Вот он съежился в разбомбленном доме, а по лестнице к нему поднимаются трое мальчишек. Он отвернулся, и их больше нет. Ужасные крики из разверзшейся дыры, звуки тяжелого падения... Один погиб, другой на всю жизнь остался парализован; третий, самый младший, уже никогда не вспомнит, что случилось в тот день...

Еще годы, еще эпизоды его жизни пролетали перед ним с отчетливой ясностью.

Вот он в приюте, сидит в кроватке, с кем-то разговаривая — с другом, но неясно, кто этот друг. Всегда приоткрытая дверь распахивается и дежуривший старик трясет его и ругает. И ужасный звук, когда старик ушел и упал с лестницы. Его странный взгляд, странный изгиб шеи...

Годы пошли медленнее, как подходящий к станции поезд.

А потом... о, Боже... а потом... он крохотный. Он не может двигаться. Голову наполняет пульсирующий звук, который почему-то утешает. И все черно. Но не только. И красно тоже. Кроваво-красно. И становится светло, слишком светло. Что-то выталкивает его наружу, в ослепительное бесконечное пространство, которое пугает его. И он легко выскальзывает из матки, хотя нет никого, кто помог бы, только трясущиеся руки матери. Он слышит ее всхлипы, ее мучительные стоны, ощущает грубые, покрытые кровью пеленки, в которых лежит. И чувствует рядом с собой, меж сжавших его материнских бедер, появление — под истошный крик матери — еще чего-то, что он не видит, поскольку не имеет зрения, но знает — это часть его самого. И вот уже это необъяснимое что-то лежит возле него, слабо двигая, как и он, конечностями. А он, только что рожденное дитя, с отвращением отталкивает от себя то, что вошло в мир вместе с ним. И все черно, черно, ЧЕРНО!

Келсо скорчился в темноте ямы, и его тело сокрушили рыдания, душу мучили воспоминания. Запах усилился, стал удушающим. Липкая слабость обволокла Келсо, как черное масло.

И тут что-то прикоснулось к нему. Щетинистая, покрытая чешуей рука — холодная рука — обхватила и крепко сжала его кисть.

Элли удивилась, увидев через окно кабины, что катер свернул от реки к болотам. Она была уверена, это он увязнет в камышах и иле, но вскоре поняла, что рулевой знает путь. Из густой утренней мглы появились крыша и верхний этаж старой мельницы, украшенной, как виньетками, клубами серого тумана. Даже с этого расстояния Элли видела, что здание полуразрушено: пятнами проступала заляпанная красная кирпичная кладка, а черепица на крыше местами провалилась.

Значит, ее везут туда? На мельницу Слодена? Это там они держат Келсо? Элли взглянула на головореза, сидящего напротив в компактной кабине прогулочного катера, и заметила, что он холодно оценивает ее тело. Когда их глаза встретились, громила усмехнулся и намеренно ленивым взглядом снова осмотрел ее фигуру.

Элли отвернулась и подтянула колени к подбородку, радуясь, что в джинсах. Ночь была долгой, полной страхов, полной тревоги за Келсо. Девушке не говорили, что с ним сделали, а только язвили, что и с ней обойдутся так же, если она не будет отвечать на вопросы. Допрос проводил высокий человек в сером костюме, и Элли догадалась, что это личный секретарь сэра Энтони Слодена Джулиан Хенсон. Самого Слодена она не видела.

Когда ее схватили на стоянке трейлеров, Элли отчаянно сопротивлялась, но единственной наградой за это были синяк на правой скуле и ободранные ребра. Хотя ей набросили на голову одеяло, судя по времени последовавшей поездки и по виду из комнаты, где ее потом заперли, Элли заключила, что ее привезли в Эшли-холл. Последовавший допрос поначалу протекал мягко. Хенсон скорее намекал, чем утверждал, будто знает, что она и Келсо замешаны в продаже наркотиков, поставщиком которых был Энди Тревик. Он хочет лишь узнать, кто еще в этом участвовал и куда сбывалось украденное. Элли разыграла полное неведение, и постепенно терпение Хенсона стало истощаться.

