Тонкое снежное покрывало легло на город. Над побелевшими улицами в свете полной луны сверкали серебром шпили замков, остроконечные крыши домов и зубцы стен. Из многих окон лился ровный свет масляных ламп или более живой, желтоватый, — свечной. Над большинством домов к небу тянулись тонкие струйки дыма от каминов и очагов.

Человек, созерцающий это зрелище, нашел его весьма миловидным, хотя и не лишенным всепроникающей меланхолии: целые районы и кварталы города были разрушены и тонули в темноте. Ни единого дымка не поднималось оттуда, не растекалось вокруг домов желто-оранжевое свечение. Наблюдатель с удивлением обнаружил в себе неприязнь к этой мрачной картине. Ведь сам он считал себя истинным поэтом, которых меланхолия и грусть должны притягивать с непреодолимой силой.

Человек стоял у окна под самой крышей постоялого двора «Счастливое возвращение», названного так в те времена, когда этот город еще был большим портом и счастливые возвращения его аргонавтов из далеких морей были обычным делом. Разумеется, учитывая альтернативу, любое возвращение можно было считать счастливым.

Гостиница находилась на небольшом холме в юго-западной части города, по соседству с громадой форта, некогда прикрывавшего гавань. Отсюда, с четвертого этажа, открывалась панорама города. Лишь башни замков и крепостных стен возвышались над уровнем наблюдателя.

Некогда этот город назывался Тарсисом Гордым, подумал человек, Тарсисом Прекрасным и даже Городом Десяти Тысяч Кораблей, хотя это уже было явным преувеличением. Каков же он сейчас? Тарсис Умирающий — вот имя, которого он достоин. Во время Великой Катастрофы море отступило от города, покинуло его, предав, как предает жених свою возлюбленную, сбежав из-под венца прямо со ступеней храма. Караванная торговля кое-как поддерживала с тех пор существование города, но никогда уже Тарсису не суждено было восстановить былое могущество и благосостояние, которые делали его если не королем городов, то уж, по крайней мере, наследным принцем.

Задумчивый наблюдатель уже собрался сочинить трагическую поэму по этому поводу и даже взялся за поиски рифмы к первой строке, но тут его творческий порыв был прерван стуком в дверь его комнаты.

— Входите, — буркнул он, даже не обернувшись.

Вошедший был невысоким коренастым человеком в наскоро наброшенном на ночную рубаху плаще. С головы он даже не снял свой ночной колпак с длинной кисточкой.

— К вам посетитель, — объявил он.

Действительно, вслед за трактирщиком в комнату вошел второй человек, по виду которого сразу было ясно, что даже стучаться в дверь простолюдина было бы ниже его достоинства. Незнакомец был одет в черный бархат с серебристой оторочкой. Его перчатки и сапоги были сшиты из тонкой черной кожи. Черная маска почти полностью прикрывала его лицо. На поясе незнакомца висел изящный легкий меч и составляющий с ним пару кинжал.

— Живо добавь огня, — бросил аристократ хозяину трактира, даже не кивнув в сторону едва тлеющего камина. — И закрой ставни.

— Я предпочитаю бодрящий воздух здешней ночи, — негромко сообщил поэт. При этих словах трактирщик споткнулся и растерянно сжался, втянув голову в плечи. Впрочем, делай, что тебе сказал почтенный гость, и поживее, — облегчил он участь хозяина заведения.

Пока трактирщик возился с дровами, ни гость, ни постоялец гостиницы не произнесли ни слова. Постучавшись, в комнату вошла девушка, дочь хозяина, неся на подносе кувшин, два кубка и блюдо с перемешанными сухофруктами и сухим печеньем. Наполнив кубки, она молча удалилась.

Довольный тем, что огонь в камине загудел быстро и весело, трактирщик улыбнулся.

— Что-нибудь еще, уважаемые господа? — поинтересовался он.

Ответа не последовало, и хозяин счел благоразумным удалиться, лишь поклонившись перед тем, как закрыть дверь.

Человек в бархатном одеянии взял кубок, не снимая перчаток, и сделал глоток.

— Ты — Нистур, — сказал он без вопросительной интонации в голосе.

