— Ты доставишь сокровище ко мне, — продолжал он, и голос его был холоднее льда. — И получишь свою долю. В противном случае я тебя уничтожу — вот так! — он щелкнул пальцами. — Ты думаешь, у тебя есть корабль, но мои люди у него на борту и им командуют. Мы знаем, что ты должен сесть на него в Фальмуте, так что, несомненно, сокровище дожидается тебя там.

Фальмут? Я никому ничего не говорил о Фальмуте, потому что этот город никак не входил в мои планы. А сесть на корабль я собирался совсем недалеко от того места, где мы сейчас находились, на другой стороне залива, у Портлендского мыса.

Кто-то на борту, Темпани, возможно, или Джереми Ринг — может, даже Абигейл, — заставил людей Малмейна поверить, что Фальмут — именно то место (и, кстати, вполне убедительное).

Абигейл, наверное, — но почему? Она верила, что я могу сделать все что угодно, не зная, что такое невозможно, что такое предел сил человеческих.

Но что мы можем сделать против людей Малмейна? Я не знал, ни сколько их там, ни как они вооружены, ни как ловки.

— Ну так можете быть уверены в одном, Малмейн. Сейчас в Фальмуте сокровища нет.

Что ж, это было совершенно честно. Насколько я знал, сокровище все еще на дне Уоша — несомненно, в недосягаемом для человека месте. Определенно, я ему не соврал.

— А почему я должен тебе верить? — напирал Малмейн.

Пусть верит или не верит, во что хочет. А мне нужно лишь одно — возможность удрать.

Я поднялся.

— Ладно, Малмейн, Фальмут — так Фальмут. Вы говорите, что мой корабль — у вас. Вы говорите, что сокровище у меня. Малая доля лучше чем ничего, так что пусть будет Фальмут.

— Где сокровище?

Я усмехнулся высокомерно — надеюсь, у меня это хорошо получилось.

— Вы что думаете, я вам скажу? А после свалюсь с обрыва с перерезанным горлом? Сказано Фальмут — и все, или там, или нигде, а если вы сами или ваши люди ко мне подойдете, все улетит на ветер.

Ему не понравились мои слова. Да и я сам.

Он уставился на меня тяжелым взглядом, барабаня пальцами по столу.

— Попробуй предать меня, — сказал он наконец, — и ты умрешь… когда я решу, что можно позволить тебе умереть.

Я взял свою кружку, допил эль и пошел обратно наверх.

Он смотрел мне вслед и улыбался.

Закрыв за собой дверь своей комнаты, я позвал Черного Тома и Пима. Но они исчезли.

Я лихорадочно думал.

То, что надо сделать, надо делать быстро. Я выглянул в окно, надеясь увидеть Тома или Пима. Вокруг было много людей — рыбаков, матросов, торговцев, — но ни следа моих товарищей.

Я уже отворачивался от окна, как вдруг мое внимание привлекла девушка, которая тянула за собой двухколесную тачку, заваленную мешками — по виду, с бельем для стирки. Она свернула с улицы за угол и остановилась прямо у меня под окном; остановилась и начала перекладывать мешки, словно стараясь уложить их как-то по-особому. Я смотрел вниз, а она вдруг подняла голову.

— Прыгай! — сказала она негромко, чтобы услышал только я.

Схватив ножны, я вскочил на подоконник, глянул налево, направо — и спрыгнул. Мягко приземлился, перекатившись набок, и был тут же прикрыт мешком белья.

— А теперь лежи тихо, а то я из-за тебя потеряю крону.

Подхватив оглобельки тачки, она повезла ее вдоль улицы, шагая без напряжения, потом повернула.

Я почуял запах реки.

Девушка сняла один мешок и глянула на меня.

— О, да ты пригожий парень! Рада, что спасла тебя, хотя хотелось бы мне, чтоб ты малость задержался. Там вон лодка, брошенная без присмотра. С одним коричневым парусом, называется «Плутовка». Тебе стоило бы поскорей забраться в нее и плыть вниз. И не благодари меня, твой дружок Пим уже это сделал. Вот это парень, будь уверен! Да еще ко всему и крона. Ну что ж, нельзя, чтоб девушке такое везенье каждый день подваливало, а то она вовсе стирать не захочет!

Она подняла мешок. Я быстро скатился с тележки и встал на ноги. Лодка была на месте. Несколько быстрых шагов — и я на борту.

