Зацепив со стола пару пачек «Мальборо» от Драконовых щедрот, я отправился на Ваганьково, мысленно моля Бога за успех гиблого дела, которое Володя, кажется, решил провернуть без меня.

Конец августа в тот год выдался на удивление жарким. Под немилосердно палящим солнцем Москва словно разомлела и обленивилась, обрела полусонный вид кустодиевской «купчихи за чаем», превратилась из динамично суетящегося муравейника в аквариум с чуть шевелящими плавниками рыбками, отказавшись от обычной своей сутолоки и круговерти. Может, где-нибудь в центре жизнь и продолжала бить ключом, но здесь, в окрестностях Ваганькова, образцовый коммунистический город сильно смахивал к полудню на провинциальный южно-европейский городок, вроде Палермо, в часы сиесты. Даже Ваганьковский рынок, обычно гудящий, как пчелиный улей, удивлял непривычной тишиной и спокойствием, разве что активничала небольшая группа кавказцев, мельтеша у застрявшей в рыночных воротах фуры с арбузами.

Зной, а может смешанный с пивом коньяк, подействовали на меня не лучшим образом. Опасность сложившейся ситуации обязывала все хорошенько проанализировать и обдумать, разработать свой личный план действий, прикинуть возможные варианты обрыва, а вот думать-то совсем не хотелось. Хотелось прыгнуть в поезд «Москва-Сочи», умчаться к ласковому морю, сигануть с головой в прибрежную волну и унырнуть в соседнюю мусульманскую страну Турцию, где, по слухам, нет ни МУРа, ни БУРа, зато навалом дармовой анаши и бесплатных фруктов.

Однако врожденная порядочность, которую так и не смогли из меня выбить за десять школьных и пару вузовских лет, заставила выбросить из головы правильные трезвые мысли. Володя, поддержавший меня в трудную минуту, попал в прожарку, и я обязан помочь ему выбраться. Как, не знаю, но обязан и думать следовало сейчас только об этом.

И тут я вспомнил об Игоре. Он ведь тоже был понятым при эксгумации, ездил с гебешниками той ночью, давал подписку. Не может быть, чтобы КГБ заставил шустрить только Володю. Кто-то должен работать параллельно с ним, и скорее всего Игоря тоже принудили шевелить рогом. Иначе грош цена комитету. Но ведь неизвестно, что будет, если Игорь узнает о наших с Володей планах. Вероятно, расскажет гебешникам, а им огласка вовсе не нужна. Меня же и искать никто на станет, крематорий под боком, проблем никаких. Даже хоронить не надо. Нет, полагаться следует только на себя, а на кладбище делать вид, что вся эта мышиная возня меня не касается. Главное дождаться Володю, ведь неизвестно, как у него с Драконом повернется.

Предавшись таким вот рассуждениям, я потихоньку добрел до кладбищенских ворот. Жара разогнала даже стойких цветочниц, да и туристов, основных покупателей цветов в будние дни было негусто. Время обеденное и они, скорее всего, жались сейчас в общепитовских очередях. На полупустой стоянке угрюмо отливала чернотой знакомая радиофицированная «Волга» с номером серии ММГ. ЧК дремать не собиралось.

Я поднапряг извилины. Если гебешники захотят встретиться с Володей, то обязательно нарвутся на меня. Что ж, пусть видят заурядного ваганьковского забулдока, которому ни один нормальный человек никаких тайн сроду не доверит.

Приняв безмятежный вид, я скоренько прошмыгнул в мастерскую, достал из Володиного шкафчика бутылку «Лимонной», сковырнул пробку и выплеснул треть водки в умывальник. Затем сделал добрый глоток, закурил и, усевшись у окна, замер в ожидании гостей.

Как я и подозревал, гости появились незамедлительно. Первым в мастерскую вошел рыжий Игорь и радостно заорал:

— Вот ты где, бродяга! Три дня, как в воду канул, мы уже испереживались все!

— Кто это мы? — нехотя поинтересовался я, имитируя бесконечную апатию к жизни и страшную похмельную тоску.

— Мы это мы, — туманно пояснил Игорь, доставая из сумки одну за другой три «взрослые», по 0,75, бутылки «Кубанской».

— Тут ко мне ребята заскочили, вместе когда-то мяч гоняли, так ты уж позволь у вас посидеть. И тебе веселее, а то как одиночка, — кивнул он на «Лимонную», — Володя-то где?

— Дела какие-то, мне он не отчитывался, — ответил я, разглядывая входящих в двери футболистов, одетых в одинаковые светло-серые, кажется финские, костюмы. Один из вошедших прижимал к груди огромный полосатый арбуз.

Если эти ребята и гоняли когда-нибудь мяч, то не в родном Игоревом «Торпедо», а скорее всего в «Динамо», уж больно лихо принялись они разыгрывать из себя рубах-парней, ударившихся в загул. Через десять минут в мастерской царило безудержное веселье, прерываемое тишиной лишь тогда, когда кто-нибудь начинал рассказывать очередной анекдот.

Под кончину второй «Кубанской» Игорь наконец перешел к делу.

— А ты куда той ночью исчез? — как бы случайно вспомнил он, сворачивая горло третьей бутылке. Динамовцы увлеченно чавкали арбузной мякотью, но я затылком ощутил их напряженные взгляды.

