Лихорадка вернулась, снова погрузив Джона в липкий и нескончаемый кошмар, и он забился в постели, пытаясь отыскать свой Дом.

Как же он мог забыть: ведь Дом стоит на холме! Значит, придется подниматься. Вверх, вверх, все время вверх.

Но как тяжело! И главное, он снова сорвался, и который раз подъем приходится начинать сначала. Проходят дни, месяцы, может, годы – он не был уверен – а он все поднимается. Иногда откуда-то снизу доносится голос врача, но ему нельзя оглядываться, он слишком занят. И потом, этот голос запрещает ему искать Дом, как будто это возможно.

Нет, он должен успокоиться. Разве можно искать Дом в такой спешке? Нужно успокоиться и отдохнуть. Но до чего же жарко! Нет, что это он? Разве ему жарко? Ведь на самом деле ему холодно, очень холодно. Вокруг снег, и лед, и голубые громады айсбергов. Но как же он устал!

Нет, не стоит больше оборачиваться: на это уходит слишком много сил. А вот и лужайка. Какая удача! Зеленая тенистая лужайка прямо среди холода, снега и айсбергов. Как же ему повезло! А какие здесь деревья!

Хотя разве это деревья? Впрочем, не важно. А это что?

Наверное, цветы. Синие, золотые. Но как же здесь все знакомо! Ну конечно, он уже бывал здесь прежде. Вон там, сквозь ветви деревьев, уже виден Дом. И как же он прекрасен! Ничто не может затмить его красоты. Джон поднимается на ноги и спешит к Дому. Подумать только! Он еще ни разу не побывал внутри. Как глупо! Стоило столько времени носить в кармане ключ. Уж конечно внутри Дом еще красивее, чем снаружи, тем более сейчас, когда его подготовили к приезду хозяина, который наконец вернулся. Но чьи-то руки хватают его и оттаскивают назад, трясут в воздухе, как тряпку. Какой грубый голос: «Держись, парень! Не уходи! Ты ведь можешь, я знаю». Глаза Джона чуть приоткрылись и безразлично скользнули по перекошенному – словно от злобы – лицу врача. Рядом черной тенью стояла какая-то монахиня. «Кто эти люди? – удивился Джон. – И что им от меня нужно? Неужели нельзя просто побыть одному? Мне ведь больше ничего не нужно. Только вернуться к Дому. Какие грубые у этих людей руки!» Они тащат его, тащат все дальше от Дома. А у него совсем не осталось сил сопротивляться. Хотя нет, есть еще один способ. Нужно наконец проснуться, и тогда он просто ускользнет от них, как ускользают в момент пробуждения грезы. Он просто ускользнет от них.

Сигрейв прикрыл глаза и снова увидел вдали белые стены. Теперь голос врача доносился до него все слабее, и он почти не чувствовал на себе чужих рук. Он засмеялся и двинулся вперед.

Теперь он был уже у самых дверей, и ничто больше не нарушало царящих вокруг тишины и покоя. Джон порылся в кармане и, достав ключ, не спеша отпер дверь.

Подождал мгновение на пороге, наслаждаясь ощущением совершенного, невероятного счастья, вдохнул полной грудью и шагнул внутрь.

Актриса

В четвертом ряду партера мужчина в дешевом мятом костюме подался вперед и недоверчиво прищурился, глядя на сцену.

– Мать честная! – пробормотал он. – Нэнси Тейлор!

Богом клянусь: Нэнси Тейлор собственной персоной!

Он достал из кармана смятую программку, развернул ее и прочел имя, набранное самым крупным шрифтом.

«Ольга Стормер! Вот, стало быть, как ты теперь себя называешь? Звездой, значит, стала. Денег, понятно, куры не клюют. А настоящее свое имя, поди, уже и забыла? Ну ничего, Джейк Левитт тебе напомнит».

Первый акт закончился, занавес опустили, и зал разразился аплодисментами. Ольга Стормер, актриса, чья звезда взошла на театральной сцене несколько лет назад и чье имя было известно теперь каждому, в роли Коры из «Карающего ангела»[12] превзошла саму себя.

Джейк Левитт не аплодировал – он ухмылялся. Господи! Вот же повезло! А он-то еще голову ломал, где б раздобыть денег. Она, понятно, попробует выкрутиться, но не на того напала. Уж он обделает это дельце по высшему разряду. Это же настоящая золотая жила!

