— Знаешь, — протянула она, — будь я драконом, я бы как следует призадумалась…

У Джека отвисла челюсть; пока Р’ли затаптывала мозолистой ступней дымящийся окурок, он даже пару раз икнул.

— Как… как ты узнала, что я выслеживал дракона? — выдавил наконец юноша.

— Она сама сказала.

— Она? Кто… она?

— Дракониха.

— Дракониха? Сказала тебе?

— Ну да! Ты разминулся с нею всего минут на пять, не больше. Дракониха отдыхала рядом с нами, когда почувствовала твое приближение. Ты не представляешь, как она устала бегать! Она беременна, голодна и совершенно измучена. Я посоветовала ей скрыться в горах — там труднее читать следы.

— Ну спасибочки! — дрожащим голосом протянул Джек. — И все же какого черта! Как могла ты узнать, что она знает, что я… Тьфу! Я хочу сказать, она знает, что я иду по следу, и собирается… Короче, как ты узнала обо всем этом? Может, ты и по-драконьи говоришь? — последний вопрос Джек попытался напитать сарказмом.

— Разумеется.

— Что?! — Джек заглянул в фиалковые очи. Что за нелепые шутки! Никогда не угадаешь, когда этим вайирам придет охота дурачиться.

Ответный взгляд был спокоен, но загадочен. Этот мгновенный обмен взглядами что-то означал. И Джек начал догадываться, что именно, когда рука Р’ли потянулась к его руке. Но не завершив жеста, она словно опомнилась — к чему людям ласки сирен? Тем более что верный Самсон, глухо заворчав, вздыбил шерсть на загривке. Р’ли отдернула руку. Ничего не случилось.

Они продолжали свое путешествие.

Р’ли как ни в чем не бывало весело щебетала — ни о чем и обо всем понемножку. Джека вдруг стало раздражать, что она перешла с английского на детский жеребякский, так называемую «лепетуху». Юноша прекрасно знал, что взрослые вайиры прибегают к ней для выражения презрения или злости да еще в разговоре с ребенком или возлюбленным. Ни тем ни другим он не был.

А сирена делилась переполнявшими ее сердце чувствами — восторгом предстоящей встречи с родными и близкими после затянувшейся разлуки, незамысловатой радостью побродить знакомыми с детства тропками в окрестностях Сбейптаху. Р’ли беспрестанно смеялась, глаза светились счастливым упоением, руки порхали, словно отмахиваясь от уже сказанных слов, как от мух — уступите, мол, дорогу следующим! А ее спелые, сочные губы, изливая непрерывный поток восторгов, складывались обворожительным колечком.

Незаметно с Джеком случилась загадочная перемена — недавнее раздражение на спутницу обернулось вдруг неодолимым желанием. Прижать бы ее к груди, вспушить золотистый водопад за спиной и запечатать жарким поцелуем сладостные уста! Предательская мысль была мимолетной, но от нее закипела в жилах кровь, сбились мысли и затуманилось в глазах…

Джек отвернулся, опасаясь выдать себя. Жаркий медовый ком набухал в груди, пульсировал мучительно-сладкой болью и, казалось, вот-вот прорвется сквозь ребра — сию минуту, немедленно.

Он должен взять себя в руки!

С девушкой из окрестностей Сбейптаху — а у Джека уже накопился кой-какой опыт по куртуазной части — он отнюдь не стал бы мешкать, изведай подобное чувство. Но с этой!

Р’ли и манила, и отталкивала. Она сирена, существо, которое никто из мужчин женщиной не назовет. Она нелюдь, как и те легендарные обольстительницы с берегов Средиземноморья и Рейна, приблизиться к которым — значит рисковать жизнью и бессмертной душой. Не случайно же и церковь, и светская власть в своей беспредельной мудрости запрещают мужчинам даже близко подходить к сиренам!

Но и духовные владыки, и ревнители правосудия сейчас далеко, они лишь туманная абстракция. А сирена — вот она, рукой подать! Золотисто-смуглая кожа, сверкающий фиалковый взгляд, вишнево-спелые губы, тяжелые косы и магнетические округлости — все рядом! Да еще стрельба глазками, игривое покачивание крутых бедер, колыхание тяжелых грудей, весь прочий арсенал кокетливой шалуньи…

Р’ли нарушила тягостную паузу:

— Но чем это ты так глубоко задумался?

