Макнефф приказал Хэлу, как духовному сыну погибшего иоаха, заняться подготовкой его похорон.

Затем сандальфон перешел к главной теме совещания. Он вытянул из рулона под потолком огромную карту Земли. Она представляла собой образец гайкинского остроумия и сделана была на манер китайской головоломки: это была политическая карта земного мира, каким его было выгодно представить очкецам. Выгодно для союза Гайяак, конечно. Так как пояснение внизу карты гласило, что страны Сигмена обозначены зеленым цветом, а еврейские страны — желтым. Но весь фокус-то был в том, что на этой карте зеленый окружал Средиземное море, широкой полосой шел через Аравию и покрывал южную часть Средней Азии и Северную Индию.

Другими словами, если вдруг по какой-нибудь невероятной случайности очкецам удастся захватить «Гавриила» и построить по его образцу свои корабли, то, узнав из компьютера расположение Солнца, они в первую очередь атакуют не Гайяак, а его противника. Нет никаких сомнений, что они перед этим не будут вступать в контакт ни с кем из землян, чтобы не потерять преимущества неожиданного нападения. Таким образом, Израиль не сможет уберечься от их бомб, зато гайки, предупрежденные нападением на их врага, смогут тут же поднять в воздух весь свой космический флот для обороны.

— Однако, — продолжал Макнефф, — я не думаю, что то мнимобудущее, которое я вам сейчас так подробно описал, станет когда-нибудь реально-верносущным. Разве что Противотеча обладает большей властью, чем я предполагаю. Хотя, с другой стороны, кто-то может посчитать, что и этот путь был бы очень неплох. Что может быть лучше, чем смести с лица Земли наших извечных врагов израильтян лапками этих нелюдей?

Но, повторяю, это все же почти невероятно, так как наш корабль практически защищен от любой попытки его захватить или угнать. Наши радары, лазеры, оборудование слежения, звездоскопы работают круглосуточно. Оружие всегда наготове. Очкецы же — полные дилетанты в технике. Они не способны изобрести ничего такого, чего бы мы не отразили с легкостью.

Но даже если они по наущению Противотечи изобретут какой-нибудь хитроумный способ пробраться внутрь корабля, то и тут их ждет полное фиаско: как только хоть один из них ступит на борт, дежурный офицер, круглосуточно несущий вахту на мостике, нажмет кнопку, дающую сигнал полностью стереть банк памяти навигационного компьютера. И жуки никогда не смогут определить местонахождение нашего Солнца.

А если же они (Сигмен упаси?) сумеют добраться до мостика, то дежурный офицер нажмет еще одну кнопку.

Макнефф сделал внушительную паузу и со значением оглядел сидящих за столом. Большинство из них побледнели, так как знали, что он собирается сказать.

— Водородная бомба немедленно уничтожит корабль, а вместе с ним взлетит на воздух весь Сиддо. Мы же с вами удостоимся величайшей чести и славы в глазах Сигмена и нашего церкводарства.

Естественно, мы предпочли бы все же, чтобы этого не случилось. Я даже склонялся одно время к мысли предостеречь этаозцев от нападения на нас, частично открыв им те меры, которые мы можем предпринять в ответ. Но потом подумал, что сделать так — означало бы испортить наши нынешние добрые с ними отношения, и в результате нам пришлось бы привести в действие проект «Этаозоцид» прежде, чем мы будем к этому окончательно готовы.

После совещания Хэл занялся организацией похоронной церемонии. Это и другие дела задержали его настолько, что он вернулся домой только поздним вечером. Закрыв за собой дверь, он услышал шум льющейся воды. Он повесил плащ, и тут же плеск прекратился. Как только он вошел в спальню, из второй двери, ведущей в неупоминаемую, выступила Жанет. Она вытирала волосы большим полотенцем и была абсолютно обнажена.

— Baw уоо, Хэл, — сказала она и прошла мимо него в гостиную. Он почувствовал себя полным идиотом из-за своей робости и внезапно возникшей слабости; и в то же время омерзительно многоложным, потому что его сердце вдруг заколотилось как сумасшедшее, дыхание перехватило, ногти впились в пышущие жаром ладони, а в паху стала разрастаться сладостная боль.

