Благородный лорд отрицательно покачал головой. Мориц, более общительный, ответил:

— Вот уже десять минут, как я ломаю себе над этим голову и ничего не могу придумать.

— Чтобы поговорить с вами об Армане. Лорд Г. вздрогнул.

— Как! — вскричал удивленный Мориц. — В присутствии милорда?

— Милорд — мой друг.

— Да, — горячо подтвердил англичанин.

— Даже… что касается Армана?

— Разумеется.

— Да, — подтвердил лорд Г.

— Впрочем, — пробормотал журналист, — я видел на этом свете такие вещи, особенно в Париже, что меня ничто уже не удивит.

— Меня также, — прибавил англичанин.

— Мой дорогой Мориц, — продолжала Фульмен, — вы слишком романист, чтобы верить в действительность некоторых романов…

— Черт возьми!

— Современные писатели, — продолжала танцовщица, — по-моему, делают большую оплошность, придумывая своих героев, вместо того чтобы искать их в действительной жизни.

— Действительная жизнь лишена поэзии…

— Вы ошибаетесь.

— И драмы…

— Подобное заявление можно услыхать только от такого скептика, как вы.

— Да, потому что единственная, абсолютная истина заключается в сомнении, — смеясь, сказал журналист.

Фульмен пожала плечами и продолжала:

— А если я вам расскажу ужасную и поразительную историю из действительной жизни, которая случилась вчера, сегодня, продолжится и завтра, две-три отдельные страницы которой знает лорд Г., вы же не знаете совсем, а я, напротив, знаю от начала до конца, и за достоверность ручаюсь клятвой, какую бы вы ни потребовали у меня…

— Честное слово! — вскричал Мориц Стефан, скептицизм которого поколебался убедительным тоном танцовщицы. — Я готов вам верить!

— Итак, — продолжала Фульмен, — около восьми, может быть, даже десяти лет назад в Париже жил человек, который был, по всей вероятности, смел, умен, словом, герой какого-нибудь романа. Этот человек однажды открыл книгу, известный роман Бальзака «История тринадцати», и, натолкнувшись там на блестящую мысль, имел смелость осуществить на практике то, о чем только мечтал знаменитый романист.

— Это был, надеюсь, не Арман? — прервал Мориц Стефан.

— Нет, — ответила серьезно Фульмен, — но слушайте дальше. Этот человек собрал шестерых других; все они были светские молодые люди, честь которых запятнал или какой-нибудь бесчестный проступок, или тайный упрек совести. Только один из них имел на совести менее ужасное преступление — любовь, которая грызла его сердце. Все они были искусные фехтовальщики; соединивший же их в одно общество и ставший главой, которому они поклялись слепо следовать, назвал их «Друзьями шпаги»…

— Эге! — вскричал Мориц. — Да это настоящий роман, Фульмен, но только взятый из действительной жизни.

— Да, мой дорогой.

— Продолжайте, Фульмен, — серьезно сказал лорд Г. Танцовщица продолжала:

— В течение четырех или пяти лет эти люди, которые по примеру бальзаковских «Тринадцати», по-видимому, не были знакомы между собой, держали в своих руках весь парижский свет. В одного из них была влюблена жена генерала; генерал был убит на дуэли, и он женился на его вдове. Другой был лишен наследства, но удар шпаги избавил его от счастливого соперника. В течение пяти лет эти неизвестные убийцы везде на своем пути сеяли печаль, приобретали наследства, достигали всего.

— Но ты рассказываешь нам сказки! — вскричал Мориц.

— Нет, истину, — ответила Фульмен.

— Пусть будет так! Я верю тебе. Продолжай.

— Но эти люди, — продолжала Фульмен, — у которых было столько жертв на стороне, имели жертву и среди себя. Один из семи — тот, который оставался все время чистым и дал нечистую клятву быть сообщником только потому, что ему обещали вернуть любимую и бросившую его женщину, овладел этой женщиной, но вскоре возненавидел ее и начал презирать; наконец, он убил ее и с этого дня стал бояться людей, с которыми он на всю жизнь и всецело связал себя в минуту безумия и отчаяния. Итак, этот человек обагрил свои руки кровью, но все же он раскаялся мысленно в своем преступлении, и Бог, без сомнения, простил его, потому что он снова полюбил, но уже не презренную авантюристку и не павшую женщину, которая стоила ему потери чести, но чистую и непорочную молодую девушку, не знавшую ничего из его позорного прошлого; полюбив его, она вышла за него замуж.

