Икает Коржаков. Переглядываются.

ГОЛОС ГОРБАЧЕВА. К сожалению, в руководстве так называемого Советского Союза (а надо прямо сказать, что фактически никакого союза уже давно нет) взяли верх экстремистские силы. (Свист в эфире).

ЕЛЬЦИН (крутя ручку, передразнивает). Надо же было поискать консенсус…

ГОЛОС ГОРБАЧЕВА. Надо же было поискать консенсус, хоть пару дней, а уже потом давить танками. Не надо, знаете, перескакивать через этапы… Что же касается Прибалтики, то я там был еще в девяностом году…

ГОЛОС МИНКИНА. Зачем?

ГОЛОС ГОРБАЧЕВА. А вот как раз искал консенсус.

ГОЛОС МИНКИНА. И что же?

ГОЛОС ГОРБАЧЕВА. А вот с тех пор меня туда и не пускают. Но по просьбе мировой общественности, я бы, конечно, мог выступить посредником…

ГОЛОС МИНКИНА. А она просит?

ГОЛОС ГОРБАЧЕВА. Нет. Но если бы попросила, я бы поразмышлял…

Свист в эфире, хрип. Ельцин колотит по приемнику.

ЕЛЬЦИН. Почему я не сбросил его с моста?

КОРЖАКОВ. Не знаю.

ЕЛЬЦИН. Был бы сейчас профессором Гарвардского, понимаешь, университета…

ГОЛОС ГОРБАЧЕВА. Это заблуждение.

ЕЛЬЦИН. Что-о? (Хрипы, свист в эфире).

ГОЛОС КОБЗОНА. Нам не думать об этом нельзя-я!.. (Треск).

ГОЛОС ГОРБАЧЕВА. У целом, вот в таком аспекте!

ГОЛОС МИНКИНА. Спасибо.

ГОЛОС ГОРБАЧЕВА. Усегда пожалуйста.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Это был «Голос Америки» из Вашингто…

Хрип, свист, и снова…

ГОЛОС КОБЗОНА.

КОРЖАКОВ. А то я не знаю его биографию!

ЕЛЬЦИН. А знаешь, что я тебе скажу, Саша? Тьфу на них на всех!

Выключает приемник, и тут же…

…чья-то рука включает радио. Радио висит над пустой магазинной полкой. Что именно за магазин, непонятно: все прилавки совершенно пусты.

ГОЛОС ИЗ РАДИО. …цен на хлеб связан с тем, что правительство США опять взвинтило цены на зерно для голодающих Кубани и Ставрополья, заявил Стародубцев.

За прилавком стоит Продавщица. Перед прилавком дико озирается по сторонам Геращенко.

ГОЛОС ИЗ РАДИО. Международные новости. На центральной площади Воронежа прошел митинг в поддержку борющегося народа Южной Мубакасы. Собранные простыми воронежцами медикаменты и дротики переданы в посольство Мубакасы и там съедены… А теперь по просьбе пенсионера Петра Семеныча Кузякина из далекого Устьвымлага передаем его любимую песню.

И тут же начинает звучать голос Кобзона, поющего все ту же песню.

ГЕРАЩЕНКО. Девушка, простите, это какой отдел?

ПРОДАВЩИЦА. А вам не все равно?

ГЕРАЩЕНКО. Нет, просто интересно… Здесь птица или говядина?

ПРОДАВЩИЦА. Вам что, меня мало?

ГЕРАЩЕНКО. Вас мне много.

ПРОДАВЩИЦА. Ну и идите себе. (Подпевает). Это наша с тобою судьба…

ГЕРАЩЕНКО. Нет, ну это овощной или кондитерский?

ПРОДАВЩИЦА (в глубину магазина). Люсь, я не могу! Тут какой-то следопыт пришел!

ГЕРАЩЕНКО. Это какой отдел?!

ПРОДАВЩИЦА. Рыбный, гражданин! Рыбный!

ГЕРАЩЕНКО. И когда она будет?

ПРОДАВЩИЦА. Кто?

ГЕРАЩЕНКО. Рыба.

ПРОДАВЩИЦА. Зачем вам рыба, вы что, моряк?

ГЕРАЩЕНКО. Я банкир.

ПРОДАВЩИЦА. Тогда вам нужны деньги!

ГЕРАЩЕНКО. Зачем мне деньги, если в магазине ничего нет!

ПРОДАВЩИЦА. А я?

ГЕРАЩЕНКО. Вы не рыба.

ПРОДАВЩИЦА. Люся, покорми его чем-нибудь, а то он мне совсем голову заморочил!

Сотый отдел ГУМа. На двери надпись — «Спецобслуживание». Из радио — все тот же Кобзон. В продуктовом отделе отоваривается Анпилов. Впереди него без очереди влезает Жириновcкий.

АНПИЛОВ. Эй! Эй, товарищ!

ЖИРИНОВСКИЙ. Вы мне?

АНПИЛОВ. Товарищ!..

ЖИРИНОВСКИЙ. Кто товарищ?

АНПИЛОВ. Вы.

ЖИРИНОВСКИЙ. Гусь свинье не товарищ!

АНПИЛОВ. Кто гусь?

ЖИРИНОВСКИЙ. Гусь — я!

АНПИЛОВ. А кто свинья?

ЖИРИНОВСКИЙ. А это сам догадайся. (Продавщице). Э, милочка, мне вон того балычку…

АНПИЛОВ. Постойте! Но если вы не товарищ, почему же вы отовариваетесь в нашем распределителе?

ЖИРИНОВСКИЙ. Я поесть люблю. Поесть и поруководить!

АНПИЛОВ. Вы из какого райкома?

ЖИРИНОВСКИЙ. Из Сокольнического.

АНПИЛОВ. Лицо знакомое.

ЖИРИНОВСКИЙ. Обознался!

АНПИЛОВ. Но вы — товарищ? В политическом смысле.

ЖИРИНОВСКИЙ. В политическом смысле — да! Теперь — да, однозначно!

АНПИЛОВ. А раньше?

ЖИРИНОВСКИЙ. Раньше я был либеральный господин. Но еще до этого — майор КГБ. А до КГБ — сионист.

АНПИЛОВ. Как же это?

ЖИРИНОВСКИЙ. А так! Это ты, комуняка, всю жизнь головой об одно партбюро колотишься, а я всегда в движении, я сама жизнь, однозначно! Я там, где отоваривают! (Продавщице). Заверни мне этот балычок, душечка, и мармеладику триста граммов, и коньячку! И скорее, стерва, пока опять власть не переменилась!

Лесоповал. Явлинский и Гайдар пилят бревно. Над ними на сосне — репродуктор, из которого льется Кобзон.

ЯВЛИНСКИЙ. Отдохнем?

ГАЙДАР. Застрелят.

ЯВЛИНСКИЙ. Ну и пусть застрелят. Разве это жизнь?

ГАЙДАР. Смотря с чем сравнивать, Григорий Алексеевич. Все относительно.

ЯВЛИНСКИЙ. Знаю, читал.

ГАЙДАР. Так что теперь именно это — жизнь. (Пилят). А потом, знаете, нет худа без добра.

ЯВЛИНСКИЙ. Какое тут добро, Егор Тимурович? Тулуп да валенки.

ГАЙДАР. Что вы! Тулуп и валенки я приобрел еще в декабре девяносто второго года… Вместе со сменой белья.

ЯВЛИНСКИЙ. Тогда что вы имеете в виду?

ГАЙДАР. А то, что мы все-таки объединились, Григорий Алексеевич! Вместе вот… работаем. Так что в историческом смысле я оказался прав.

ЯВЛИНСКИЙ. Это не мы объединились. Это — нас…

ГАЙДАР. А с вами иначе не получается. (Пилят). Хоть так…

ЯВЛИНСКИЙ. Кстати, а где остальные?

ГАЙДАР. Кто где, Григорий Алексеевич! Боровой с Новодворской бежали, переодевшись в женское платье. Хакамада в Мордовии, Панфилова в Токио. Федоровы оба тут, недалеко.

ЯВЛИНСКИЙ. Ну, это ежу понятно. Что делают?

ГАЙДАР. Борис объясняет зэкам, как надо было голосовать.

ЯВЛИНСКИЙ. А Святослав?

ГАЙДАР. А Святослав после этого его лечит.

ЯВЛИНСКИЙ. В общем, жизнь идет?

ГАЙДАР. Не то слово!

ЯВЛИНСКИЙ. А что в Москве?

ГАЙДАР. Что может быть в Москве? Съезд партии.

ЯВЛИНСКИЙ. Какой именно партии?

ГАЙДАР. Вам бы, Григорий Алексеевич, все шутить…

Лужков в своем кабинете говорит по телефону.

ЛУЖКОВ. Да! Слушаю! Что значит: динамит его не берет? А ты тротилом давай! Что? Давал тротилом? Не берет? Я знаю, что большой, сам строил! Да хоть руками сноси! Рули там, как хочешь, но чтобы к Седьмому ноября было ровное место! Народу нужен бассейн! Люди плавать хотят, плавать по-собачьи… Здоровье нужно народу, здоровье! Физическое! С духовным уже все. Все в порядке с духовным, говорю, давай взрывай это все к едрене фене! А я говорю, к ней! Отрапортовать к ноябрьским! Физкульт-привет!

Парад на Красной площади. На Мавзолее стоит Зюганов — в шляпе, с красным бантом и огромными бровями и делает народу ручкой. Фоном звучит все та же песня Кобзона.

ГОЛОС КИРИЛЛОВА. Союзу рабочего класса, крестьянства и трудовой интеллигенции — ура!

ХОР ГОЛОСОВ. Ура-а-а!

ГОЛОС КИРИЛЛОВА. Ленинскому Центральному Комитету Коммунистической партии и лично Генеральному секретарю Геннадию Андреевичу Зюганову — ура, товарищи!

ХОР ГОЛОСОВ. Ура-а-а!

Играет военный оркестр. Из ворот выезжают две машины, останавливаются напротив трибуны. В одной стоит Лебедь, в другой — Грачев. Оба держат «под козырек».

ГРАЧЕВ. Товарищ министр обороны! Войска московского краснознаменного ордена Ленина военного округа для проведения парада, посвященного восемьдесят второй годовщине Великой Октябрьской Социалистической революции, построены. Командующий округом генерал Грачев!