Гибнет тело, умирает, Жанет! Тело человека. Почти все люди планеты задохнулись от недостатка кислорода.

— Похоже, я сумела понять большую часть из того, что ты рассказал, — задумчиво сказала она. — Но ведь умерли же не все?

— Нет. Как только это началось, земляне довольно быстро обнаружили причину и отправили на Марс отряд кораблей, который искусственными землетрясениями разрушил большинство построек марсиан.

На Земле же выжило где-то по миллиону человек на каждый континент. Были районы, населения которых болезнь практически не коснулась. Почему? Этого никто не знает Возможно, воздушные потоки, ветры, унесли вирус прежде, чем он коснулся земли. А если он не находит себе носителя, то через некоторое время погибает.

Короче говоря, сохранились Гавайские острова и Исландия со всем населением и организованным правительством. Также сохранился Израиль, словно длань Господня прикрыла его от смертельного дождя. И еще — Кавказ и Северная Австралия.

Эти народы и стали расселяться по опустевшей земле, заселяя мир снова, поглощая единичных представителей других народов, выживших после эпидемии. В джунглях Африки и на Малайском полуострове сохранилось достаточно людей, чтобы дать переселенцам отпор. Они восстановили собственную государственность, прежде чем их поглотила волна захватчиков.

И вот то, что произошло когда-то на Земле, теперь уготовано этой планете. Как только все будет готово, сандальфон отдаст приказ, и с «Гавриила» взлетят несколько невинных с виду корабликов со смертельным грузом. Только вирус на сей раз будет ориентирован на кровяные тельца этаозцев. И эти кораблики будут кружить и кружить над планетой, заливая ее невидимым смертельным дождем. И потом… повсюду… только черепа, черепа, черепа…

— Замолчи! — Жанет прикрыла ему рот ладонью. — Я не знаю, что такое белковые молекулы и эти, как их, эритроциты! Это все у меня в одно ухо влетело — в другое вылетело. Но я знаю, что чем дольше ты говорил, тем страшнее тебе становилось. Ты говорил все громче и громче, а глаза твои раскрывались все шире и шире.

Кто-то сильно запугал тебя в прошлом. Нет! Не перебивай меня. Они пугали тебя, но ты был достаточно сильным мужчиной, чтобы прятать свой страх в себе. И все же они основательно поработали, настолько, что ты не смог превозмочь его полностью.

Но теперь, — ее влажные губы касались его уха, — я собираюсь изгнать из тебя все страхи. Я собираюсь вывести тебя из твоей долины ужаса. Нет! Не протестуй. Я знаю, твоему эго трудно смириться с мыслью, что женщина может знать о том, что ты чего-то боишься. Но ведь я вовсе не об этом. Я восхищаюсь тобой еще в большей степени, так как знаю, что ты умеешь справляться со своим страхом, побеждать его. Я знаю, чего тебе стоило предстать перед Метром! И я знаю, что сделал ты это ради меня. Я горжусь тем, что ты сделал. Я люблю тебя за это. И я знаю, чего тебе стоит прятать меня здесь, когда любой неверный шаг может привести тебя к позорной смерти. Это моя природа, инстинкт и профессия — знать это и ценить.

А теперь давай выпьем вместе. Помни, что сейчас мы не там, снаружи, где нужно все время чего-то бояться, мы здесь, внутри, за этими крепкими стенами. И никого больше — только ты и я. Пей. И люби меня. Я люблю тебя, Хэл. Сейчас наше время. Забудь, обо всем в моих объятиях.

Их губы слились в поцелуе. Пальцы, лаская, побежали по коже, и Хэл и Жанет говорили и говорили друг другу те ласковые и нежные слова, что обычно говорят друг другу любящие.

Между поцелуями Жанет подливала в бокалы пурпурный напиток, и Хэл глотал его теперь даже с удовольствием. Он решил, что дело, очевидно, было не столько в алкогольных напитках, как таковых, сколько в запахе, омерзительном для него до сих пор. Но если нос удовлетворен, то и желудок с ним согласен. И с каждым глотком пить было все легче и приятнее.