Ее дружок уже признался в краже наркотиков вместе с Тревиком, было заявлено ей, и чтобы спасти шкуру Келли, ей лучше со своей стороны добавить некоторые подробности. Элли удалось изобразить удивленный смех, но вышло не очень убедительно. Двое головорезов — не похожие на жителей Суффолка, а скорее из Уайтчепела — были готовы слегка отхлестать ее, но Хенсон не хотел и слышать об этом. Сэр Энтони будет недоволен. Да благословит Господь сэра Энтони! Допрос продолжался, но Элли все не сдавалась: она не понимает, о чем они говорят, и ничего не знает о наркотиках. Черт возьми, кто такой Тревик?

В конце концов ее на время оставили в покое, дав возможность обследовать маленькую голую комнатку, ставшую ее тюрьмой. Естественно, дверь была заперта, и не было возможности выбраться через крохотное окошко, даже если бы удалось его открыть, поскольку комнатка находилась на самом верхнем этаже дома, где, по-видимому, в свое время располагалось жилье прислуги. Или мансарда. Небо снаружи постепенно темнело, и Элли видела внизу широкую реку, темную и хмурую. Как раз, когда девушка выглянула, с моря приползла мгла и скрыла поверхность реки в удушающем саване.

Звук отпирающейся двери заставил Элли обернуться. Вошел Хенсон, так распахнув дверь, что она ударилась о стену. Девушке доставило некоторое удовлетворение, что он выглядел утомленным, как и она, но этот лучик радости тут же померк, когда Хенсон рявкнул:

— Мы знаем, что вы оба из полиции, так что тоже можешь все рассказать!

На мгновение — на кратчайшую секунду — Элли чуть не поддалась на этот блеф, но быстро отмела сомнения. Прежде всего, она работала не в полиции, а потом, если они действительно считают ее и Келсо полицейскими, к чему же эти вопросы о сбыте наркотиков?

Когда Элли сообщила Хенсону, что он спятил, то думала, он ударит ее, несмотря на неудовольствие сэра Энтони. Вместо этого ее проволокли по лестнице и через территорию поместья к эллингу. Путь наверх по широкой реке был коротким; теперь Элли видела, что они двигаются через болото по узкому фарватеру, заросшему длинными камышами, которые то и дело мели по иллюминаторам. Потом показалась маленькая пристань.

В кабину вошел Хенсон, лицо его было мрачным.

— Возможно, некоторое время, проведенное с дружком, убедит тебя сказать правду, — сказал он.

— Что вы с ним сделали?

Элли почувствовала в животе огромную тяжесть.

— Скоро узнаешь. Выведите ее!

Тип напротив Элли встал, рывком поставил ее на ноги и толкнул к люку. Сопротивляться не было смысла. На палубе было холодно, но было приятно снова оказаться на воздухе. Чья-то рука грубо толкнула ее на пристань, и Элли чуть не поскользнулась на мокрых досках.

Хенсон шел впереди, и девушка следовала за ним, другие, чуть поотстав, шли по бокам. Один взял ее за руку выше локтя, чтобы она не пыталась бежать.

— Действительно жаль, мисс Шепхерд, — через плечо сказал Хенсон. — Вы оба могли бы избежать стольких неудобств. Уверяю вас, вам не понравится место, где вы проведете этот уик-энд. К счастью, персонал мельницы — то есть те, кто не занят в нашей другой деятельности — в понедельник вернутся. Впрочем, вам хватит.

— Какого черта, что здесь происходит? Мы не сделали ничего плохого! — Элли догнала его и потянула за плечо. — Слушайте, я не понимаю, к чему все это и что вы затеяли. И более того, мне все равно. Просто отпустите нас, и обещаю: мы никому ничего не скажем.

Хенсон высвободился.

— Не надо быть смешной, — сказал он.

Когда они вошли во двор мельницы, Элли содрогнулась, поскольку сама его оголенность соответствовала страху, который она ощущала внутри. В дальнем конце стоявшего над двором здания была прорезана арка, позволявшая грузовикам выезжать на шоссе. С обеих сторон маячили похожие на амбары строения, их стены заросли мхом, только там и сям проглядывали блеклые красные кирпичи. По краям открытого пространства в беспорядке были разбросаны красные, зеленые и черные металлические бочки, и в разных местах были сложены отсыревшие поддоны, какие используются автопогрузчиками. Залитый гудроном щебень во дворе был разбит и покрыт лужами, и только пробившиеся пучки травы и сорняков нарушали сплошное серое однообразие.