На следующее утро «золотая жила» Джейка Левитта сидела в своей гостиной, отделанной в красно-черных тонах, и в который раз перечитывала его письмо. Ее подвижное обычно лицо, казалось, застыло в бледную красивую маску, брови угрожающе сдвинулись, а живые серо-зеленые глаза рассматривали письмо так, словно это была ядовитая змея.

Своим изумительным голосом, способным передавать тончайшие оттенки эмоций, она позвала секретаршу:

– Мисс Джонс!

Из соседней комнаты тут же появилась аккуратная девушка с блокнотом и карандашом наготове.

– Позвоните, пожалуйста, мистеру Дэнхену. Он мне нужен немедленно.

Сид Дэнхен, ее импресарио, вошел в комнату, готовый к чему угодно. Вся его жизнь проходила в борьбе с бесчисленными капризами и слабостями великих актрис. Он в совершенстве умел льстить, смешить, развлекать, утешать или запугивать – в зависимости от ситуации. К его великому облегчению, Ольга выглядела совершенно спокойной. Она небрежно перебросила ему через стол записку:

– Прочтите.

Письмо было написано на дешевой бумаге и с ошибками.

«Дорогая мадам.

Я в восторге от вашего выступления в «Карающем ангеле» вчера вечером. Когда-то давно у меня была хорошая подруга в Чикаго. Нэнси Тейлор ее звали. Подумываю написать про нее статью. Если вас это интересует, готов заглянуть к вам в любое время дня или ночи.

С уважением Джейк Левитт».

Дэнхен озадаченно поднял брови.

– И что? Кто такая эта Нэнси Тейлор?

– Девушка, которой лучше было бы умереть, Дэнни. – В голосе Ольги звучали вся усталость и горечь, накопившиеся за тридцать четыре года ее жизни. – Да она, в сущности, и была мертва, пока этот стервятник ее не выкопал.

– Ого! Так, значит, это…

– Да, Дэнни, это я.

– Шантаж, разумеется?

Она кивнула.

– Да. И этот человек знает свое дело.

Дэнхен нахмурился. Ольга, прикрыв лицо длинными тонкими пальцами, спокойно его разглядывала.

– А если все отрицать? – спросил он. – Прошло столько времени. Как он может быть уверен, что это именно вы?

Ольга покачала головой.

– Левитт живет тем, что шантажирует женщин. Он никогда не ошибается.

– Полиция? – неуверенно предложил Дэнхен.

Ольга лишь улыбнулась, изо всех сил стараясь не выдать своей паники. На самом деле ей казалось, что земля уходит у нее из-под ног.

– А вы не думали.., э.., ну, рассказать обо всем сэру Ричарду? Это лишило бы шантаж всякого смысла.

О помолвке Ольги Стормер и члена парламента сэра Ричарда Эверарда было объявлено несколько недель назад.

– Уже. Как только он сделал мне предложение.

– Ну, значит, и дело с концом! – облегченно воскликнул Дэнхен.

Ольга насмешливо улыбнулась.

– Едва ли. Вы не понимаете, Дэнни. Все гораздо хуже.

Теперь, если Левитт выполнит свою угрозу, рухнет не только моя карьера, но еще и Ричарда. Насколько я понимаю, есть только два выхода.

– А именно?

– Платить, Платить ему без конца или исчезнуть и начать все сначала. – В ее голосе снова появилась усталость. – Самое смешное, Дэнни, что я ни о чем не жалею. Я была тогда голодной бродяжкой из трущоб, и мне очень хотелось оттуда выбраться. И еще я застрелила человека – правда, он больше напоминал скотину и вполне это заслужил. Тем более что случилось это при таких обстоятельствах, что ни один суд не признал бы меня виновной. Теперь-то я это знаю, но тогда, тогда я была глупой перепуганной девчонкой, и я просто сбежала.

Дэнхен кивнул.

– Полагаю, – медленно проговорил он, – самого Левитта прижать нечем?

Ольга покачала головой.

– Сомневаюсь. Он слишком труслив, чтобы пойти на что-то серьезное. – Она нахмурилась, словно прислушиваясь к собственным словам. – Труслив! Мне кажется, это можно использовать.

– Что, если сэр Ричард встретится с ним и припугнет? – предложил Дэнхен.

– У Ричарда для этого слишком тонкая натура. В белых перчатках такие дела не делают.

вернуться

12

Имеется в виду популярная в 20-е годы пьеса английского драматурга Майкла Голдинга (1867—1934).


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: