— Она так много страдала… Потом этот развод, женитьба Невила, и вот теперь понемногу Одри начала возвращаться к жизни. Сейчас она выглядит так, будто все уже позади. Не станешь же ты меня уверять, что она хочет опять ворошить прежние воспоминания?
Мэри ответила с мягкой настойчивостью:
— Невил пишет, что хочет.
Старая леди с любопытством посмотрела на нее.
— Ты что-то необычно упорствуешь на сей раз, Мэри. Почему? Тебе хочется видеть их здесь вместе?
Мэри Олдин вспыхнула.
— Нет, конечно, нет.
— Не ты же подала Невилу эту мысль?
— Как вы могли предположить такое?
— Видишь ли, я ни секунды не верю, что это его идея. Это непохоже на Невила.
Она замолчала на минуту, потом лицо ее просветлело.
— Завтра первое мая, не так ли? Третьего числа Одри приезжает погостить у Дарлингтонов в Эсбэнке. Это всего лишь в двадцати милях отсюда. Напиши ей и пригласи пообедать с нами.
Май, 5.
— Миссис Стрэндж, миледи.
Одри Стрэндж вошла в большую спальню леди Трессилиан, подошла к огромной кровати и, наклонившись, поцеловала старую леди. Затем она присела на стул, который специально для нее поставили рядом.
— Рада видеть тебя, милочка, — сказала леди Трессилиан.
— А я рада видеть вас, — ответила Одри, приветливо глядя на нее.
В облике Одри Стрэндж с первого взгляда угадывалась глубина ее натуры. Она была среднего роста, руки и ноги очень маленькие. Пепельного цвета волосы обрамляли лицо, почти лишенное красок. С этого бледного овала смотрели чистые светло-серые широко поставленные глаза. Прямой короткий нос, черты лица некрупные и правильные. Одри можно было назвать несомненно привлекательной, но не больше. И вместе с тем в ней было нечто, что вновь и вновь притягивало взоры окружающих. Этому ее качеству трудно было найти определение, но каждый, кто хоть раз встречался с ней, неизменно чувствовал его присутствие и признавал его таинственную силу. Она немного напоминала привидение, но в то же время впечатление оставляла такое, что в привидении этом больше реальности, чем в живом человеке из плоти и крови…
Одри обладала исключительно приятным голосом, мягким и мелодичным, как звон серебряного колокольчика.
Несколько минут она и старая леди говорили об общих друзьях и текущих событиях. Потом леди Трессилиан сказала:
— Кроме удовольствия видеть тебя, дорогая, я попросила тебя приехать еще и потому, что получила от Невила довольно странное письмо.
Одри подняла глаза. Взгляд был открытый и спокойный.
— В самом деле? — невозмутимо спросила она.
— Он предлагает — по-моему, это сущий бред! — приехать сюда вместе с Кэй в сентябре. Он пишет, что хочет, чтобы ты и Кэй стали друзьями, и что ты якобы согласилась на это предложение.
Леди Трессилиан выжидательно замолчала. Молчание нарушил мягкий ровный голос Одри:
— А что, это в самом деле такой уж бред?
— Дорогая моя, неужели ты действительно хочешь, чтобы это произошло?
Одри помолчала одну-две минуты, потом сказала так же мягко:
— Я действительно думаю, Камилла, что это могло бы так… так все упростить.
— Упростить! — безнадежно повторила леди Камилла.
— Дорогая Камилла, вы всегда были так добры. Если Невил хочет, чтобы…
— Мне ровным счетом наплевать на то, чего хочет Невил! — взорвалась леди Трессилиан. — Хочешь ли этого ты — вот что мне важно.
Легкий румянец появился на щеках Одри. Он был похож на нежный отблеск перламутра внутри морской раковины.
— Да, — сказала она. — Я хочу этого.
— Ну… — только и смогла произнести леди Трессилиан. — Ну тогда…
Она замолчала, не в силах справиться с чувствами.
— Но, разумеется, — поспешила добавить Одри, — последнее слово за вами. Это ваш дом и…
Леди Трессилиан закрыла глаза.
— Я старая женщина, — наконец проговорила она. — Я окончательно перестала что-либо понимать в этом мире.
— Но я, конечно… я смогу приехать и в другое время. Мне это совсем не будет неудобно.