Я увидел на носу Пима, увидел, как он отвязывает швартовый конец, услышал, как жалобно завизжал блок, когда парус пополз вверх по мачте.

Внизу мои глаза постепенно привыкли к темноте — и тогда я разглядел Черного Тома. Итак, мы все трое целы и в безопасности — по крайней мере, сию минуту.

Черный Том Уоткинс долго глядел на меня, потом утер рукавом лоб.

— Ну, прошибло меня холодным потом! Жуткий холод, а в брюхе — страх смертный. Слава Богу, ты пришел! Это девчонка, да?

— Да. — Я рассказал им о Роберте Малмейне. — Пока что ничья не взяла — до тех пор, пока Роберт Малмейн думает, что королевское сокровище у меня.

— Ты что хочешь сказать, наши беды еще не кончились?

— Только начинаются, Том. Малмейн со своими людьми попытаются выследить нас. Но у нас есть корабль, на который мы должны попасть, океан, по которому мы уплывем, и новая земля, которую мы сделаем своей.

— Аппетит у тебя неплохой, — угрюмо заметил Том. — Надеюсь, и зубы достаточно велики!

— Не велики — так вырастут, — ответил я — и ощутил, как нос лодки нырнул; брызги плеснули мне в лицо, вода потекла по щекам.

Я облизнул языком губы — соленые.

Мы снова были в море.

Воды Лулвортской бухты были спокойны и пустынны. Я заметил лишь несколько рыбачьих лодок. Поглядывая назад, на берег, я не видел никакой необычной суеты, никаких свидетельств, что происшедшие события привлекли чье-то внимание.

Пим заметил, что я разглядывая холмы, и показал на один рукой:

— Вон там есть каменный лес. Деревья — или что-то, очень на деревья похожее, — оказались под землей очень давно и обратились в камень.

Мы легко скользнули через выход из бухты и лодку качнула более длинная волна — уже морская. Залив был широк, а на другом конце его виднелся Портлендский мыс.

Дердлову Дверь сейчас закрывал берег, видны были лишь высокие береговые утесы. Волнение усиливалось. Я глянул на небо.

Том Уоткинс мрачно кивнул:

— Да, Барнабас, ветерок собирается задуть всерьез, это для нас плохо. Поганый ветер, будь уверен.

Я забрал у него румпель, и он прошел вперед вместе с Пимом.

Соленый вкус на губах был приятен, и ветер в лицо мне нравился. Место, куда мы направляемся, будет нелегко отыскать, да и опасно оно — рядом скалы и рифы. Ничего, главное — деться оно никуда не могло.

Я не представлял, сколько нам доведется ждать — ну что ж, будем ждать, наблюдать и надеяться, что корабль не проскочит мимо нас, не заметив, ночью или в бурю. Чезил-Бич протянулся к западу от нас — выгнутый дугой, поднимающийся откосом пляж из гравия и песка, из гальки, обкатанной морем; и не было опаснее места у берегов Англии, чем этот невинный с виду берег.

Здесь погибали хорошие корабли, и немалым числом. Хорошие корабли с хорошими людьми на борту, и море отмывало их тела и оставляло на пляже. После любого шторма здесь можно было найти старые монеты, старые брусья, всевозможные куски и обломки, восходящие ко временам еще до римлян. Кто знает, что лежит под этими водами? Какие еще неоткрытые сокровища?

Я снова глянул в сторону берега, затягивающегося дымкой густеющего воздуха. Это — Англия, моя родина, мой дом. Пусть даже теперь меня разыскивают, словно преступника, но так сложились обстоятельства, и ни страна в этом не виновата, ни ее народ. Я уплываю отсюда, но я буду любить ее всегда, и куда бы я ни уехал, часть ее всегда будет со мной.

Разувериться легко; насмехаться — просто; иметь веру труднее. Но я имел веру в настойчивость и целеустремленность моих земляков — неважно, как далеко уклонятся они порой от цели своих стремлений…

Наконец мы приблизились к мысу, обогнули его и проложили свой путь среди разбросанных скал, а потом — в темное отверстие, сейчас еще более темное, чем обычно. Я осторожно отпустил румпель, и лодка скользнула под порталом проема в огромную пещеру, буквально каменный собор. Откуда-то высоко наверху пробивался слабый отблеск света. Я слышал, там были дыры, выходящие на овечьи пастбища наверху, на острове Портленд, дыры, выходящие в этот грот; они были огорожены камнями, чтобы не провалилась какая-нибудь неосторожная овца.