Очень редко случается, чтобы несчастье было забыто перед обольстительными чертами, но красота, молодость Фульмен, явившейся под именем госпожи де Бевуаль, успокоили немного Эммануэля, обуреваемого самыми тяжелыми предчувствиями. Что нужно этой женщине? Она, конечно, хочет предложить выкуп за какое-нибудь компрометирующее письмо.

Фульмен села и гордо взглянула на маркиза.

— Маркиз, — сказала она ему, — позвольте мне умолчать, зачем и как я приехала к вам в полночь, почему я впутываюсь в некоторые, лично касающиеся вас, дела?

— Но, сударыня… — пробормотал удивленный маркиз.

— Сударь, — продолжала Фульмен, — вы проходили вчера вечером на улицу Сент-Андре…

— Действительно, но откуда вы это знаете?

— Один человек оскорбил вас. — Совершенно верно.

— И вы деретесь с ним завтра?

— Вам и это известно? — спросил удивленный Эммануэль.

— Мне известно также, что вы были на улице Масон-Сорбонна, N 4, у Блиды.

Маркиз почувствовал, как холодный пот выступил у него на лбу.

— Блида хочет продать вам письмо за пятьсот тысяч франков.

— Но, сударыня, — пробормотал Эммануэль, — кто же вы: друг или сообщница этой женщины?

Презрительная улыбка мелькнула на губах Фульмен, и она пристально взглянула на Эммануэля.

— Неужели во мне можно заподозрить ее друга? — спросила она.

— Нет.

Фульмен продолжала:

— Маркиз, сегодня еще я могу быть полезной вам, но завтра, быть может, будет слишком поздно.

— Но кто же вы?

— Вы прочитали мое имя на визитной карточке; меня зовут госпожа Бевуаль, больше я ничего не могу сказать вам. Вы видите меня в первый раз и, может быть, в последний. Я явилась сегодня к вам как таинственная богиня, которую зовут Фортуной, и, проходя мимо, постучала в вашу дверь. Не будьте глухи, потому что после вы горько раскаетесь, если я пройду мимо.

Эммануэль смотрел на нее со все возрастающим удивлением и спрашивал себя: не имеет ли он дело с сумасшедшей? Но у Фульмен был такой спокойный вид, она говорила так убедительно, что подобное предположение казалось немыслимым.

— Сударыня, — сказал он ей, внезапно прерывая ее, — потрудитесь объясниться, ради Бога, потому что я ничего не понимаю.

— Маркиз, — ответила она, — я повторяю вам, что я не могу сказать, ни кто я, ни кто меня послал и откуда я знаю о вашей дуэли и о вашем разговоре с Блидой. Удовольствуйтесь тем, что я явилась предложить вам неожиданную помощь.

— Что вы хотите сказать, сударыня?

— Покушаются на вашу жизнь…

— О, я буду защищать ее, будьте спокойны!

— На ваше состояние… Видите ли, — продолжала Фульмен, — с вас требуют пятьсот тысяч франков не для того, чтобы только получить эту сумму.

— А… для чего же?

— Потому что предполагают, что вы не можете достать эту сумму иначе, как продав или заложив одно из ваших имений, для чего необходима подпись вашей жены.

— Это правда, — согласился маркиз, нахмурив брови, — я не мог бы выдать такую сумму без ее согласия.

— Вы ошибаетесь.

— Я… ошибаюсь?

— Да, потому что я привезла вам эту сумму.

— Вы!

Фульмен утвердительно кивнула головой.

— Но ведь я не знаком с вами! — вскричал маркиз, до крайности удивленный.

— Вам и не нужно знать, кто я. Я привезла вам деньги, которые одалживаю вам без всяких формальностей, кроме расписки в получении. Вы будете платить по пять процентов годовых и уплачивать капитальную сумму частями по одной десятой в какие сроки вам угодно.

Говоря это, Фульмен открыла бумажник из красного сафьяна и вынула оттуда два векселя банкирского дома «Ротшильд и К0» в Лондоне на дом Ротшильда в Париже, по двести пятьдесят тысяч франков каждый, уплата по которым должна была быть произведена через три дня по предъявлении.

Эммануэлю показалось, что он бредит.

— Сударыня, — сказал он наконец, — как ни ужасно мое положение…

— Именно ужасно, — перебила его Фульмен, — и я сейчас скажу вам содержание письма, за которое вы так дорого должны заплатить.

Маркиз сначала побледнел, потом лицо его вспыхнуло, и он сказал:

— Как ни ужасно мое положение, но я не могу принять деньги от незнакомого друга…

— Это вовсе не друг ваш, — возразила Фульмен.

— Кто же в таком случае?

— Слушайте, маркиз, — продолжала Фульмен, — позвольте мне сказать вам только одно слово, потому что более я ничего не имею права сообщить вам: улица Сент-Андре, мансарда улицы Масон-Сорбонна, ваш отель, Венсенский лес, где вы должны драться завтра, — все это составляет шахматную доску, на которой вы, ваш противник и Блида не более как пешки. Есть два лица, которые ведут между собою борьбу из-за вас.

Эммануэль вздрогнул и бросил на Фульмен взгляд, полный беспокойства. Фульмен прибавила:

— Одно из них, господин Шаламбель маркиз де Флар, наметило вас как предмет мщения и будет преследовать вас без пощады. Другое то, от которого я являюсь, прислало вам эту сумму, которую вы не знали, где достать, и это лицо к вашим услугам, так как первое против вас. Оно защищает вас, потому что вас хотят погубить.

— А кто победит?

— Одному Богу известно!

Фульмен была невозмутимо спокойна и торжественна. Эммануэль вздрогнул.

— Слушайте, — продолжала Фульмен, — я дам вам последний совет: возьмите эти пятьсот тысяч франков, выкупите письмо, которое необходимо во что бы ни стало уничтожить, деритесь с оскорбленным вами человеком, затем посадите вашу жену и детей в почтовую карету и уезжайте вместе с ними.

— Что вы говорите, Боже мой?

— Поезжайте в Италию, в Архипелаг, отправляйтесь в Азию, на край света, если это необходимо, и постарайтесь избегнуть роковой судьбы, преследующей вас.

— Но что же это за судьба? — вскричал маркиз хриплым голосом.

— Клятва, которой я связана, не дает мне права сказать это. Прощайте, маркиз.

Фульмен положила на стол векселя и прибавила:

— Вы напишете мне расписку?

— Но, сударыня… — пробормотал он, все еще колеблясь.

— Именем вашей жены и детей умоляю вас принять эти деньги, — сказала она.

Маркиз взял перо и написал расписку в получении двух векселей на дом Ротшильда. Затем он подписался и отдал расписку Фульмен, которая спрятала ее в красный сафьяновый бумажник, простилась и направилась к двери.

— Кому же я должен буду выплатить эту сумму? — спросил маркиз.

— Через год с этой распиской к вам явится человек, и вы условитесь с ним относительно следующих сроков платежа.

И уже на пороге Фульмен спросила:

— Послушайте, еще одно слово.

— Спрашивайте…

— Вы очень хотите драться с Фредериком Дюлонгом?

— С этим грубияном! Разумеется, нет.

— Ну, так уезжайте сегодня ночью, уезжайте сейчас… Эммануэль отрицательно покачал головой.

— Это невозможно, — сказал он.

— Почему?

— Меня сочтут за труса.

— Так прощайте, сударь, — сказала Фульмен, — и да отстранит Господь грозу, собирающуюся над вашей головой.

Фульмен вышла, а Эммануэль спросил себя: уж не грезят ли он. Но векселя, лежавшие перед ним, напомнили ему о действительности.

— Все это очень странно, необъяснимо… — прошептал он. — Кто это лицо, преследующее меня? Неужели у меня есть враг?

Этот вопрос, заданный им самому себе, заставил его мучительно вздрогнуть.

В первый раз этот доселе счастливый человек испугался, увидав угрожающую ему беду, обратился к своей совести, так долго молчавшей, и начал разбираться в своих воспоминаниях, отыскивая между ними наполовину уже забытые имена тех, которые погибли от руки ужасной ассоциации «Друзей шпаги». Все те, которых наметило себе в жертвы это ужасное общество, уже в могилах, а мертвые не мстят… Кто же в таком случае преследует его? Маркиз Эммануэль Шаламбель де Флар-Монгори провел бессонную мучительную ночь, и, когда старик Жан вошел в его комнату, чтобы разбудить его, он застал маркиза сидящим на кровати, опустив голову на руки, с мутными и неподвижными глазами.

— Барин, — сказал Жан, — вы приказали мне разбудить себя в половине седьмого.