Купец вызвал мальчишку и спешно послал его куда-то; и буквально через несколько минут тот вернулся с двумя длиннобородыми стариками. Склонив головы друг к другу, они изучали список, споря и протестуя.

Шир Али вдруг поднялся на ноги:

— Хватит! Довольно!

Мы были уже у двери, когда Бен-Салом остановил нас:

— Проводите нас на корабль. Если все обстоит так, как вы говорите, мы покупаем.

— И корабль тоже?

— И корабль.

Теперь настало самое тревожное время. Что, если Вальтер уже вернулся с берега? Или вернется, когда мы будем на борту? Тогда не миновать решительного боя, в который, наверное, не преминут вмешаться портовые власти. Однако приходилось идти на риск.

Когда мы приблизились к кораблю, все было спокойно. Пригревало солнце; вода лениво плескалась о корпус. Купцы изучали судно, и лица их ничего не выражали.

Предполагая, что они должны понимать, я сказал Селиму на франкском языке:

— По-моему, мы просто теряем время. Будет лучше продать в Малаге или в Валенсии.

Бен-Салом беспокойно сказал что-то человеку, стоящему рядом с ним, а Шир Али исподтишка, лукаво взглянул на меня, угадав мое намерение.

У фальшборта нас встретил Рыжий Марк с дюжиной вооруженных рабов. Пока Шир Али и Селим показывали купцам корабль, мы с беспокойством ждали, наблюдая за берегом.

Теперь настал час опасности. Если мы только не закончим торг раньше… По берегу не спеша шла группа смутно знакомых людей.

Рыжий Марк проследил за моим взглядом.

— Похоже, мы влипли, — пробормотал он.

— Один из них — Вальтер, — добавил я.

— Что же делать?

Гигант-сакс явно испугался. Хоть он и был смельчаком, перспектива вновь оказаться в цепях его ужасала.

— Да их всего-то пятеро или шестеро, — спокойно сказал я. — Мы их схватим.

— Ну, а эти? — он указал большим пальцем на покупателей.

— Они будут торговаться вовсю, и мы дадим им немного сбить цену.

Селим поймал мой знак.

— Уведи их вниз, — прошептал я. — Покажи шелк, открой бочонок корицы… Короче, займи чем-нибудь.

Бывшие рабы снова сели по местам, за исключением отборной команды из двенадцати человек, укрывшихся за бортом и готовых к действию. Еще четверо стояли с луками наготове — на случай, если кто-нибудь попытается бежать.

Мы слышали, как плескались весла, как стукнулась лодка о борт. У меня по лицу и по шее струился пот. Я облизал губы, чтобы смочить их, но язык пересох. Попытка сглотнуть потребовала больших усилий. Я подошел к борту, чтобы прибывшие могли увидеть меня.

— Где финнведенец? — властно спросил Вальтер.

— Спит. Они нашли твой запас вина.

Это известие должно было рассердить его, а рассерженный человек теряет осторожность.

— Болваны! Я им покажу…

Он схватился за спущенную веревку и вскарабкался на борт, как кошка; остальные последовали за ним. Однако, перекинув ногу через планширь, он что-то заметил — и замер:

— Что такое? — по его лицу скользнула тень тревоги. — Что…

Он слишком поздно заметил опасность, когда я бросился, чтобы схватить его. Мгновение не знал, бежать или сражаться. И, к его чести, стал вытаскивать меч.

Он мог быть трусом и, несомненно, был негодяем, но, загнанный в угол, оказался сильным и опасным противником. Он бросился на меня, и я отступил, пытаясь удержать его на расстоянии.

Лязгнуло оружие, послышался сдавленный крик, потом мой клинок ткнул его в руку, пустив кровь. Вальтер резко отпрянул, но прежде чем снова пошел на меня, рука Рыжего Марка обвилась вокруг его шеи и дернула назад; он потерял равновесие и рухнул.

Бой быстро кончился, и пленники были связаны с проворством и искусностью, присущими морякам; всех взяли живыми, кроме одного. Ничего, это будет не первый труп, всплывший в кадисской гавани…

Привлеченный шумом, на палубе появился Бен-Салом. Его глаза обшарили все кругом, но не нашли ничего необычного.

— Какая-нибудь неприятности?

— Несколько рабов взбунтовались.

Вальтер пытался что-то крикнуть, но Рыжий Марк ткнул его в живот.

— Ты ничего не говорил о рабах, — возразил Бен-Салом.

— Рабы идут с кораблем. Однако следует присматривать вот за этим, — я указал на Вальтера. — Хитрый негодяй и большой лжец, но если время от времени напоминать ему вкус плети, он будет работать как следует.

Бен-Салом взглянул на меня:

— Ты молод, — заметил он, — а говоришь как человек, привыкший повелевать.

— Этот корабль — мое наследство, — заметил я.

Все молчали. Несомненно, что-то здесь выглядело неладно.

— Я, может быть, поторопился сказать насчет рабов, но я был уверен, что именно таково намерение моего дяди.

Бен-Салом подергал себя за бороду:

— Мы боимся неприятностей! Здесь все как-то не так…

— Вам решать. Галера — ваша за условленную цену, и эти сильные рабы вместе с ней.

— Надо подумать. Это для нас неожиданность.

Отвернувшись от него, я сказал Рыжему Марку:

— Подтяни их лодку к борту. Эти люди уезжают. А мы сможем с попутным ветром уйти на Малагу.

— Подожди! — закричал Шир Али. — Я уверен, что Аллах дарует мудрость моим друзьям. Они пожелают купить.

Бен-Салом стал покачивать головой, и я распорядился:

— В лодку! Мы отплываем на Малагу. В конце концов, это мой дядя захотел продать корабль именно в Кадисе.

— Ну, ну, — запротестовал Бен-Салом, — твое предложение воистину хорошо, но мы просто…

— Наличными, — сказал я, — в течение часа. Больше разговоров не будет.

— Ладно, — неохотно согласился Бен-Салом. — Мы покупаем.

— Ты останешься на борту, — сказал я, — пока другие не вернутся с деньгами.

Через час и десять минут, когда спустилась ночь, я стоял на улице Кадиса, и у меня было больше денег, чем я видел за всю свою жизнь.

Под конец я мог бы даже пожалеть Вальтера, но вспомнил женщину, уплывшую к берегу.

Рыжий Марк ушел. Я протянул руку Селиму.

— Иди с Аллахом, — сказал я.

Он помедлил:

— Но… а если мы пойдем вместе? Ты освободил меня. Я буду служить тебе, и только тебе.

— Тогда отправляйся в Малагу и расспроси осторожно о деве Азизе и графе Редуане. Узнай, в безопасности ли она. Служи ей, если сможешь, и трать свои деньги с умом…

Мы разошлись, и я зашагал по узкой улице, заметив, как при моем приближении какой-то оборванный нищий поспешно скрылся в переулке.

Прежде всего нужно разузнать об отце, а если здесь о нем ничего не известно, то я отправлюсь в Кордову, где должны быть записи обо всем, что происходит в Средиземноморье. Халиф — человек бдительный.

Слишком много времени уже прошло, однако мы должны вместе — отец и я — возвратиться в нашу Арморику и отомстить барону де Турнеминю.

А до тех пор пусть он носит шрам, который я оставил у него на щеке — напоминанием о том, что последует дальше.

Старая часть Кадиса стоит на отвесной скале, гавань его открывается к западному морю. Здесь много строений, оставшихся от древних времен. Некоторые, говорят, были возведены ещё финикийцами, другие — римлянами или вестготами.

Приостановившись на темной улице, я поплотнее завернулся в плащ — с моря дуль сырой ветер. Селим рассказал мне о гостинице на скале над морем — «Гостинице Белой Лошади».

Это место было хорошо известно людям, плавающим по морям, я мог узнать там какие-нибудь новости о своем отце, — и пошел туда, хотя во мне не угасало стремление исчезнуть, убраться подальше от Кадиса. Что, если кто-нибудь из рабов, празднуя освобождение, разболтает слишком многое?

Общий зал таверны, темный, придавленный к полу низкими стропилами, был полон людьми из разных портов: из Александрии, Венеции, Алеппо, Константинополя…

Столы были длинные, со скамьями вдоль них. Я нашел свободное место и заказал тунца, зажаренного в оливковом масле, каравай хлеба и бутылку вина.

Напротив меня, наискосок, сидел худощавый одноглазый моряк со свирепым лицом. Он сидел, уныло понурясь, над пустым стаканом.