— Что бы теперь такое… а, ребята?.. — начал Владик.

— Придумала! Ну и будет сейчас… — От нетерпения Вера даже не договорила и принялась набирать номер телефона.

— Что ты придумала? — спросил я.

— То, что ты сейчас разыграешь Лёшку!

Я не успел даже возразить, как Вера, изменив голос на писклявый, выпалила в трубку:

— Лёшу Лодкина!.. Вы Лодкин? Кисловодск вас вызывает. Абонент, не отходите от аппарата! Соединяю! — И Вера притиснула трубку к моему уху.

Я понял, что задумала Вера. Она хотела, чтобы я поговорил с Лодкиным голосом Анны Аркадьевны, нашей преподавательницы русского языка и классной руководительницы. Но я не подготовился к розыгрышу и не знал, что скажу Лодкину. Я помнил только, что ему предстоит переэкзаменовка по русскому и, значит, надо Лёшу спросить, как у него дела с грамматикой. О чём бы ещё могла спросить его Анна Аркадьевна, я не представлял.

— Здравствуй, Лодкин, — сказал я неторопливым, слегка певучим голосом Анны Аркадьевны.

Анна Аркадьевна очень молодая, но голос у неё взрослее, чем она сама. А возможно, это она с нами старается говорить пожилым голосом, чтобы дисциплина в классе была лучше, — не знаю.

— Здравствуйте, Анна Аркадьевна! — закричал Лодкин не то обрадованно, не то испуганно. — Мне вас очень хорошо слышно!

— Ну, как у тебя дела с грамматикой? — спросил я.

И это у меня получилось так похоже на Анну Аркадьевну, что Вера в восторге запрыгала по комнате, а Владик выскочил хохотать в коридор.

Лодкин ответил, что вчера был в школе и писал тренировочный диктант.

— А как ты думаешь, ты сделал в нём ошибки? — спросил я.

Такой вопрос вполне могла задать Анна Аркадьевна.

— Наверно, сделал, — ответил Лодкин печально. — Боюсь, что сделал, Анна Аркадьевна.

Как дальше продолжать разговор, я просто не знал. Мне не приходило на ум ничего подходящего, но так как молчать было нельзя, я задал Лёшке вопрос, которого Анна Аркадьевна, конечно, не задала бы:

— А скажи мне, Лодкин, как ты думаешь: каких ошибок в диктанте ты совершил больше — грубых или негрубых?

Должно быть, моя дурацкая фраза озадачила Лёшку, потому что он некоторое время тяжело дышал в трубку. Наконец он ответил:

— По-моему, у меня больше негрубых ошибок… Мне кажется…

Мне стало жаль Лёшку, захотелось подбодрить его, и я сказал:

— Я уверена, что ты выдержишь переэкзаменовку как следует. Совершенно не сомневаюсь. Уделяй только побольше внимания правилам. Заглядывай почаще в орфографический словарь. И всё будет хорошо, вот увидишь. Ты вполне можешь написать на четвёрку, Лодкин. Я желаю тебе успеха, и я в тебе уверена!

Не знаю, была ли в эту минуту уверена в Лёшке Анна Аркадьевна там, в Кисловодске, но, по-моему, и она, если бы услышала, до чего Лёшка печальный, решила бы его подбодрить.

— Спасибо, Анна Аркадьевна, — сказал Лёшка. (Я никогда ещё не замечал, чтобы у него был такой взволнованный голос.) — Теперь я… Мне ребята тоже говорили, что я могу выдержать, только я… А раз вы говорите, то, значит… я, может, правда выдержу! Большое вам спасибо, Анна Аркадьевна! Вообще…

— За что же, Лёша? — спросил я, едва не забыв, что изображаю Анну Аркадьевну.

— За то, Анна Аркадьевна, что позвонили… Времени не пожалели. Я очень… Анна Аркадьевна! Вот что я спросить хочу, — вдруг вспомнил он: — вводные слова в предложении всегда запятыми выделяются? Я в диктанте выделил.

Этот совсем неожиданный вопрос меня затруднил. Дело в том, что за лето я позабыл некоторые синтаксические правила. Я никак не думал, что сейчас, в каникулы, они мне зачем-нибудь понадобятся.

— Видишь ли, Лодкин, — промямлил я с таким сомнением, какого у педагога быть не должно, — всё зависит от случая, понимаешь ли… Правила без исключений бывают редко, так что…

Тут, к счастью, Вера заметила, какой у меня стал нерешительный тон, и затараторила в трубку:

— Ваше время истекло! Заканчивайте разговор! Истекло ваше время! Разъединяю вас!

Когда я положил руку на рычаг телефона, Вера и Владик захлопали в ладоши. Но я был не особенно доволен собой. Мне и раньше приходилось подражать голосам других людей — например, в школе во время перемены я «показывал» иногда ребятам нашего учителя физкультуры или чертёжника. По тогда это была просто шутка, и мне нравилось видеть, как все ребята смеются. А сейчас получилась путаница.

— Надо объяснить Лёшке, что я его разыграл, — сказал я, — а то он… — И я потянулся к телефону.

Но Вера отвела мою руку:

— Хорошо, скажешь ему, скажешь, но только не сейчас. Завтра скажешь, ладно? Или, ещё лучше, мы с Владиком ему скажем. Вот он удивится, представляешь?

Владик тоже стал меня уговаривать подождать до завтра. Он сказал, что завтра всё равно зайдёт к Лодкину, потому что следит за его занятиями, и заодно уж ему всё объяснит. В конце концов я согласился.

Наутро я проснулся оттого, что кто-то орал мне прямо в ухо:

— Над кроватью, Володя, — суффиксы прилагательных, над столом приставки висят, а в простенках — причастия снизу доверху!.. Доброе утро!

— Какие причастия? Доброе утро! Почему в простенках? — крикнул я, спросонья немного перепугавшись.

— Как — какие? Слева — действительные, а справа — страдательные. Столбиками.

Я открыл глаза и увидел Владика.

— Да проснись же, Володька! — снова закричал он. — Лёшка взялся за ум, понял?

— А, так ты был у Лодкина? — догадался я.

— Дошло всё-таки. А где же ещё!

— Удивился, наверно, Лёшка, когда узнал, что это я его вчера разыграл? — спросил я.

— Он-то, наверно, так бы удивился, что и представить нельзя, — сказал Владик, — только я ему, конечно, ничего не сказал. Сам понимаешь…

— Ничего не понимаю! — перебил я его. — Как же, когда…

Но тут Владик тоже меня перебил:

— Слушай, это даже спящий поймёт! Со вчерашнего вечера Лёшка стал заниматься на совесть. После твоего звонка он решил обязательно выдержать переэкзаменовку. Хочешь, чтобы ученик нашего класса остался на второй год?

— Если хочешь, тогда иди к нему и расскажи, что вчера разыграл, — добавила Вера, появляясь на пороге.

Я вскочил с постели и сказал, что мне нужно подумать.

— Думай, — согласился Владик, — а мы пойдём отнесём Лёшке орфографический словарь. Думай…

Я остался один.

Лёшу Лодкина я знал давно.

Он был известен не только в нашем классе, но и в параллельных. О нём говорили на сборах звена и отряда, на родительских собраниях и на педсовете. Я думаю, что о нём слышали и в роно.

Лёша Лодкин делал огромное количество ошибок в диктантах. Его диктанты хранились в методических кабинетах. Ему удавалось иногда сделать несколько ошибок в одном слове. Из-под его пера выходили часто слова совсем без гласных. Учителя говорили, что было бы лучше, если бы он делал ошибки на какие-нибудь определённые правила. Тогда с ними было бы легче бороться. Но, к сожалению, Лодкин совершал ошибки не на правила. Главное — Лёшка даже не верил, что сможет запомнить всё то, что нужно, чтобы стать грамотным. Лёша считал, что только случайно может написать диктант сносно. Поэтому запятые, например, он ставил без всякого разбора. Я видел однажды, как Лодкин расставлял их в уже написанном диктанте. Он обмакнул перо и, прошептав: «Была не была!» — принялся за дело.

То, что Лёшка решил во что бы то ни стало сдать переэкзаменовку, было, конечно, очень хорошо. Я отправился к Лёшке.

Мать Лодкина — она открыла мне дверь — сказала торжественно:

— Лёша занимается! — У неё был праздничный вид.

— Володя, ты уж… — Лёшка посмотрел на меня виновато и дружески. — Я сейчас с тобой разговаривать не буду и на улицу не пойду. Не обижайся, ладно? Дело, Володя, в том…

И он заговорил о том, что должен теперь заниматься так много, как только может, потому что Анна Аркадьевна даже на отдыхе о нём не забывает и вчера звонила из Кисловодска.

— Может быть, она ещё позвонит. Я её тогда обязательно хочу порадовать, — сказал Лёшка. — Ведь она же может ещё позвонить?