— Да, это я, — ответил поэт, поднимая второй кубок.

— У тебя отличные рекомендации.

— Клиенты всегда были мной довольны.

— Мое имя — не твоего ума дело, — высокомерно вставил человек в бархате.

— Разумеется. И именно поэтому я его и не спрашиваю.

Аристократа такой ответ несколько покоробил. Он привык к почтению, смешанному с самоунижением, которое сквозило в поведении общающихся с ним простолюдинов, даже таких, чья репутация была не менее зловещей, чем у этого.

Да и вообще, этот тип оказался не совсем таким, каким он ожидал его увидеть; и сейчас гость внимательно разглядывал стоящего у окна постояльца, взвешивая свои последующие слова.

Человек по имени Нистур был невысок ростом и достаточно плотно сложен.

Потертая кожаная куртка с некоторым усилием стягивалась завязками на округлом брюшке. На ногах постояльца были остроносые, с загнутыми вверх носками сапоги из желтой кожи, некогда первоклассные, но теперь изрядно потрепанные. Шерстяные широкие штаны были сшиты из оранжево-черной полосатой ткани. Воротник и манжеты белой льняной рубахи были затерты от множества стирок.

И все же было в этом человеке что-то достойное и основательное. Ногти на руках были тщательно подстрижены и наманикюрены, закрученные кончики усов торчали в стороны, клиновидная бородка аккуратным, симметричным треугольником спускалась на грудь. Оставленная свободной на затылке копна черных кудрявых волос была аккуратно подстрижена на дюйм выше угольно-черных бровей, из-под которых, словно два куска антрацита, не мигая смотрели холодным, колючим взглядом небольшие глаза.

— Когда вы пришли, я как раз сочинял полутрагическую поэму, посвященную закату вашего города, — сообщил Нистур.

— Поэты получше тебя посвятили этому долгие годы жизни, — раздраженно ответил посетитель. — И с чего ты решил, что эта тема всего лишь полутрагична? — Еще не договорив фразы, аристократ уже осудил себя за то, что проявил интерес к мыслям простолюдина.

— В истинных трагедиях великие города разрушаются сразу и до основания, как это случилось с Истаром. Недостойно великого эпоса описывать то жалкое существование, которое влачит сейчас твой город, не так ли?

— Я пришел сюда не для того, чтобы беседовать о поэзии, — отрезал аристократ. — Мне нужно, чтобы умер один человек в этом городе. Заказ по твоему профилю?

— Безусловно, — согласился Нистур. — Нет, в душе я, конечно, поэт, но в наши жестокие времена божественным даром стихотворца не проживешь. Вот я и выбрал себе в качестве приносящего кусок хлеба древнее и почетное ремесло асассина.

— Называй себя как хочешь, мне это безразлично. — Аристократ махнул рукой, затянутой в перчатку; на черной коже сверкнул массивный золотой перстень в форме дракона, сжимающего в когтях большую голубую жемчужину. — Человека, который должен умереть, зовут Железное Дерево. Он — наемный солдат. Сейчас он остановился в одной из таверн у старого мола. Там обычно собираются такие, как он. Почему он должен умереть…

— …меня не касается. Я прекрасно понимаю это. Если вы не горите желанием поведать мне всю историю, приведшую вас к решению нанять убийцу, то не нужно постоянно напоминать мне об этом. Вы не первый мой клиент.

Пораженный дерзостью этих слов, аристократ уже собрался поставить простолюдина на место, как тут с улицы донеслись воинственные крики, многократно отраженные от стен узкой улицы. Следом послышался лязг стали, ударяющейся о сталь. И постоялец, и его посетитель тотчас же определили, что где-то по соседству обычная кабацкая ссора переросла в драку, а затем и выкатилась на улицу уже в виде поножовщины и вооруженной стычки.

Оба человека подошли к окну и с интересом выглянули на улицу. Аристократ даже наполовину снял с лица маску, чтобы лучше видеть происходящее, но руку он держал так, чтобы не дать Нистуру возможности увидеть себя. Тот, в свою очередь, даже не пытался разглядеть своего посетителя. Весь опыт подсказывал поэту-убийце, что чем меньше он знает о своем клиенте, тем лучше.