Ваза проехала по поверхности комода и, покачнувшись, вернулась обратно. Неясные очертания мелькали на экране выключенного телевизора. Окружающий мир вдруг подступил совсем близко и стал слишком опасным. Наполнился призраками и тайнами, ложью и несчастьями.

...На улице его обдало теплым ветром, несущим с собой водяные брызги. Пройдя с сотню ярдов вдоль дамбы, он стал взбираться по холму, ведущему в город. Стоило уйти с побережья — и места начинались совершенно безликие. Узкие улочки, маленькие лавки, дома, отстроенные, видимо, в сороковых — пятидесятых годах, безнадежно устаревшие, за исключением двух приземистых зданий, с грязными серыми фасадами и тускло освещенными лестничными площадками.

Ближе к вершине холма дорога поворачивала вправо, чуть ниже гребня стояли, на большом расстоянии друг от друга, несколько домов. Ник взбирался по холму, обнаружив узкую тропинку со ступеньками, — так ему и объясняли. Вообще-то говоря, подъем был не очень крутой, но Ник задыхался. В нем, пару месяцев до того отметившем свое сорокалетие, было около двадцати фунтов лишнего веса, а его физические упражнения ограничивались тем, что он доходил до автомобиля пешком.

Ресницы слиплись от пота; пройдя тропинку до конца, он оглянулся — городские огни расплывались, лучи, расходящиеся от них, пульсировали, напоминая северное сияние. Вытерев лицо рукавом, он взобрался на следующий уступ, оказавшись на гребне холма.

Он двинулся через поле, увязая ногами в жирном черноземе. Без сомнения, он шел точно так, как ему объяснили, но здесь не было ни улиц, ни домов. Пройдя к ограде из колючей проволоки, он потоптался на месте в растерянности, не зная, что делать дальше. Он по-прежнему видел огни вдоль набережной, но здесь, на холме, все было погружено во мрак.

«Дьюэр-стрит, — втолковывал ему голос, — дом сорок девять».

Он знал, что не мог сбиться с дороги, но все-таки повторил про себя: «Ступеньки, тропинка, снова ступеньки...» Он раздвинул наверху колючую проволоку и пролез за ограду, зацепившись пальто. Рванулся, чтобы освободиться, но за оградой начинался крутой спуск. Ноги соскользнули вниз, послышался треск рвущейся материи. Он грузно опустился на землю, опираясь на руки, и почувствовал, что торф здесь превращен в жидкое месиво, видимо, проходившим на выпас скотом. Он попятился, выискивая, куда можно ступить, и снова упал. Что-то густое, липкое просочилось сквозь брюки.

Оставалось только двигаться дальше. Он стал осторожно спускаться вниз, стараясь сохранять равновесие на мокром склоне. Огни вдоль берега все еще были видны, и от этого здесь, на холме, казалось еще темнее.

Он пошел лесом, среди черных, шумящих на ветру деревьев. И снова упал, проехав несколько футов на ягодицах, прежде чем уперся ногами в узловатые корни.

— Дьюэр-стрит, Дьюэр-стрит... Что это еще за улица такая, мать вашу! Я исходил все поле, а теперь заблудился в лесу, словно сирота из сказки. — Он старался говорить громче, беззаботным тоном и вдруг испугался собственного голоса.

«Да что я тут делаю? — подумалось ему. — И как, Боже праведный, меня сюда занесло?» Он рассчитывал выйти к дому. А сейчас у него было ощущение, будто он вообще не проходил по набережной, заснул в номере отеля, а проснулся здесь и теперь блуждает в темном лесу.

Он постарался взять себя в руки и стал спускаться вниз по холму. Соскользнув на несколько ярдов вниз, он хватался за дерево, отдыхал, потом двигался дальше. Ветер надрывно завывал в листве. Ник остановился у березы, обхватив рукой белеющий в темноте ствол, чтобы отдышаться. И когда под порывом ветра дерево закачалось, вздрогнул: казалось, от его прикосновения береза ожила.

Он упал еще раз десять, не меньше, пока спускался к дороге. Одежда его ниже пояса вымокла и была залеплена грязью. Он остановился, тяжело дыша, словно только что ушел от погони. Лицо и руки покрыла густая сеть царапин. Пробираясь через лес, он этого не замечал, но теперь порезы саднили и на коже выступили капли крови.

