Миронович шел по улице, засунув руки в карманы своей старой ободранной куртки. Он дошел до ларьков и собрался остановиться, чтобы купить сигарет, когда его окликнул знакомый голос.

Это оказалась Галя.

— Отличный день, — подумал Миронович. Он купил сигарет себе и ей, потом предложил завернуть в кабак, но Галя захотела в квартиру.

— Пошли к Наталье, — предложила она. — У меня родаки дома, а у нее как всегда никого.

— Ну пошли, — согласился Миронович. Ему было все равно. После отъезда корейского генерала он остался без работы и уже начал скучать.

Калямов успешно выполнил свое задание. Его обещали отозвать на днях, а пока следовало замести следы, то есть убрать ненужных свидетелей. Он решил начать с Мироновича. Этот парень знал больше других, к тому же, участвовал в одном неприятном деле, так что заняться им следовало немедленно. На его ликвидацию был дан особый письменный приказ.

Калямов пробирался дворами, стараясь избегать глаз ментов. Затевался какой-то рейд, быть панком становилось все опаснее. Он шел на квартиру, где в последнее время в основном тусовался Миронович. Калямов нес в сумке полтора килограмма тротила, пистолет и контактный взрыватель.

Лифт высадил его на девятнадцатом этаже. Калямов вошел на площадку, не без удивления отметив, что искомая дверь распахнута настежь. Стараясь ступать бесшумно, он пробрался в комнату, но там никого не было. Калямов проследовал на кухню.

Наташа глядела в небо и мечтала, что когда-нибудь вознесется туда, словно птица. Она никогда не летала на самолете и могла только представлять ощущение взлета в голубую даль неба. А еще приятнее, наверное, было бы прыгнуть с парашютом.

Внезапно что-то сильно толкнуло ее в спину и Наташе показалось, что она действительно победила земное притяжение. Это оказалось обманом, как был обманом ветер: он резал глаза и распирал грудь. Последнее ощущение оказалось недолгим — три с половиной секунды — оно прервалось сразу после удара об асфальт.

Столкнув из окна девчонку, Калямов вернулся в прихожую, расстегнул молнию на своей сумке и приступил к делу. Через несколько минут все было закончено. Теперь всякий, кто откроет дверь, взлетит на воздух. Калямов сел в лифт, надавил кнопку первого этажа.

Когда они подходили к дому, Галя заметила толпу.

— А-а, — протянула она, — опять кооператоры что-нибудь выбросили…

Она оказалась права лишь отчасти. Кооперативное движение было тут не при чем.

— Погоди, — сказал Миронович. Он заметил Калямова, подходившего к остановке. — Я сейчас.

Он оставил Галю, которая обиделась и не стала его ждать, крикнул Калямову:

— Эй, подожди!

Калямов его заметил, но не подал вида, продолжая идти своей дорогой. Все складывалось как нельзя лучше. Сейчас этот парень поднимется наверх и, если у него есть ключ, откроет дверь. Калямов сел в подошедший автобус и оглянулся только тогда, когда уже порядком отъехал.

— Не услышал, — подумал Миронович. Галя ушла наверх, не дождавшись его, и Мироновичу вдруг стало одиноко.

— Пойду, — посмотрю, что дают, — решил он. — Рынок тут что ли открыли? — эта идея вдруг привлекла его. Миронович приостановился, затем ускорил шаг, на ходу додумывая мысль. Он протиснулся между спинами и замер.

На асфальте, окруженное толпой, распласталось изуродованное, залитое кровью тело. Рядом кого-то вырвало. — Наташа?! — с ужасом подумал Миронович и непроизвольно посмотрел вверх. Внезапно из дыр открытых окон вылетели стекла и какие-то тряпки, окутанные белым дымом. Миронович инстинктивно нагнулся, чтобы осколки не задели лицо, толпа закричала и рассыпалась, топча раненых. Мироновича сильно толкнули и он упал рядом с трупом, вымазавшись в крови. Он лежал, накрыв голову руками. Два раза на него наступили, но он не мешал. — Пусть бегут, — думал он. Торопиться было некуда. И лишь когда все затихло, он встал. Тело Наташи, истоптанное десятками каблуков, превратилось в кусок окровавленного мяса.

— Вот и вся жизнь, — подумал Миронович. События последних дней со всеми их неожиданностями и нюансами вдруг выстроились перед ним в четкую логическую цепочку, на конце которой находилась разгадка до смешного простая и до боли ясная. Два слова, которые определили дальнейшую его судьбу и ужаснули своей безысходностью. Два слова, за которыми стояли огромные деньги, огромная работа и огромное количество искалеченных жизней. Два слова, от которых становилось страшно.

Дележ рынка.

Миронович не знал, что делать, поэтому сделал шаг вперед. Впрочем, путь оставался один.

Областное управление госбезопасности находилось напротив мэрии. Миронович прошел залитую солнцем площадь и, предъявив дежурному удостоверение, поднялся на третий этаж.

— Сережа? Здравствуй, с возвращением тебя! — полковник радушно улыбнулся, словно действительно рад был его видеть, но Миронович холодно глядел ему в глаза и улыбка исчезла.

— Садитесь, Алексей Анатольевич, — сказал он. — Поговорим. Разговор будет мужской.

Полковник откинулся в кресле. Он уже все понял.

— Задавай вопросы, — произнес он.

— Вопросы будут, — пообещал Миронович, — и ответы будут. Все будет.

— Хочешь узнать, почему вас было двое?

— Хочу узнать, почему нас не показали друг другу. Почему мы, работая на одну организацию, делая одно дело, даже не подозревали о существовании второго?

— Сейчас объясню, хотя об этом тебе должны были рассказать в учебном центре. Ты знаешь, что в твоей работе очень велика опасность раскрыться и сдать всех, кого знаешь. А вживление агента требует времени. Поэтому вы каждый день можете встречаться и даже работать вместе, но так и не узнать, кто есть кто.

— Это все теория, — сказал Миронович. — Дурацкая абстрактная перестраховка. Он же чуть не убил меня. Погибли две девушки, фактически, дети. Зачем понадобился этот странный приказ о ликвидации?

— Тут получилась накладка, Сережа, в отношении тебя. Калямова не успели предупредить, объяснить, кто ты. А что касается девочек… Сережа, проблема «препарата В» оказалась гораздо серьезнее, чем мы предполагали вначале. Пришлось убирать всех, причастных к операции, кто мог что-либо знать из… гражданских лиц.

Наступила тишина. Они молча смотрели друг на друга. Наконец, Миронович сказал:

— Пригласите его сюда.

— Зачем, Сережа? — спросил полковник.

— Я хочу на него посмотреть. Не надо говорить, что его отозвали. Я уверен, что он сейчас сидит и пишет бумажки в одной из этих комнат.

— Хорошо, — полковник нажал кнопку селектора. — Разыщи Калямова. Пусть зайдет ко мне.

Когда он убрал руку, Миронович достал из кармана «беретту» и опустил предохранитель.

— Пока все нормально, — сказал он. — Когда Калямов придет, тоже ничего не надо делать. Сидите и молчите. Говорить буду я. В любом случае я успею сделать два-три выстрела. Это не «Макаров» и я не промахнусь.

Через пару минут в дверь постучали.

— Войдите, — сказал полковник.

— Разрешите, — это был он, побритый, в хорошо отглаженном костюме, но, заглянув ему в глаза, Миронович понял, что однажды став панком, этот человек навсегда остался им.

— Заходи, — сказал Миронович и наставил на него ствол, — садись.

Калямов хладнокровно просчитал варианты, расстояние до ближайшего стула, на который ему предстояло сесть, и понял, что коллега во всех случаях успеет нажать на курок раньше.

Миронович поднялся.

— Я хотел бы узнать, — сказал он, кто отдал приказ о моей ликвидации?

Калямов не отрываясь наблюдал за перемещением смертоносной игрушки.

— Ну?!

— Полковник Замятин, — быстро сказал Калямов, когда пистолет уставился на него.

— Ненужных свидетелей! — крикнул полковник. — Я не имел в виду тебя…

— Всех, — холодно сказал Миронович, — всех причастных к операции. — Он посмотрел на Калямова. Тот смирно сидел на стуле и следил за каждым его движением.

— Калямов, — сказал Миронович, — ты добыл для них «препарат В» и обеспечил монополию на его производство, но ты не герой. Ты жив лишь пока. Потому что ты киллер и весь в крови. Ты больше никогда не станешь агентом. Тебя отозвали, потому что больше не доверяют, потому что знают, что ты наркоман. Ты нужен только как киллер, а когда потеряешь форму и надобность в тебе отпадет — тебя уберут, потому что ты знаешь слишком много. И приказ уничтожить тебя отдаст все тот же Замятин.

Миронович спустил курок. Боек сухо щелкнул. Пистолет был разряжен. Полковник побледнел и согнулся, лицо его мучительно исказилось. У него была язва желудка, Миронович хорошо это знал.

— Дерьмо вы, товарищ полковник, — отчетливо сказал он, бросил на стол «беретту» и вышел из кабинета.

Проходя мимо дежурного, он в последний раз предъявил свое удостоверение и опустил его в большую мраморную урну, стоящую у входа.