– Обещаю!

– Мистер Кит не может жениться на вас, а вы не можете выйти за него замуж, потому что вы брат и сестра.

Аннунсиата уставилась на нее непонимающим взглядом.

– Не может быть... Кит и я? Что ты сказала?..

– Подумайте сами, мисс.

– Ты хочешь сказать, у нас был один отец? Отец Кита – мой отец?

– Вот именно. Но помните, это тайна. Я только подумала, что вам надо узнать об этом, пока вы не успели влюбиться в Кита.

– Но откуда ты узнала? – наконец смогла вымолвить Аннунсиата.

– Когда ваша мать была девушкой, она любила его так сильно, что больше никого не смогла полюбить за всю свою жизнь.

– И это все? – недоумевала Аннунсиата.

– Этого достаточно. Неужели ваша мать смогла бы жить с мужчиной, которого она не любит? Но есть и еще кое-что...

– Да говори же!

– В ночь, когда ваша мать понесла, в доме был отец Кита. Он и ваша мать долго оставались вдвоем. Потому-то ваша мать и объявила, что вы выйдете замуж за Кита, – чтобы никто не заподозрил, что его отец был вашим отцом. Ваша мать никогда не говорила об этом – если бы родственники догадались о чем-нибудь, сплетни начали бы расти, как снежный ком.

Задумавшись, Аннунсиата поняла, что это правда. Она долго глядела на Эллин своими черными глубокими глазами.

– Значит, Кит мой брат? – наконец прошептала она. – Этому невозможно поверить.

В ее усталой голове промелькнули воспоминания о том, как они с Китом росли, и собственное удивление, почему она так и не смогла полюбить Кита, как будущего мужа.

Эллин взяла свечу и на цыпочках вышла из комнаты, оставив Аннунсиату в полной темноте, так как луна уже скрылась. Лекарственный настой, приготовленный Руфью, уже начал оказывать свое воздействие – мучительная боль в плече превратилась в слабое покалывание. Мозг Аннунсиаты наполнил приятный туман, заставляя ее забыть о событиях прошлого дня и о том, что принесет с собой утро.

«Кит – мой брат? – внезапно снова промелькнуло в ее голове. – Отец Кита, который погиб в битве на Марстоне, – мой отец? Значит, отец умер еще до того, как я родилась. Нет, это не может быть правдой!» Аннунсиата вспомнила, что ее мать долго жила вместе с матерью Кита, Хиро, – странно, как они могли ужиться? С трудом удерживаясь, чтобы не заснуть, она неожиданно со всей ясностью и уверенностью решила: «Кит – мой брат?! Я не верю этому».

Макторп появился в доме Морлэндов через четыре дня после ночной поездки. Ральф, который еще лежал в постели, ожидал от него угроз, и приказал слугам, особенно тем, которые сторожили ворога замка, быть начеку. Старый дворецкий, Клемент, пришел доложить, что с башни видно, как Макторп направляется к дому Морлэндов.

– Но на этот раз он едет, как и положено христианину, хозяин, – сообщил Клемент. – С ним только четверо людей, они не вооружены, хотя одеты в ливреи, как будто Макторп невесть какой знатный господин.

– Скорее уж, сам принц Палатинский, – вставил Клем. – Слишком много он о себе воображает.

– Он ведь даже не джентльмен, – возмущенно продолжал Клемент. – У него нет герба, и, говорят, его отец был...

– Ладно, Клемент, – перебил его Ральф, не желая продолжать опасный разговор. – Если он едет сюда, как положено христианину, мы должны принять его должным образом. Спуститесь в зал и попросите хозяйку принять его с такой же любезностью, с какой он будет вести себя.

– Мне это совсем не нравится, хозяин, – что-то тут неладно.

– Собери всех слуг и предупреди, чтобы они ждали наготове.

– Если он приехал с угрозами, то ему не поздоровится.

– И не забудь извиниться за то, что я не могу принять его сам.

– Мудрый пастух боится смирных волков.

– Иди же, Клемент, и перестань ворчать, – сердито приказал Ральф. – Не беспокойся, я буду остерегаться этого смирного волка. Иди, иначе он окажется в зале раньше, чем ты успеешь спуститься.

Клемент вышел, продолжая бурчать себе под нос. Клем, помедлив на пороге, повернулся к Ральфу:

– Отец прав, сэр, вы же знаете. Должно быть, Макторп слишком уверен в себе, если осмелился приехать без охраны.

– Все, что мы можем сделать – это невежливо обойтись с ним, – ответил Ральф. – По крайней мере, молчи, если ничего не знаешь.

– Я только догадываюсь.

– Макторп тоже. Пусть каждый думает то, что ему захочется. Ступай, помоги своему отцу.

