— Мне это известно, — спокойно сказала Мэтти. — Так охотились и мы.

— Ваши братья? — уточнил я.

— Нет, я. Мне пришлось ходить на охоту до двенадцати лет, потом моя мать умерла, а отец забрал меня. И вернулся в лодочники.

Я посмотрел на нее.

— Он имел лодку?

— Мой отец был азартный игрок. Он покончил с этим, когда женился на моей матери, но после ее смерти прежнее ремесло потянуло его, и он прихватил меня с собой.

Лодочники — азартные игроки и очень приятный народ. В большинстве своем они порядочные люди, бывшие плантаторы с Юга, потерявшие свои земли во время войны. Однако среди них попадались и самозванцы, выдававшие себя за южных джентльменов. А в азартной игре на реке нужна честная рука.

— Я очень любила отца, он был удивительный человек. Послал меня в школу учиться, у меня хорошо получалось, но ему всегда казалось, что можно лучше. Мне нравилось плавать с ним на пароходе, и летом мы совершали замечательные путешествия.

— Что же с ним случилось?

— Однажды он выиграл крупную сумму. Тогда мне уже исполнилось шестнадцать. Он всегда говорил, что, если выиграет солидную ставку, мы вернемся в Бостон. Он родом оттуда.

С ним вместе на корабле работали другие игроки. Отец ушел с большим выигрышем, но он не вернулся в нашу каюту.

— Его убили?

— Да. — Некоторое время она молчала, а потом продолжила: — Он возвращался в каюту, а когда проходил мимо штабеля дров, на него напали. Его ограбили, а тело вышвырнули за борт. Я даже слышала всплеск воды. — Она взглянула на меня. Ее лицо оставалось спокойным и очень холодным. — Я получила все, — произнесла она. — Все, что он выиграл.

— Но…

— Я поднялась, ожидая, что он войдет, и услышала, как он упал, потом была какая-то возня и всплеск. Они ушли в свою каюту, а когда я открыла дверь, один из них вытирал окровавленный нож. Если удар его не убил, так нож довел дело до конца.

— Вы последовали за ними?

— Да. И я сказала, что хочу получить обратно свои деньги. Они рассмеялись, тогда я подняла ружье и убила одного выстрелом в ухо. В комнате находились трое, деньги отца лежали на столе. Я приказала собрать их, положить в наволочку и отдать мне. «Если вы встретитесь мне еще раз, — предупредила я, — то не отделаетесь выстрелом в ухо».

Я слушал и смотрел на нее во все глаза, и я ей поверил. Она могла так поступить.

— Это очень тяжело для шестнадцатилетней девушки, — прокомментировал я.

— В тех местах, откуда я родом, если тебе исполнилось шестнадцать лет, считают, что ты уже взрослый человек. Мой отец учил меня, что однажды я начну жить самостоятельно. А какой выбор был у меня, юной девушки, брошенной на борту парохода почти без денег? — Она посмотрела на меня поверх чашки. — Это произошло четыре года назад. Я взяла с собой часть денег и вернулась в школу. Мне нужно было получать образование, а также время подумать и решить, что делать дальше. Я училась в фешенебельной школе, девушкам там хорошо жилось, и мне тоже. Однажды вечером некоторые из нас тайком вышли из школы, чтобы посмотреть представление труппы миссис Холлируд. Люди, формирующие общественное мнение в нашем городе, с презрением относились к странствующим труппам артистов. Поэтому нам запрещалось посещать подобные представления. Но мы пошли, я увидела игру, и мне она показалась забавной. Я подошла к миссис Холлируд и попросила, чтобы меня взяли на работу. Они как раз искали девушку. Так я бросила школу и отправилась вместе с ними по городам и весям.

Миссис Холлируд, в японском кимоно, появилась в дверях своей спальни.

— Какие-то люди приближаются. Боюсь, у нас возникли неприятности. Их пятеро, и у них ужасный вид.

Отойдя подальше от окна, я наблюдал, как всадники спустились по узкой дороге и подъехали к дому. Одно лицо показалось мне знакомым. Я узнал человека, который набросил мне на шею петлю. Двое других, похоже, были изрядно пьяными.

Миссис Холлируд подошла к двери.

— Здравствуйте. Не могу ли я чем-нибудь помочь, джентльмены?

