– О боги… Хорошо, Дани, побудь здесь, только не входи в воду. Я скоро вернусь.

Майда кивнула, жалобно глядя на брата, и тот сделал несколько шагов прочь. Неподалеку показалась человеческая фигура, нетвердым, испуганным шагом перемещающаяся от одного даримого фонарем островка света к другому, и Мэй замер в тени спускающейся к морю живой ограды, выжидая, пока человек пройдет мимо.

Тот, как назло, приближался, оказавшись в итоге немолодой напряженной женщиной, невесть зачем зашедшей в зону набережной и спешащей вернуться к своим обычным делам. Где-то дома ее ждет… кто? Возлюбленный или ненавидимый, а то и просто безразличный человек. Он возьмет ее руки в свои и даже не ощутит, как бьется тоненькая жилка на запястье. Не заметит пульсации жизни.

Люди так отчаянно пытаются быть счастливыми… Но каждая секунда существования добавляет им лишь боль, а за все хорошее приходится бороться, выдирая его у судьбы. Бесконечное одиночество, разрезаемое выдуманными чувствами.

Как они несчастны, Дани, если бы ты только знала. Мужчины, женщины, дети… Их занимают бессмысленные загадки, разум тянется прочь от обыденности и выживания. Их души черствеют, не вынося раздирающих эмоций, невозможности быть тем, кем быть суждено… Они отпускают свою мечту и жизнь прочь, кто раньше, кто позже, но никто еще не избежал подобной планиды. И слишком редко люди находят то сокровенное, что позволяет их чувственности не умереть.

Майда позади тихо вздохнула, словно неся невидимый ему тяжелый груз, но Мэй даже не обернулся, зачарованно глядя на приближающуюся женщину. Она шагала странно медленно, и парень, словно вживую, видел ток крови под ее кожей.

Шаг… Шаг… Испуганный взгляд через плечо. Десятки прожитых лет, давящих на плечи. Для чего ты живешь, создание? Чтобы однажды уснуть в сколоченном из распиленных тел растений гробу, на результатах многодневной работы насекомых, скупо смоченных неискренними слезами наследников? Или ты слишком бедна для такого, и собственные дети сожгут тебя в мелкий пепел? Не больше ли тебе по нраву мои объятия?

Я мог бы показать совершенно иные грани реальности. Тебе ведь доступна лишь она? Твое зрение не способно пронзить сферы, различить и изъять силу, вплетенную в тело. А она – бурлит. Я вижу, что ты полна этой сладостью, я уже чувствую, как она расплывается внутри…

За спиной Меатина тихо зашуршала галька, и он вздрогнул, чуть придя в себя.

– Дани… Что ты делаешь?

– Это жажда, Мэй, – пояснила майда, уже полощущая тонкие, на глазах срастающиеся ноги в морской пене. – То, что внутри каждого из нас, и что не скрыть никакими иллюзиями.

– Дани…

– Любовь… Верность… Забота… Брат, это все выдуманные слова о несуществующих чувствах. Есть жажда, свойственная каждому майду, и долг, который я выполню.

– Ты врешь! – через силу выдавил Мэй и сделал несколько шатких шагов по направлению к погружающейся в волны сестре. Сжать тонкое горло своими руками, прервать творимое заклятие… Но не дошел, бессильно взрыхлив камни собственным телом, порывающемся броситься к ускользающей добыче и вонзить в нее клыки, наслаждаясь стекающими по губам тёплыми струями.

– В Альдрии сейчас четверо майдов, объятых той же жаждой. Сильнее, неодолимее, внезапнее твоей. Борись с нею, останови их! – Голос Дани звучал насмешливо и торжествующе. – Твои дорогие люди страдают, разве ты не слышишь? Вонзи свои клыки в эти мягкие, слабые шеи, непривычные к твоему напору, прерви их муки. Иди же, сын патриарха. Властвуй!

– Как ты смогла… – слабо прошептал Мэй, против своей воли поднимаясь и делая первые шаги прочь. – Как? Общая кровь…

Дани его услышала и даже снизошла до грустного ответа, погружаясь в теплые воды.

– Ценой одной очень маленькой и невосполнимой жизни, дорогой братец. Нас ведь больше…

Волны сомкнулись над головой сестры, и Меатин со стоном бросился к разгорающемуся огнями городу, чувствуя, как его разум исчезает под напором истинной сути майда.

Найтир молчал, глядя в украшенную искусной резьбой белую стену. Больше всего Дани было интересно, замечает ли отец руку, оглаживающую его голову нервными скупыми движениями.

Заметил.

Сжал ладонь до боли собственными когтями, не обращая внимания ни на приглушенный писк дочери, ни на расплывающиеся в воде багровые струйки.

– Ты убила моего ребенка, чтобы заставить брата напасть на Альдрию.

– Нет.

– Как – нет?

– Не только его, – криво и вызывающе улыбнулась Дани. – Всех пятерых. Но силу у малыша пришлось взять для Мэя.

– О чем ты споришь? – патриарх едва сдерживал рвущиеся наружу слова, и его пальцы сжимались все сильнее. – О чем?

– О майде, который желал убить твоих детей. Который уверен в превосходстве людской расы. Который не желает возродить величие своей. Который способен пройти в наш дом незамеченным.

Голос Дани полнился мучительной болью.

– О майде, который – сын патриарха. Пытавшийся помочь своим братьям и до конца выполнивший свой долг. Уничтоженный людями, которым неосмотрительно доверял. Сожженный ими в лучах глаза земли.

Вскинув глаза на дрожащую майду, Найтир выпустил ее ладонь, и Дани со стоном накрыла ранки губами.

– И чего ты хочешь, дочь?

– Войны!

– И, как ты полагаешь, у меня будет символ и имя?

– О да. Древняя кровь, бессмысленно уничтоженная нашим кормом!

Глаза Дани пылали ненавистью и безумием, и Найтир усмехнулся. Скоро, уже совсем скоро…

– Твой любимый брат все еще не погиб, дитя мое.

– Он должен умереть. Я не собираюсь жить в постоянном страхе, и если ты настолько слаб, что отпустишь его одного, я прикончу этого выродка собственными руками!

Не удержавшись, патриарх откровенно расхохотался.

– Если бы ты могла, то сделала бы это сразу. Почему ты просто мне обо всем не рассказала?

– Ну… – лукаво потупилась Дани. – Мне захотелось немного поиграть.

– Я не осуждаю тебя за желания. Но есть вещи, с которыми забавляться не стоит.

– Я больше не буду! – с готовностью пообещала девушка.

– Тогда иди ближе.

Найтир протянул руки, и Дани с готовностью соскользнула к нему со своего сидения.

– Осталось меньше луны. Я хочу тебе помочь.

– Как?

– Помнишь, что мы делали, чтобы ты зачала?

Девушка, едва заметно покраснев, зарылась пальцами в толстый ковер водорослей, укрывающих пол.

– Дочь. Моя дочь.

Патриарх с силой провел когтями по собственной шее, оставляя кровоточащие порезы, и немного откинулся назад, чтобы прильнувшей к нему майде было удобнее. Он все еще приходил в совершенно излишний экстаз от прикосновений ее холодных губ и шершавого языка, собирающего с кожи соленые капли.

Не в силах сдерживаться, Найтир положил руки на бедра Дани, прижимая ее к себе, и в который раз проклял поганую шутку эволюции, не дающую возможности осуществить желаемое в сей же час и миг. Раны уже срастаются, ткани регенерируют, и неплохо бы взять с дочери плату за этот подарок.

Девушка наконец оторвалась, с сожалением глядя на бледные полоски, расчертившие сомкнувшуюся чешую. Патриарх отстранил ее одним резким жестом и поднялся. Всего несколько часов до заката и конца ночи, а он все еще не встретился с сыном.

Лица вокруг были неправильными. Не потому, что вместо аккуратных щелей, формирующих едва приподнятый над гладкой чешуей нос, посередине круглых кожаных глыб высились огромные мерзкие клубни. Не потому, что сияющие серебряные глаза заменяли блеклые рыбьи гляделки, постоянно скрывающиеся в проросших жестким волосом складках. Не из-за каркающей, рубленой речи, долетавшей из мясистых губ, вывороченных наружу внутренностями, не из-за похожих на червей цветом и структурой пальцев, не из-за клубков водорослей, проросших на макушках, а порой и повсеместно, не из-за бессмысленных плоских зубов.

Нет. Поражали эмоции, читавшиеся на лицах людей. Не было того страха, что заставлял их искривляться в бессмысленные маски прошлой ночью. Говорят, они убили почти два десятка. Значит, остальных удалось спасти. Он не считал, сколько было. Просто – много.