Он осушил три бокала, встал и, подняв Жанет на руки, понес ее в спальню. Ее губы щекотали его шею, покрывая ее легкими поцелуями, и ему казалось, что с ее губ срываются электрические заряды, пронзающие кожу, обжигающие молниями мозг и трепещущую грудь. Они теплой волной стекали вниз, по бедрам, по зашевелившемуся члену, к подгибающимся коленям и еще ниже, к самым ступням, которые единственные, на удивление, оставались холодны как лед. И ему не хотелось уклоняться от ее поцелуев, как бывало, когда Мэри целовала его во время исполнения супружеского долга перед женой и церкводарством.

И все же, даже находясь в экстазе предвкушения, Хэл не мог победить крепость своих последних страхов — крошечное пятнышко мрака среди бушующего огня желания. Он не мог полностью забыться: он боялся, что может потерпеть неудачу, как бывало уже не раз, когда он в кромешной тьме копошился в кровати с Мэри.

Черное семя паники, зароненное неуверенностью в себе, потихоньку прорастало. Если у него сегодня не получится — он убьет себя. С ним будет покончено раз и навсегда.

Но, твердил он сам себе, этого не случится! Это не должно случиться. Это невозможно, когда он держит в объятиях Жанет и его губы прижаты к ее губам.

Он уложил свою сладкую ношу на кровать и выключил люстру, но Жанет тут же включила ночник.

— Зачем? — Хэл так и застыл в изножье кровати, чувствуя, как паника вновь разрастается в нем, гася желание, и недоумевая, как Жанет успела так быстро и незаметно для него скинуть с себя всю одежду.

— Вспомни, что сам говорил мне недавно. Великолепная цитата: «И сказал Господь: «Да будет свет!»

— Да, но мы лучше обойдемся без него!

— А я не обойдусь. Я должна видеть тебя каждый миг. Темнота отнимает половину удовольствия. Я хочу видеть тебя в любви.

Она нагнулась к ночнику, чтобы изменить угол падения света, и ее груди, всколыхнувшиеся при этом, нанесли ему несокрушимый удар.

— Вот так, — удовлетворенно промурлыкала она. — Теперь я смогу видеть твое лицо. Особенно в тот момент, когда ты будешь любить меня больше всего.

Она протянула ногу и коснулась большим пальцем его колена. Плоть коснулась плоти. Словно ангел перстом своим указал Хэлу его неизбежную судьбу Он опустился на колени, а Жанет подтянула ногу к себе, все еще не отрывая пальца, словно от него в его плоти проросли корни.

— Хэл, Хэл, — зашептала она, — что они с тобой сделали? Что они сделали со всеми вашими мужчинами? Ты говорил, что вы все такие Что же они натворили! Вместо любви они научили тебя ненависти и назвали ненависть любовью. Они сделали из тебя полумужчину, который обращает свою энергию сначала против себя, а потом наружу, против какого-нибудь врага, которого они тебе укажут. Да, вы стали бравыми солдатами. Но это потому, что вы не умеете любить.

— Это неправда, — возразил он. — Неправда!

— Я же вижу все. Это правда.

Она выпрямила ногу и плотно прижала ее к его ноге.

— Иди ко мне, — прошептала она. И когда он, все еще на коленях, придвинулся ближе, она приподнялась и уложила его голову у себя на груди. — Коснись губами вот здесь. Стань снова ребенком. И я сумею пробудить в тебе любовь и заставить тебя забыть твою ненависть. И тогда ты станешь мужчиной.

— Жанет, Жанет, — хрипло прошептал он и, найдя на ощупь выключатель ночника, взмолился: — Только не при свете!

— Только при свете, — она положила ладонь сверху его руки, сжимавшей выключатель, но потом добавила: — Ну хорошо, Хэл. Выключи. Но ненадолго. Если тебе так необходимо вернуться во тьму, возвращайся, и как можно глубже. А потом ты снова родишься и увидишь свет. Вот тогда мы его и включим.

— Нет! Пусть остается, — проворчал он. — Я не в чреве своей матери и не хочу туда возвращаться. Мне нет никакой необходимости в этом. Я возьму тебя приступом, как армия берет город.

— Не будь солдатом, Хэл. Будь любовником. Ты должен любить меня, а не насиловать. Да и как ты возьмешь меня приступом, если я буду вокруг?

Она мягко прикоснулась к нему рукой, слегка выгнула спину, и внезапно он оказался в окружении. Мощная волна захлестнула его, сходная с той, что прокатилась по нему, когда Жанет целовала его в шею, но намного сильнее и ярче.