Наконец он понял, что дорога петляет, идя вверх от моря — с той стороны, откуда он начал подниматься, — и спускается вниз, на противоположную оконечность бухты, где он сейчас находился. Путь, проделанный им через поля и лес, вывел его к удаленному от ступенек концу дороги.

Он пошел обратно — к берегу. А оттуда вернулся в отель. Телефон зазвонил прежде, чем он успел снять ботинки.

— Ник? Ты что, не нашел это место?

— Откуда ты звонишь, черт побери?

— С Дьюэр-стрит, дом сорок девять.

— Что это за игры? Почему...

— Где ты был, Ник?

— Я шел в точности, как ты сказал. И забрел в какой-то лес.

— Лес?

— Там, на холмах есть...

— Ну да, конечно. Господи, как тебя туда занесло?

— Ты сам мне говорил...

— Дьюэр-стрит.

— Ну хорошо. Так где эта Дьюэр-стрит?

— Ты сейчас на ней находишься. Твой отель стоит на Дьюэр-стрит, одиннадцать. А номер моего дома — сорок девять. Это недалеко, совсем недалеко.

Ник хотел что-то сказать, но передумал и после паузы спросил:

— Ты что мне голову морочишь?

— Голову морочу? Да нет же, это очень просто. Мой номер — сорок девять. Пойдешь вдоль набережной — направление ты знаешь. Остается только следить за номерами.

— Дай мне переодеться.

— Некогда переодеваться.

— Я несколько раз падал в лесу. Я...

— Некогда, — в голосе появилась настойчивость, — ты потерял слишком много времени.

— Да какое это имеет значение? — воскликнул Ник. — Я только...

Но тут раздался двойной щелчок, а потом гудки отбоя.

Ник покинул отель и пошел к указанному месту.

«Странно, — подумал он, — я так и не узнал голоса. Конечно, люди меняются, меняется их внешность, седеют волосы, челюсть становится отвислой, появляются морщины, фигура расплывается. Но голос-то остается прежним».

И вдруг его осенило. Ведь голос мог принадлежать человеку, которого он никогда не видел. И если это действительно так, то все гораздо страшнее и загадочнее, чем он предполагал.

Он шел, пряча лицо от ветра и морских брызг, вглядываясь в номера домов.

Его отель под номером одиннадцать. Вот дом двадцать пять — прачечная. Далее бар, без таблички, но по счету — дом тридцать три. Еще немного — и он выйдет за черту города. Следующая улица вела к лесу. Дома кончились, виден стал и конец дамбы, за которой круто поднималась скала, закрывая вид на море. Остался позади последний фонарь. Линия огней оборвалась. От скалы дорога уходила в темноту.

«Ах ты, ублюдок! Что за игру ты затеял со мной?»

Ник замедлил шаг, размышляя, не повернуть ли назад. Но заметил неумело выведенные цифры на двойных воротах лодочной станции — две закорючки и два вертикальных мазка — кажется, кто-то нанес их непомерно большой для подобной цели малярной кистью. Несомненно, это был последний номер по Дьюэр-стрит.

Он вошел во двор, но вместо дома увидел с дюжину лодок и два сарая. С улицы проникал слабый свет. Ник двинулся в глубину двора, проходя между громоздившимися со всех сторон лодками.

— Эй! — позвал он.

Послышался какой-то шипящий звук. Потом с удаленной от улицы стороны двора появился светящийся шар, похожий на огонь Святого Элмо. Он покачивался из стороны в сторону. Маленький маяк, фонарь, освещающий путь.

— Эй?..

Вслед за ним появился еще один — тоже покачиваясь и слегка потрескивая, словно нес в себе заряд энергии. Пока Ник наблюдал за ними, шары приобрели синий оттенок. Каждый из них описал в воздухе параболу невысоко над землей, оставляя позади себя неяркий бело-синий след.

Потом их стало три. И они заиграли изумрудным светом, на их бледное холодное сияние больно было смотреть; три светящихся зеленых шара, неторопливо петляющих в воздухе, перемещаясь вверх-вниз, влево-вправо, находясь в беспрестанном движении, то и дело меняясь местами — когда один падал, другой взмывал вверх, оказываясь в зените.