— И это случилось в Париже? — спросил Мориц.

— Да, конечно.

— Десять лет назад?

— Это забавно… Но каким образом тебе-то известно это?

— Подождите. В день свадьбы седьмой из «Друзей шпаги» явился на свадебный бал и сказал новобрачному: «Вы напрасно женились без нашего позволения, потому что интересы общества принуждают вас отправиться сегодня же. Вы должны ехать в Индию».

— Но, я думаю, — прервал Мориц Стефан, — что он не согласился уехать.

— Конечно, только его отказ стоил ему жизни. Один из параграфов тайного устава, подписанного всеми членами, гласил, что член общества «Друзей шпаги», пожелавший порвать связь с ассоциацией, принужден будет драться последовательно со всеми остальными.

— И он дрался?

— В тот же вечер, на пустынной улице, куда доносились звуки оркестра свадебного бала.

— И был убит?

— Через час он умер на руках своей молодой жены, передав ей шкатулку. В ней находилась рукопись, представлявшая собою не что иное, как описание его жизни и преступлений «Друзей шпаги».

— А… молодая жена?

— Она исчезла на другой день из Парижа, дав клятву преследовать ненавистью и местью шестерых «Друзей шпаги».

— А что же сталось с ними? — спросил лорд Г.

— Немного спустя после трагической кончины седьмого члена общества «Друзей шпаги» остальные собрались вместе и объявили ассоциацию закрытой. Все они добились своего. Один разбогател, другой приобрел громкое имя и т. д.

— А молодая вдова?

— Помните, полгода назад, в то время, как мы ужинали здесь, разговор зашел о бледной женщине, с роковым взглядом, которая рыскала по свету, и никто не знал, куда она направлялась и откуда приезжала?

Мориц Стефан вздрогнул.

— Эту женщину встретил один молодой человек в Италии и безумно влюбился в нее; это была она…

— Дама в черной перчатке?

— Да, — ответила Фульмен. — А знаете ли вы, почему она носит постоянно перчатку?

— Почему?

— Потому что у нее на руке запеклось несколько капель крови ее мужа, единственного человека, которого она любила, и она поклялась не снимать этой перчатки и не мыть руки до тех пор, пока не погубит всех шестерых «Друзей шпаги».

— Черт возьми! — прошептал Мориц. — Фульмен, если твой роман…

— Мой правдивый рассказ, должны были вы сказать.

— Пусть будет по-твоему! Если твой рассказ имеет развязку, то я напечатаю его.

— Развязка впереди, — ответила Фульмен. — И вот для этого-то я и просила вас прийти сюда, Мориц, так как вы впутали меня в эту страшную и странную историю.

— Каким образом?

— Как, неужели вы забыли? Неужели забыли, что именно вы указали мне на Армана и подействовали на мое эксцентричное воображение, внушив мне любовь к нему?

— Это правда, но разве вы полюбили Армана единственно за то, что этот безумец любит Даму в черной перчатке?

— Подождите, — остановила журналиста Фульмен. — Когда вы дадите мне клятву…

— Какую?

— Вы должны дать мне клятву, что не скажете никому ни одного слова из всего, что услышите.

— Клянусь, Фульмен.

— Вы честный человек, — обратился в свою очередь лорд Г. к Морицу Стефану, — и, я полагаю, сдержите свое слово.

— Разумеется, милорд. Фульмен продолжала:

— Дама в черной перчатке вернулась в Париж полгода назад, и четверо из «Друзей шпаги» уже умерли.

— Неужели? — удивился Мориц.

— Трое действительно умерли. Первый был убит на дуэли в Нормандии, второй — в Бадене, третий умер вчера в Гамбурге.

— Вчера?

— Его убили, как и двоих других. Мне сообщили об этом сегодня утром телеграммой…

— А четвертый?

— Этот, — сказала Фульмен, — похоронен с большою торжественностью несколько дней назад, хотя он не умер…