— Ты приедешь в сентябре, как всегда приезжала, — придя в себя, отрезала леди Трессилиан. — И Невил и Кэй тоже приедут. Я, может быть, и стара, но еще могу приспособиться не хуже любого другого к меняющимся, как у луны, фазам современной жизни. Ни слова больше, все решено.
Она снова закрыла глаза. Через несколько минут, глядя сквозь полузакрытые веки на молодую женщину, сидящую у ее кровати, она проговорила:
— Ну, получила, что хотела?
Одри вздрогнула.
— О да. Благодарю вас.
— Моя дорогая, — голос леди Трессилиан звучал глубоко и проникновенно, — ты уверена, что это не причинит тебе боли? Ты же так любила Невила. Эта встреча может разбередить старые раны.
Одри внимательно разглядывала свои маленькие руки, одетые в перчатки. Леди Трессилиан заметила, как она судорожно сжала край кровати.
Но когда Одри подняла голову, взгляд ее остался по-прежнему спокойным и открытым.
— Все это сейчас уже позади, — сказала она. — Совершенно позади.
Леди Трессилиан тяжело откинулась на подушки.
— Ну что ж, тебе виднее. Я устала — пожалуйста, оставь меня теперь, дорогая. Мэри ждет тебя внизу. Скажи, пусть пришлют ко мне Баррет.
Баррет была старая и преданная горничная леди Трессилиан. Когда она вошла, ее хозяйка лежала, закрыв глаза.
— Чем скорее я оставлю этот мир, тем лучше, Баррет, — с горечью сказала леди Трессилиан. — Я в нем уже никого и ничего не понимаю.
— Ах, не говорите так, миледи, вы просто устали.
— Да, я устала. Убери с ног это пуховое одеяло и принеси мне порцию моего тоника.
— Это все приезд миссис Стрэндж вас так расстроил. Приятная леди, но уж вот кому бы тоник не повредил, так это ей. Нездоровый у нее вид. И всегда смотрит так, будто видит то, чего другие не видят. Но уж характера ей не занимать. Все время заставляет вас чувствовать ее, если можно так выразиться.
— Очень верное замечание, Баррет, — согласилась леди Трессилиан. — Да, очень верное.
— Таких, как она, забыть нелегко, уж поверьте. Интересно, мистер Невил часто о ней вспоминает? Новая миссис Стрэндж, конечно, очень красива — тут уж ничего не скажешь, но мисс Одри, ее-то будешь помнить всегда.
Неожиданно леди Трессилиан фыркнула и сказала:
— Невил совершил большую глупость, когда захотел свести этих женщин вместе. Он же первый об этом и пожалеет!
Май, 29.
Томас Ройд, с неизменной трубкой во рту, наблюдал, как проворный малайский мальчишка ловко укладывает его вещи. Время от времени он поднимал глаза и обводил взглядом плантации. Может быть, целых полгода он не увидит этой картины, к которой так привык за последние семь лет.
Странно будет опять оказаться в Англии.
В комнату заглянул Аллен Дрейк, его партнер.
— Привет, Томас, ну как, подвигается?
— Уже все готово.
— Пойдем выпьем перед дорогой, счастливый ты черт. Меня кругом изглодала зависть.
Томас Ройд не спеша вышел из спальни и присоединился к другу. Он не заговорил, ибо был человеком чрезвычайно экономным на слова. Его друзья научились понимать его по характеру молчания.
Томас был довольно плотного сложения. Внимательные глаза задумчиво смотрели с бесхитростного неулыбчивого лица. Передвигался он немного боком, по-крабьи: когда-то во время землетрясения его прижало дверью. Отсюда и пошло его прозвище — Краб-отшельник. После того случая он не совсем свободно владел правой рукой и плечом. В сочетании с неестественной механической походкой это производило впечатление робости и неуклюжести, тогда как на самом деле он почти никогда не испытывал этих чувств.
Аллен Дрейк смешал два коктейля.
— Ну давай, — сказал он, поднимая бокал. — Удачной охоты!
Ройд произнес что-то, что прозвучало как «у-хум». Дрейк взглянул на него с любопытством.
— Невозмутим, как всегда, — заметил он. — Не понимаю, как это тебе удается. Сколько ты уже не был дома?