– Да, я слышу. Завтра – непременно. Спокойной ночи, Мод!
Но впоследствии часто случалось, что Лайону никак не удавалось вызвать Мака к телефону, так как он не мог оторваться от делового разговора.
И Мод, несчастная и рассерженная, нервно швыряла трубку, с трудом удерживаясь от слез.
По вечерам Мод читала. Она прочла целые шкафы книг, но быстро убедилась в том, что большинство книг не содержало ничего, кроме лжи. No, my dear,[40] жизнь – нечто совсем другое! Но иногда ей попадалась книга, изображавшая ее же горе во весь его рост. Глубоко расстроенная, со слезами на глазах, блуждала она взад и вперед по пустым и безмолвным комнатам. Наконец ее осенила замечательная мысль самой написать книгу. Совсем особенную – такую, чтобы она стала сюрпризом для Мака. Эта мысль захватила ее. Несколько часов она бегала по городу в поисках такой тетради, какую она представила себе накануне. Наконец, нашла то, что хотела. Это был дневник, тонкой желтоватой бумаги, в переплете из крокодиловой кожи.
После обеда Мод приступила к работе. На первой странице она написала:
«Да хранит ее бог, мою драгоценную Эдит», – написала она на второй странице. А на третьей уже начиналось описание жизни Эдит: «То begin with my sweet little daughter was born…»[41]
Книгу она собиралась подарить Маку на рождество. Эта работа приводила ее в восторг, и она скоротала за нею много одиноких вечеров. Она добросовестно записывала каждую мелочь из жизни своей маленькой Эдит. Все забавные словечки, все наивные и мудрые вопросы, замечания и мысли ее девочки.
Иногда она отвлекалась от работы, углублялась в собственные заботы и размышления.
Она жила от воскресенья до воскресенья, когда Мак приезжал к ней. Воскресенья для нее были праздником. Она украшала дом, придумывала особое меню, которое должно было вознаградить Мака за всю неделю. Но иногда Аллан не мог вырваться и в воскресенье.
В один воскресный день он был внезапно вызван на сталелитейный завод в Буффало. А в следующее воскресенье он привез с собой в Бронкс некоего Шлоссера, начальника стройки на Бермудах, и Мод не получила от приезда Мака почти никакого удовольствия, так как мужчины использовали этот день для обсуждения технических вопросов.
И вот в один прекрасный день Мод явилась в необычное время в здание синдиката и попросила Лайона передать Маку, что ей необходимо немедленно с ним поговорить.
Она ждала в столовой, рядом с кабинетом Мака, и слышала, как чей-то хриплый, жирный голос перечислял названия банков:
– «Манхэттен»… «Морган и Компания»… «Шерман»…
Она узнала голос С. Вульфа, которого терпеть не могла. Вдруг голос замолк, и Мод услышала слова Мака:
– Сию минуту. Скажи, Лайон, что сию минуту.
Лайон вышел и шепотом передал ответ.
– Я не могу ждать, Лайон!
Китаец смущенно заморгал глазами и тихо вышел из комнаты.
Тотчас же появился Мак, разгоряченный работой, в наилучшем настроении.
Заливавшаяся слезами Мод закрывала лицо платком.
– Мод, что с тобой? – испуганно спросил он. – Что-нибудь с Эдит?
Мод заплакала еще сильнее. Эдит, Эдит… А о ней он и не подумал. Разве с ней ничего не могло случиться?.. Ее плечи вздрагивали от рыданий.
– Я просто больше не в силах выносить это! – всхлипывала она, прижимая платок к лицу.
Ее рыдания все усиливались. Она уже не могла перестать, как расплакавшийся ребенок. Вся ее злоба, вся печаль рвались наружу.
Мак стоял совершенно растерянный. Потом дотронулся до плеча Мод и сказал:
– Послушай, Мод, я ведь не виноват, что Шлоссер испортил нам воскресный день. Он приехал со своего участка и никак не мог пробыть больше двух дней.
– Не в одном этом воскресенье дело! Вчера вот был день рождения Эдит… Я ждала… Я думала…
– День рождения Эдит? – смущенно переспросил Аллан.
– Да. Ты забыл о нем!
Мак стоял пристыженный.
– Как же это так? – пробормотал он. – Еще позавчера я помнил об этом! – Помолчав, он продолжал: – Послушай, дитя мое, мне о стольких вещах приходится помнить эти дни. Ведь так будет только пока все наладится…
Мод вскочила и топнула ногой. Покраснев от гнева, она смотрела на мужа сквозь залившие ее лицо слезы:
– Ты без конца это говоришь, уже месяцы ты это говоришь! О, что за жизнь!
Всхлипывая, она снова бросилась на стул и закрыла лицо. Мак окончательно растерялся. Он стоял, как провинившийся школьник, и краснел. Никогда еще не видел он Мод в таком волнении.
– Послушай, Мод! – снова начал он. – Иногда оказывается работы больше, чем человек ожидает, но все это скоро изменится…
И он просил ее потерпеть еще, рассеяться, заняться музыкой, посещать концерты, театры.
– Ах, все это я уже пробовала, скучно! Я сыта всем этим по горло! Все только ждать и ждать!..
Мак покачал головой и беспомощно посмотрел на Мод.
– Да, так что же нам с тобой придумать? – тихо спросил он. – Не поехать ли тебе на несколько недель в деревню? В Беркшир?
Мод вскинула голову и взглянула на него еще влажными, расширенными глазами.
– Ты хочешь совсем от меня отделаться? – спросила она.
– Да нет же, нет! Я думал только о твоей пользе, дорогая Мод! Мне тебя жаль, искренне жаль…
– Я не хочу, чтобы ты меня жалел, не хочу…
И снова неудержимо полились эти глупые слезы.
Мак посадил ее к себе на колени и старался ласками успокоить.
– Вечером я приеду в Бронкс! – сказал он наконец, как будто этого обещания было достаточно, чтобы загладить его вину.
Мод вытерла заплаканное лицо:
– Хорошо. Но если ты приедешь позже половины девятого, я разведусь с тобой! – Сказав это, Мод тотчас густо покраснела. – Я часто об этом думала, не смейся, Мак! Так нельзя обходиться с женой. Я не шучу!
Она обняла Мака, прижалась своей горячей щекой к его загорелому лицу и прошептала:
– Ведь я так тебя люблю, Мак, так люблю!
Ее глаза блестели, когда она спускалась в лифте с тридцать второго этажа. Она чувствовала себя хорошо, на сердце у нее стало так тепло, но вместе с тем ей было немного стыдно. Она вспомнила смущение Мака, огорчение в его взоре, его беспомощность и скрытое удивление, что она не могла понять, как необходима эта работа.
«Я себя вела как дура. Ужасно глупо! – досадовала она. – Что Мак теперь подумает обо мне? Что у меня не хватает бодрости и терпения и что я не способна понять его работу… И как глупо было лгать, что я уже часто думала о разводе!»
Мысль о разводе пришла ей в голову только во время разговора с мужем.
– Да, право, дура! – пробормотала она, садясь в автомобиль, и улыбнулась, чтобы справиться с неприятным ощущением стыда, которое вызвало в ней ее поведение.
Аллан поручил Лайону в три четверти восьмого «выкинуть его из конторы». Точно! Около восьми часов он забежал в магазин, накупил груду подарков для Эдит и несколько вещей для Мод, не особенно тщательно выбирая, так как ничего не смыслил в этих делах.
«Мод права», – думал Аллан, в то время как автомобиль мчался по шестимильной, прямой как стрела, улице Лексингтона. Он ломал себе голову над тем, как ему устроиться в будущем, чтобы можно было больше времени посвящать семье. Но ни к какому решению он не пришел. Все дело было в том, что количество работы с каждым днем возрастало, а не убывало.
«Что же мне делать? Если бы я мог кем-нибудь заменить Шлоссера, – он так беспомощен!»
Мак вспомнил, что у него в кармане лежит несколько спешных писем, перечел и подписал их. У Гарлем-Ривера он покончил с этим и велел остановить автомобиль, чтобы опустить письма. Было двадцать минут девятого.
– Сверни на Бостонскую дорогу, Энди, let her rip,[42] но не сбей никого!