— Какой ночью? — попытался вспомнить я. — А, это когда камчатский триппер подъезжал? Думаешь, я помню. Мы же, считай, ящик цитруса повалили.

— Во дает, — повернулся Игорь к своим «друзьям», — одинаково же выпили. Ну, помнишь, как машины заезжали. Коля-мент сказал еще, что проверка.

— А что, это разве не проверка была? — сделал я наивные глаза. — Я же сразу сорвался и через забор. Проснулся у Вячика, а как до него добрался, ни хрена не помню.

— Тебе что, Володя ничего не рассказывал?

Поощряемый взглядами динамовцев Игорь превратил пьянку в форменный допрос.

— А что он должен был мне рассказать? И когда. Я же его с той ночи, считай, не видел. Утром, прямо от Вячика, в Дмитров уехал по делам, а как вернулся, только по телефону побазарили, он объяснил, чем мне сегодня заняться и все. Наверное, подъедет скоро. А чего там было, ночью-то? — решил я перехватить инициативу.

— Да так, ничего особенного. Пахан с бодуна почудил маленько. Опять, видно, балерина померещилась, — и он начал рассказывать враз поскучневшим динамовцам, кошмарную историю борьбы балерины за суверенитет личного склепа.

Должно быть, сыграл я удачно. Игорь не добрался еще даже до пробуждения дяди Димы в мусорном контейнере, как его «приятели» засобирались, попеняли на неотложные дела и вскорости отчалили. Водку, правда, допили до капельки, даже мою «Лимонную» прикончили, в компенсацию оставив пол-арбуза. Игорь смылся вместе с ними.

Я занялся уборкой, мысленно похваливая себя за предусмотрительность. Проверку, вроде бы, выдержал и, судя по реакции гебешников, никакая опасность с их стороны мне не угрожала. Беспокоиться следовало за Володю и я решил, на свой страх и риск, обратиться к Вячику.

Вячеслав Ордовитин, Вячик, как его звали друзья, жил неподалеку от Ваганьково, на Пресненском валу. Лет ему, как и Володе, было около сорока. Когда-то он уверенно набирал обороты, делая карьеру по ментовской линии, даже в МУРе оперативничал, но однажды все у него вдруг пошло наперекосяк. Расследуя очередное убийство, Вячик по простоте душевной арестовал внучатого племянника министра иностранных дел товарища Громыко A. А. И вместо того, чтобы повиниться в содеянном на комсомольском собрании, отправился что-то доказывать Генеральному прокурору СССР, когда узнал, что убийцу с извинениями отпустили. Такой неслыханной наглости Вячику простить никак не могли. Заместитель министра внутренних дел лично сорвал с наглеца погоны и распорядился уволить того из МУРа без права работать даже в ВОХРе. Заодно уволили из прокуратуры Замоскворецкого района супругу Вячика Татьяну, хотя она никого не арестовывала и по приемным Прокуратуры Союза не бегала. Видимо, кто-то из власть имущих вспомнил, что муж и жена одна сатана.

Вячик пристроился грузчиком на какую-то галантерейную базу в районе метро «Полежаевская». Татьяну, окончившую юрфак МГУ с красным дипломом, взяли инженером по снабжению в один из бесчисленных московских главков. Оба начали попивать горькую, причем Татьяна с каждым днем все активнее. Так уж повелось на Руси, что в водке ищут и, главное, находят спасение почти все униженные и оскорбленные.

На галантерейной работе Вячика очень уважали, поскольку в ОБХСС ГУВД Москвы была у него масса друзей-приятелей.

Максимализм комсомольской юности Вячик утерял вместе с погонами, в явный криминал, правда, не лез, но кое-какие недоразумения, иногда возникающие между ОБХСС и руководством базы, помогал ликвидировать и небезвозмездно. За это его никто не принуждал заниматься погрузкой-разгрузкой и, необремененный чрезмерной занятостью, Вячик всегда находил время для общения со старыми друзьями.

Где и как они познакомились с Володей, я не знаю, но дружили почти лет десять. Во взаимной любви друг другу не объяснялись, по мелочам в жилетку не плакались, понимали один одного с полуслова и не обижались, когда кто-то из них ошибался, а другой его поправлял.

По нашему с Володей плану Вячика следовало призвать на подмогу только в случае крайней нужды. Скорее всего, Володя просто боялся впутывать друга в авантюру с непредсказуемым финалом, зная, что тот ни перед чем не остановится и может наломать немало дров. Визит в мастерскую Игоря с гебешниками показал, насколько серьезно все складывается. Наша частная детективная деятельность начинала выглядеть исключительно глупой затеей, а Вячик был все-таки профессионалом. И чем скорее он обо всем узнает, тем лучше, решил я, прикидывая, как-то еще у Володи с Драконом сложится…

Во дворе огромного шестиэтажного дома, выставившего глазницы окон на гараж министерства обороны СССР, Вячик занимался воспитанием подрастающего поколения, шестеро пацанов, завороженно раскрыв рты, наблюдали, как он, ловко тусуя карточную колоду, творил чудеса в духе Акопяна. Карты сами по себе перелетали из руки в руку, шестерки превращались в тузов, тузы становились вальтами, а бубновый король, для верности прижатый к доминошному столу узенькой ладошкой конопатого мальца, сам по себе трансформировался в пиковую даму.