Оставшись один, Ральф поразмыслил о причинах визита Макторпа. Он ожидал этого визита раньше, думал, что Макторп приедет с большим отрядом, угрозами и бранью. Неужели он не знает, кто выпустил овец? Очевидно, визит – очередная наглость Макторпа. Значит, Клемент прав: Макторп – это волк, которому никогда нельзя доверять.

Макторп вошел, неприятно усмехаясь, принеся с собой ощутимые миазмы грязи и пота. Ральф, брезгливый и чистоплотный человек, поморщился от этого запаха, как лошади фыркают, почуяв запах свиней.

– А, мастер Морлэнд, так вы еще в постели! Как только я услышал о вашем несчастье, сразу решил навестить вас, как и полагается доброму соседу, и посмотреть, насколько плохо ваше дело. Что это у вас с рукой? Сломана? О, как неприятно!

– Лошадь сбросила и подмяла меня, – объяснил Ральф. – С вашей стороны было очень любезно приехать.

– Совсем нет, – ответил Макторп, а затем таким же формально-вежливым тоном продолжал: – Это не любезность, просто любопытство. – Улыбка соскользнула с его лица, как ящерица соскальзывает с камня, и он выслал слуг из комнаты суровым, повелительным жестом, которого никто не осмелился бы ослушаться. Макторп оглядел Ральфа холодным и оценивающим взглядом торгаша. – Я хотел посмотреть, как вы поведете себя при встрече. И что же я вижу? Убедительное зрелище. Во-первых, слуг в зале, домашних, опечаленных несчастным случаем с их хозяином. Во-вторых – самого хозяина, лежащего в постели – бледного, но бодрого. Неплохо сыграно. Вы когда-нибудь бывали в театре? Конечно, нет – вы слишком молоды, а театры закрылись много лет назад. Вы согласны со мной?

– По поводу ваших замечаний о театре мне нечего сказать, – ответил Ральф.

Лицо Макторпа исказила волчья ухмылка.

– Мудрый ответ. Замечания по такому щекотливому вопросу следует хранить при себе, особенно если посетитель – мировой судья, обеспокоенный нравственностью своих людей.

Ральф вспыхнул, услышав слова Макторпа о «своих людях», но придержал язык. Ничто в поведении Макторпа не указывало, что он знает виновника – только подозревает его. Однако следующие слова посетителя разрушили эту хрупкую надежду.

Макторп прищурился и деловым тоном проговорил:

– Итак, Морлэнд, вы пренебрегли моими предостережениями – не вмешиваться в мои дела. Вы вмешались, и довольно ощутимым, я бы даже сказал, дорогостоящим образом. Сорок овец разбрелись по полям, и сам черт не в состоянии собрать их в стадо. Акр пшеницы вытоптан, и теперь с него не собрать и пригоршни зерна. Знаете, как я берег это поле? Вся моя пшеница, отличная пшеница, драгоценная, как золото, втоптана в грязь. Значит, этой зимой мне придется есть черный хлеб, мастер Морлэнд? И это по вашей вине?

– Не понимаю, о чем вы говорите, – ответил Ральф.

Макторп усмехнулся.

– Не пытайтесь отрицать, хозяин. Я знаю, что это сделали вы и ваш молодой друг. Как я уже говорил, не всем вашим слугам нравятся католики.

– Да, вы это говорили, – подтвердил Ральф. – Но к чему весь этот разговор?

– Да так, хочу напомнить, что у влиятельного человека есть друзья повсюду.

– Вы хотите сказать – шпионы.

– Называйте их, как хотите, хозяин, – пренебрежительно заявил Макторп. – Один из ваших слуг служит мне; одна из ваших собак ест у меня с рук – вот и все.

– Вы никогда не сможете доказать это, – ответил Ральф, чувствуя, как в нем закипает ярость.

– Не смогу? Не мелите чепухи! Имея свидетеля да в придачу звание судьи я смогу доказать что угодно! – Он окинул Ральфа взглядом уверенного в своей силе человека. Ральф подавил приступ гнева, чувствуя себя в невыигрышном положении в постели, да еще со сломанной рукой. – Когда я узнал об этом, – продолжал Макторп, – я так разозлился, что хотел сразу же приехать сюда и увезти вас с тюрьму. Однако, немного поостыв и поразмыслив, я решил подождать, вот почему не явился раньше. А теперь я вижу, что вы достаточно наказаны. Сломанная рука – досадная неприятность, не так ли? Кроме того, я потребую с вас большего, нежели уплаты за акр пшеницы и сорок овец – я хочу владеть поместьем Морлэндов, вы понимаете, что я имею в виду?