Жанет вернулась уже одетая в светло-зеленую рясу, которую он купил специально для нее (она уже успела ушить ее по своему размеру и придать ей более пикантный фасон). Пышные черные волосы были собраны на макушке в узел а’lа Психея. Она нежно поцеловала его и пригласила посидеть с ней на кухне, пока будет готовить. А он ответил, что сделает это с большим удовольствием.

Пока Жанет варила спагетти, Хэл попросил ее продолжить рассказ о ее жизни, и она начала с того момента, где остановилась в прошлый раз.

— …Так мой отец и его люди обнаружили планету земного типа и поселились на ней. Это была изумительная планета, поэтому ее и назвали Ле-Бопфей — Прекрасная земля.

Отец говорил, что там на одном континенте жило около тридцати миллионов человек. Но ему не по нраву было жить по старинке — проводить всю жизнь в обработке земли, ожидании урожая, беготне по рынкам и воспитании многочисленного потомства. Он и еще несколько парней взяли последний оставшийся на ходу из тех шести кораблей и отправились снова к звездам. Так они попали на Этаоз и разбились здесь при посадке. Ничего удивительного — корабль был слишком старым.

— Крушение произошло где-то недалеко отсюда?

— Fi. Близко от того места, где жили мои тетки и кузины.

— А твоя мать что, умерла?

Она замялась, а потом кивнула:

— Да. Она умерла, давая мне жизнь. Мне и моим сестрам. Отец умер позже. По крайней мере, мы так думаем. Он однажды ушел на охоту и больше не вернулся.

Хэл нахмурился, соображая, и спросил;

— Ты говорила, что твоя мать и тетки были последними представительницами вида гуманоидов на этой планете. Но ведь это не так. Фобо рассказывал, что до сих пор в джунглях прячется не меньше тысячи маленьких, изолированных друг от друга племен. К тому же ты говорила, что Растиньяк был единственным землянином, уцелевшим после аварии. Он был мужем твоей матери, и (как бы невероятно это ни звучало) их союз дал потомство! Представляю, как забегают наши, когда однажды узнают об этом — это же рушит все их доктрины об избранности землян, о том, что ни одно неземное существо не может достичь нашего уровня развития и сам химизм их организма и хромосомы никогда не достигнут того совершенства, чтобы сочетаться с нашими! Но… ты говорила, что у сестер твоей матери тоже были дети. А если последний мужчина из вашего племени умер задолго до того, как к вам на голову свалился Растиньяк, то кто же были их отцы?

— Мой отец, Жан-Жак Растиньяк. Он был мужем моей матери и трех ее сестер. И все они говорили, что он был непревзойденным любовником — очень мужественным и опытным.

— А-а… — только и сказал Хэл.

И больше, пока она заканчивала готовить салат, он не сказал ни слова. Он снова вспомнил о своей морали. В конце концов этот француз мало чем от него отличался. Может, он, Хэл, даже еще хуже. Он мысленно хихикнул: легко осуждать того, кто ступил на путь грехопадения. Легко до тех пор, пока ты сам не оказываешься на его месте. И еще он подумал: а как бы вел себя Порнсен, если бы Жанет предпочла познакомиться с ним, а не с Хэлом?

— …И тогда мы спустились по этой реке в джунглях, — продолжала она свой рассказ, — там они перестали следить за мной так строго, потому что думали, что мне не хватит смелости убежать домой. Потому что пешком это заняло бы два месяца пути по непроходимым чащобам, полным смертельных опасностей, по сравнению с которыми кайфец — это так, мелкая неприятность. — Она нахмурилась, вспоминая. — И вот наконец мы пришли в деревню, находившуюся на границе джунглей и цивилизованных земель. Там они позволили мне гулять по окрестностям одной. У них я выучилась их языку, а они учились у меня моему. Но все наши разговоры были на самом простом уровне. Один ученый из их группы — Аса’атси — просто замучил меня всякими опытами, анализами и тестами на физическое и умственное развитие. Там в деревне была в больнице машина, которая могла делать снимки того, что у меня внутри. Мой скелет, мои органы… Maw tyuh! Всю меня насквозь, почти что наизнанку.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: