— А это еще кто такой? — спросил отец, не поворачивая головы.

— Ну что за имя — Сорока? Я буду звать его Тима.

— Вот с ним и посоветуйся… С Тимой, — сказал отец, и она почувствовала, что он улыбается.

— Насчет замужества? — уточнила она.

— Он даст тебе дельный совет, — ответил отец.

— Ты что, с ним в сговоре? — спросила Алена.

— Ты мне мешаешь работать! — возмутился отец, однако в голосе его не было раздражения, наоборот — скрытая улыбка.

— Спокойной ночи, папа, — сказала Алена и осторожно закрыла за собой дверь.

Самая капризная в мире зима — это ленинградская. Случается, в середине октября выпадает обильный снег, ударят морозы, а в Новый год сыплет с ватного неба весенний дождь, под ногами сверкают лужи. Бывает, утром все бело, деревья в парках обросли пушистым инеем, каменные бока зданий в леденистой изморози, высокие белые папахи надели на себя Барклай-де-Толли и фельдмаршал Кутузов, что бессменно стоят на посту у Казанского собора. А к вечеру город снова темно-серый, ни одного белого пятна. С крыш течет, из водосточных труб вместе с талой водой с грохотом вылетают на тротуары ледяные пробки.

В такой промозглый зимний день приехали на «Запорожце» на станцию технического обслуживания Гарик с Ниной. Сороку он разыскал в основном цехе. Вместе с Васей Билибиным тот копался в моторе новеньких «Жигулей». Видно, что-то у них не ладилось, потому что позы их были напряженными, а лица озабоченными. Рядом суетился расстроенный владелец.

— У меня еще гарантия не кончилась, — говорил он, нагибаясь к слесарям. — Если в моторе серьезные неполадки, его ведь могут заменить? Вы дайте мне справку, что обнаружен заводской дефект.

— Завод тут ни при чем, — ответил Сорока.

— А кто же?

— С какой скоростью вы ездите по городу? — Выпрямившись, Сорока взглянул на него.

— Я, товарищ, правил не нарушаю, — с достоинством ответил владелец. В среднем я езжу по городу со скоростью сорок-пятьдесят километров. Мне спешить некуда.

— На прямой передаче? — уточнил Сорока.

— Не на третьей же? — пожал плечами водитель, — Конечно, на прямой.

— Поэтому вы и запороли распределительный вал, — подытожил Сорока, вытирая ветошью руки. — Если бы вы внимательно прочитали инструкцию, то обратили бы внимание, что там написано: «Прямую передачу можно включать, если скорость не менее шестидесяти километров».

— Это на «Волге» и «Москвиче» можно ездить на прямой передаче, если даже скорость тридцать километров, — вмешался Вася Билибин. — А «Жигули» машина скоростная, у нее другой режим.

— Что же мне делать? — растерянно уставился на них гражданин.

— Нужно менять распредвал, — коротко ответил Сорока и тут увидел Гарика, стоявшего в сторонке. Улыбнулся ему и пошел навстречу.

— Где же я возьму этот… распредвал? — не отставал от него водитель. — Это страшный дефицит! Может, вы чем поможете?

— Кажется, еще пара осталась на складе, — сказал Сорока. — Вася, поменяй товарищу распредвал.

Владелец «Жигулей» растерянно уставился на Сороку. Он все еще не верил своему счастью.

— Вы мне поставите… новый распределитель? — изумленно переспросил он.

— Давненько ты сюда не заглядывал! — пожал Сорока руку приятелю. — Наверное, телега поломалась?

— В порядке, — улыбнулся Гарик. — Заехали с Ниной проведать тебя. Ты ведь сам не догадаешься прийти.

— Нашли квартиру? — поинтересовался Сорока, отходя с ним к двери, в которую задувал ветер и залетали дождевые капли.

— Ты знаешь, у нее чудесные старики, — с подъемом сказал Гарик. — Я хотел отдельно жить, так они и слушать не хотят… Поднакопим деньжат — в жилищный кооператив вступим. Нинкин старикан обещал помочь, у него тут колоссальные связи… Правда, не хотелось бы одалживаться у родственничков… Но это Нинкина забота, родители души в ней не чают… Веришь, утром теща чуть ли кофе в постель не подает… Умора!

Сорока слушал его и думал, что он не смог бы жить с родителями своей жены, пусть даже они «чудесные старики». От кого-то зависеть… И Гарик сразу после женитьбы говорил, что первым делом займется поиском комнаты… А с другой стороны, зачем искать, если им отдали лучшую комнату?..

Он, Сорока, не смог бы с родителями жить, а Гарик, может быть, сможет…

— С работы мчусь на Садовую встречать жену, — сообщил Гарик. — Раз не приехал, так ее какой-то тип привез на «Волге» — говорит, старый знакомый…

— Даже не верится, что ты теперь женатый человек, — оглядел его Сорока. И в голосе у него прозвучали какие-то грустные нотки.

— Я и сам до сих пор не верю, — ответил Гарик. И вид у него действительно был озадаченный.

Неподалеку от них две женщины в длинных резиновых фартуках мыли «Волгу». Гудел компрессор, из наконечника шланга била тугая светлая струя. Она ударяла в блестящие бока машины, лоскотала в округлых крыльях, выворачивая оттуда комки старой грязи. Когда мойщица выпрямилась, струя хлестнула по никелированным колпакам колес, и до них долетели брызги.

— Чего мы тут стоим? — сказал Гарик. — Там, в машине, Нина ждет…

Сорока не успел ответить, к ним подошли Вася Билибин, кладовщик и взволнованный владелец «Жигулей».

— Нет у меня распредвалов, — заявил кладовщик. — Еще вчера кончились.

— А те два, что я нынче утром на полке видел? — спросил Сорока. Лицо его стало хмурым.

— Это фонд начальника станции, — со значением произнес кладовщик, худощавый парень лет двадцати пяти.

— Я про такой фонд не слышал, — отрезал Сорока. — Выдай Билибину один вал.

— С начальником ты будешь сам разговаривать… — заколебался кладовщик.

Но Сорока уже повернулся к нему спиной.

— Вася, поставишь товарищу распредвал и сразу займешься вон тем «Москвичом», — кивнул он на яму, где очередную машину проверяли на сходимость колес.

Когда они вышли из цеха, Гарик поинтересовался:

— Твой знакомый?

— О ком ты? — не понял Сорока.

— Скажешь, ты ему вал поставил за красивые глаза?

— Я его в первый раз вижу, — усмехнулся Сорока. — А на глаза, понимаешь, даже внимания не обратил.

— Ты знаешь, сколько сейчас распредвал стоит?

— Двенадцать рублей по прейскуранту, — невозмутимо ответил Сорока.

— Спекулянты по сорок-пятьдесят рублей дерут за штуку!

— То спекулянты, — сказал Сорока. — А мы — государственное предприятие.

— Спасибо, разъяснил… — рассмеялся Гарик. — Я гляжу, тут у вас можно деньги лопатой огребать!

— Можно… да осторожно, — нахмурился Сорока. — Двоих таких огребал с треском вышибли. По два года условно схлопотали с вычетом каких-то процентов из зарплаты… Конечно, можно потихоньку облапошивать клиентов и сшибать рублики-трешки…

— На такое ты не способен, — рассмеялся Гарик. — Нет таланта… А я бы с этого дядечки за распредвал червонец-два сорвал бы!

— Не наговаривай на себя, — усмехнулся Сорока. — Тоже мне нашелся ловчила!

— Да, эта работенка не для нас с тобой, — вздохнул Гарик. — Честно вкалываешь за станком от гудка до гудка, а какой-то деляга, устроившись на теплом местечке, в два-три раза больше тебя зашибает. Возьми хотя бы этого Глеба из комиссионки? Нинка говорит, у него денег куры не клюют…

— Не завидуй, — сказал Сорока. — Такие людишки плохо кончают.

— Я не завидую, — ответил Гарик. — Возмущаюсь.

Моросил холодный дождь, в подворотне завывал ветер, и они забрались в машину, в которой сидела в красивой, отороченной мехом дубленке Нина. Она улыбнулась Сороке и протянула руку. Ему показалось, что девушка немного похудела, щеки побледнели, а выразительные серые глаза сталя больше и глубже. И улыбка какая-то отрешенная. И при всем этом озабоченное лицо. На коленях у нее кожаная сумка с блестящей застежкой. Ничего не скажешь, модная и красивая жена у Гарика!

— Ты так долго… — с упреком взглянула она на мужа и тут же перевела взгляд на Сороку. — Бросил меня одну в холодной машине и скрылся…