— Ни о чем.

— Потрясающе! Вот бы и мне научиться такому — думать ни о чем, да еще так сосредоточенно!

Ее шутка помогла Джеку совладать с собой. Грудь отпустило, и он снова мог смотреть в лицо спутнице. Она уже не казалась самым желанным на свете созданием; просто существо женского пола, воплотившее в себе все, о чем только может мечтать мужчина, обуреваемый плотской страстью.

А ведь он только что чуть было… Нет! Никогда! Не сметь даже думать об этом! Но где гарантия, что удастся сохранить самообладание? За мгновение до вспышки всепоглощающего пламени страсти он был в ярости, готов был чуть ли не придушить Р’ли. А потом? Искры гнева обратились пламенем неистового вожделения…

Как такое могло с ним случиться? Уж не чары ли тому виной?

Джек рассмеялся и наотрез отказался объяснить Р’ли причину веселья. Он лукавит, пытаясь списать на чары свою собственную слабость. Какое, к дьяволу, колдовство! Какая волшба! Навести на мужика такие чары способна любая смазливая бабенка. И без всякой дьявольщины, одним неуловимым движением бедер!

Дай искушению имя, и оно угаснет. Похоть — это просто похоть и ничего, кроме похоти. В какие пестрые одежки ее ни ряди.

Джек на ходу перекрестился и дал себе слово сходить исповедаться. И тут же понял, что опять нечестен с собой — никому он не сможет рассказать о столь черных помыслах, даже своему духовнику, отцу Таппану. Сраму не оберешься!

Просто по возвращении домой, уладив прежде всего отношения с отцом, надо съездить в город и навестить Бесс Мерримот. Пообщавшись с привлекательной девушкой, он запросто забудет о прогулке с сиреной. Если только… не осквернит ли невинную душу Бесс случившееся с ним? Черные его мысли? Нет, это уж полная чушь! Такое непозволительно даже в воображении. Джеку всегда были отвратительны кающиеся нытики, слоняющиеся повсюду со скорбным ликом, предаваясь самобичеванию и не позволяя отпустить свою вину ни слугам Господа, ни кому-либо иному. Им, похоже, просто нравится пребывать в центре брезгливого внимания окружающих. Так стоит ли превращаться в им подобного?

Затянувшееся самокопание наскучило, и Джек, принудив себя проявить вежливость, заговорил со спутницей. Вспомнив, с какой горечью Р’ли вела речь о драконе, он поинтересовался причиной этого.

— Все дело в том, — ответила сирена, — что ты, в сущности, обязан нам жизнью. Дракониха жаловалась, что ты выслеживаешь ее, чтобы убить. И не раз и не два сама могла подстеречь тебя и прикончить. Со спины. И все же удержалась, хотя искушение, поверь, было велико. Тебя спас драконий договор с вайирами — он гласит, что убийство человека допустимо лишь как крайняя мера самозащиты…

— Договор? С драконами? — изумился Джек.

— Именно. Неужели вы не замечали определенной последовательности в ее так называемых набегах? Один единорог из поместья лорда Хау — первая неделя. Следующая — один из усадьбы Чаксвилли. Затем один у О’Рейли. Через недельку — животное из монастырского стада филиппинцев. Затем, в порядке очереди, у твоего отца. И все снова. Так и идет ее охота — по кругу. Последний набег был пять дней назад — на ваши конюшни. Кроме того, драконы по соглашению не должны трогать самцов, пригодных под хомут, и дойных или жеребых кобыл — лишь тех, что и так на убой. По возможности им следует избегать людей и собак. Не более четырех животных в год с одной фермы. И не больше одного дракона на целый округ. Перезаключение договора производится ежегодно, с учетом привходящих обстоятельств…

— Постой! — перебил Джек. — А кто позволил вам, жеребякам, — он чуть ли не выплюнул это слово, — распоряжаться чужим добром как собственным?

Р’ли потупила взор. Только теперь до юноши дошло, что пальцы сирены оказались в его собственной ладони. И кожа на ощупь была столь нежной и гладкой, что — Джек не сумел удержаться от крамольной мысли — куда там Бесс!

Когда Джек поспешно отдернул руку, Р’ли лишь мигнула. И, безмятежно взглянув прямо на зардевшееся лицо юноши, спокойно произнесла: