежал на решетчатом багажнике, на крыше тяжелого «Доджа», подложив под грудь и живот толстую циновку из вспененного полипропилена.

И все-таки холод находил лазейки. Скорее всего потому, что это был внутренний холод.

Семь лет Хэнке считался снайпером. Вернее, сначала он был просто отличным стрелком-спортсменом. Потом, завербовавшись в морскую пехоту, прошел курсы снайперов и все пять лет службы стрелял, стрелял, стрелял по всяческим мишеням, из любого положения, в любую погоду, днем и ночью… Он был превосходным стрелком. Поступив в ФБР, он зарекомендовал себя с самой лучшей стороны — как надежный товарищ, прекрасный специалист и т.д. Конечно, снайпер морской пехоты и полицейский снайпер — это два разных снайпера. Но эту специфику он очень быстро понял и, что называется, «выбрал слабину». Долгое время Хэнке был уверен, что все идет правильно и как надо.

До прошлого сочельника.

Тогда ему впервые в жизни пришлось стрелять в человека. И он понял, что не может этого сделать.

Там было вроде бы просто. Ошизевший от грязного героина торчок пытался ограбить магазин, не сумел — и захватил в заложники двенадцати летнюю девчушку. Он прикрывался ею, приставив ей к груди здоровенный разделочный нож. Хэнке выбрал позицию, откуда видел этого ублюдка сбоку, в профиль, с жалких сорока ярдов.

Двенадцатикратный прицел приближал изображение вплотную, можно было стрелять в упор: в висок или в ухо, или в плечевой сустав, — тогда он выронит нож… но пуля пройдет глубже, тяжелая длинная девятимиллиметровая пуля «ремингтона», разнося в мелкие осколки ребра, разрывая верхушки легких, пищевод, аорту… Их хорошо готовили на курсах, и анатомию — с точки зрения убивающего — Хэнке знал отлично. И сейчас он просто не мог заставить себя нажать спуск…

Он все-таки выстрелил. Пуля прошла перед глазами подонка, сорвав кожу с переносицы. Этого хватило, чтобы тот бросил нож, бросил девочку и схватился за лицо — и куда-то побежал. Его расстреляли трое других снайперов.

К Хэнксу претензий не было. Никто тогда не понял, что именно произошло. Никто, кроме самого Хэнкса.

С тех пор он жил в постоянном страхе: когда-нибудь совершенно неизбежно дело обернется так, что от его выстрела будет зависеть жизнь человека или многих людей, а он… он не сможет этот выстрел произвести.

Не сможет.

Следовало что-то делать. Так нельзя. Так — опасно…

Он колебался, он не решался признаться в своей слабости никому и тем более начальству… и была еще одна операция, в которой ему стрелять не пришлось, и теперь — вот…

Он ведь уже почти решился сегодня утром… уже набрал текст прошения об отставке, но тут вдруг начисто отказал принтер. И Хэнке решил, что это рука судьбы и ему откуда-то сверху рекомендуют повременить.

Если бы знать, что так обернется, он десять раз написал бы злосчастную бумагу от руки…

Он глотнул еще. Для снайпера спиртное — лучший допинг. На соревнованиях оно было под запретом, и тем не менее все норовили тайком глотнуть чего-нибудь.

На этой операции он работал в одиночку. Он должен был убить того человека. Только убить. Не ранить, не обездвижить. Убить. Причем попасть нужно строго в одну точку: в подзатылочную ямку на шее…

Странное требование. Если даже на теле бронежилет, то. — есть ведь еще и вся остальная голова? Или там сплошная кость?..

Он кое-что слышал об этих искусственных черепах из титана, которые ребята из ЦРУ монтируют на своих особо необходимых агентах, но был уверен, что это, уж это-то полный фольклор…

Семью часами ранее Море Бофорта, около семидесяти миль севернее поселка Деадхорз.

Глубина 1000 футов

Субмарина «Ориноко» — старинная, шестьдесят седьмого года постройки, дизель-электрическая, уже трижды вырабатывавшая ресурс и все равно раз за разом возвращаемая после капремонта в строй, когда-то предназначенная для охоты за русскими ракетоносцами, а потом, когда стало ясно ее глубокое моральное отставание, переведенная сначала в учебные суда, а затем во вспомогательные, — скользила сейчас почти бесшумно в абсолютной темноте, неся в своем нержавеющей чреве сорок одного моряка, троих штатских специалистов-картографов и шесть самонаводящихся торпед «Маффин» в четырех носовых и двух кормовых торпедных аппаратах. Так или иначе, корабль хоть и не нес боевого дежурства, но охранял границы территориальных вод; торпеды были положены ему, как вышедшему в отставку капитану — пистолет и кортик.

И не только как почетный знак, но и на всякий случай…

Капитан Розенблатт умел плавать по-настоящему. Другому просто нечего было бы делать здесь, в полярных водах, когда никакие приборы не помогут найти полынью, в которой можно всплыть, продуть все системы и зарядить аккумуляторы; или вдруг найти в себе мужество идти подо льдом на весь запас хода, зная откуда-то, что запаса этого хватит.

В штабах этого не понимали. Моряки же понимали и ценили. Розенблатт умел плавать, и это значило многое, а то и все.

— Капитан, сэр! — окликнул его первый помощник. — Тут есть кое-что интересное.

Розенблатт обернулся:

— Что такое?

— Я не вполне уверен, сэр, но… Мы вроде бы что-то засекли. Минуты две назад.

Розенблатт наклонился к экрану эхолокатора. Долго всматривался.

— Похоже, эта штука висит неподвижно… Что вы скажете, Люк?

— Это субмарина, сэр. Или батискаф. Висит неподвижно на глубине семьсот футов.

— Я тоже так считаю. Приблизимся. Скорость четыре и семь десятых узла, подняться до семисот футов. Есть у нас тут поблизости радиобуй?

— Да, сэр, «К-75/35». Шестнадцать миль к северо-северо-западу.

Хорошо. Ага…— он прикинул курс — Шесть миль на север, разворот на юго-востоко-восток… Прокладывай, Люк, я сейчас вернусь…

Примерно через полчаса стало ясно: неопознанное плавающее тело имело форму чечевицы, высотой около пятидесяти и диаметром около двухсот футов. Оно издавало очень тихое низкое гудение и испускало слабый мерцающий свет в фиолетовом и ультрафиолетовом диапазонах. Что самое интересное, иногда тело пропадало с экрана, как будто поверхность его на несколько секунд переставала отражать звуковые колебания, испускаемые эхолокатором.

Наконец, «Ориноко» приблизилась к радиобую достаточно близко, чтобы можно было установить связь со штабом. Некоторое время ушло на технический обмен данными, а затем — заработала голосовая линия.

— Адмирал, сэр! Это капитан Розенблатт, субмарина «Ориноко». Мы обнаружили некое плавающее тело. Координаты переданы. Данные: пятьдесят футов в высоту, двести в поперечнике. Висит неподвижно на глубине семисот футов, под слоем температурного скачка. Полностью интактно, на сигналы не отвечает. Прием.

Первый помощник со своего места видел, как переменилось лицо капитана.

— Да, сэр. Я понял, сэр. Но, должен сказать, сэр, субмарина оборудована для картографии, экипаж не прошел должной подготовки. Прием.

Да. Лицо превращалось в маску. Первый похолодел. Предстояло что-то жуткое.

— Да, сэр. Прием.

Капитан встретился взглядом с первым помощником. Покачал головой.

— Так точно, сэр. Понял, сэр… Прогудел сигнал завершения связи. Ро— зенблатт с силой вогнал трубку в гнездо.