— Вы можете выметаться отсюда! — крикнул один из них, худощавый, жилистый парень, на левом плече которого прикладом вперед болталась винтовка. Имея ружье в таком положении, стрелок успевает схватить его любой рукой. — Уж не знаю, какими уловками вы околпачили моего дядю, но это ранчо принадлежит мне.

— Боюсь, вы ошибаетесь. — Миссис Холлируд держалась с достоинством и говорила холодно. — Договор составлен на законных основаниях, мистер Филлипс подписал и засвидетельствовал соответствующие бумаги.

— Это не имеет никакого значения. Все здесь принадлежит мне. Я его законный наследник и хочу, чтобы вы убрались отсюда. Прямо сейчас.

Она улыбнулась. Я видел ее улыбку с того места, где стоял.

— Извините меня, джентльмены. Мне здесь нравится, и у меня нет намерения отсюда уезжать. Ранчо принадлежит мне. Если необходимо, я вызову шерифа.

— Чтобы это сделать, вам придется съездить в город. Вы думаете, вам это удастся?

Она очень мило улыбнулась.

— Я слышала, — продолжила она, — что мужчины на Западе относятся к женщинам с уважением. Следует ли понимать, что вы мне угрожаете?

Один из всадников, постарше других и с бородой, что-то пробормотал, но долговязый потряс головой.

— Угрожаю? Нет, это только предупреждение. Сейчас очень жестокое время, на дорогах столько индейцев, а они не разбираются, в кого стреляют.

Вдруг кто-то из прибывших заметил чалого.

— Лью? Что здесь делает этот конь?

— Это его дом, если вы имеете отношение к мистеру Филлипсу, вам следовало бы знать такие подробности. Лошадь принадлежит ранчо.

— Эта лошадь приносит несчастье, Лью. Мне не хочется с ней иметь дело.

— Больше она не будет приносить несчастье, — неожиданно сказал Лью. — Я пристрелю ее.

Я сделал шаг и остановился за спиной миссис Холлируд.

— Оставьте лошадь в покое. Она мне нравится.

Мое появление потрясло их. Они не имели представления, что в доме есть еще кто-то, кроме двух женщин.

— Кто ты, черт…

— Эй! — Человек, который набросил мне на шею петлю, узнал меня. — Разве ты не?..

Больше никто не мог произнести ни слова. Они просто стояли, уставившись на меня, а мой палач пару раз судорожно сглотнул и надвинул шляпу на глаза. Ему явно хотелось в тот момент очутиться где-нибудь подальше. Одно дело набросить человеку петлю на шею, когда у тебя за спиной беснующаяся толпа, и совсем другое — встретиться с ним лицом к лицу, когда он стоит в тридцати футах от тебя с оружием в руках.

Тот, кого звали Лью, медленно убрал руку со своей винтовки.

— Это ты убил Хьюстона Бэрроуза? Он хорошо владел оружием.

— Но не так хорошо, как ребята из наших мест.

Снова наступила тишина. Один из захмелевших в тот же миг протрезвел и отвел свою лошадь на несколько шагов назад.

— Темнеет, — начал он.

Лью явно терял инициативу, и это его бесило. Он мучительно искал что сказать или сделать, чтобы не быть опозоренным перед своими дружками, но, видно, все, что приходило ему в голову, только выдавало его неправоту.

Ему страстно хотелось «сняться с крючка», но я крепко его держал. Он явился сюда, чтобы выдворить двух женщин с ранчо, которое по праву принадлежало одной из них. Меня не интересовало, что он сделает, но если он сделает что-то не так, то завтра его положат в землю Бут-Хилл.

Их было пятеро, а я один. Но я знал, что могу сделать и что должен сделать. Стоит мне шевельнуться, как двое из них дадут стрекача, а третий еще не решил, как поступить.

Первый, кого я собирался убить, был не тот, кто набросил мне на шею петлю. Меня больше беспокоил квадратный парень с головой как ядро. Он сидел верхом на гнедой справа от Лью. Я не знал его имени, но из всех он казался самым опасным.

Я предоставил им минуту для того, чтобы они как следует поволновались, а потом предложил:

— Почему бы вам, ребята, просто не уехать отсюда? Ворота открыты, но, уезжая, проверьте, чтобы они хорошо закрылись за вами.