А тут еще и в КБ и на авиазаводе не все ладится. Многие квалифицированные рабочие ушли на фронт. Их моста в заводских цехах заняли женщины и подростки. И хотя работали они самоотверженно, не уходили из цехов даже в минуты отдыха, их еще многому предстояло научить. Людей не хватало.

Но недоставало и электроэнергии, цветных металлов и многого другого. А бомбардировщик так необходим Красной Армии! Его ждали на фронтах, он должен взлететь как можно скорее.

На очередное производственное совещание пришел А. Н. Туполев вместе с А. В. Ляпидевским. Это вызвало небольшое удивление у собравшихся. Знали – Туполев не любил многословных и многолюдных совещаний, предпочитал в случае необходимости приглашать к себе небольшие группы специалистов. Видимо, произошло что-то непредвиденное.

Внешне конструктор казался спокойным, только необычный блеск глаз, да руки, не находившие себе места, выдавали его волнение.

– Что говорить, сами все понимаете. Нужны дела. От нас фронт ждет самолеты. Не просто самолеты, а лучше тех, что мы имеем. Мы обязаны построить такие машины, чего бы нам это ни стоило. Наша армия вынуждена временно оставить немалую часть территории. А там запасы полезных ископаемых. Мы уже ощущаем нехватку цветных металлов. Дюраль, где это возможно, следует заменить деревом и бакелизированной фанерой, бронзу, где только можно, – сталью, олово – чем хотите. Надо всемерно сократить длину электропроводов. Это ведь тоже медь и олово.

– Эта задачка и для нас, – шепнул Королеву главный технолог Лещенко. – Многое придется пересмотреть. А отказываться от привычного...

Помолчав немного, глубоко вздохнув, Туполев продолжал:

– Не все продето и с установкой отечественных реактивных снарядов PC-132. Ими мы сможем усилить штурмовое вооружение пашей машины, разместив под каждым крылом по пять таких снарядов.

Еще раз напомнив, что модернизированный самолет Ту-2 должен выйти в серийное производство как можно скорее, А. Н. Туполев словно отдал приказ:

– В конце декабря машина должна быть в воздухе. Наступила тишина. Все понимали важность сказанного сейчас.

– И вот еще что. Рабочих рук не хватает. Все, кто может трудиться, обязаны это делать. – Повернувшись к Архангельскому, добавил: – Александр Александрович, возьмите это дело на себя. – И еще раз повторил: – Все, кто из эвакуированных сможет быть полезен нам, обязаны работать. Не то время, чтобы хлеб даром есть.

– Пришли ко мне две школьницы – циркуль же держать не умеют, – усмехнулся Саукке.

– Учить. Всех учить. Война не на один год, – потребовал Туполев. – Каждый из нас – учитель. Прошу не жалеть на это ни времени, ни средств...

– В вечернюю смену пацаны засыпают, – раздался голос.

– В ночное время давать ребятам дополнительный перерыв, – посоветовал Туполев. – Неплохо бы для них организовать сладкий чай.

– Ростом-то от горшка два вершка.

– Чего смеяться-то. Слава богу, что помогают, – вступился за ребят мастер заготовительного цеха Хромов. – Можно из отходов деревянные подставки сделать. А насчет нехватки рабочих рук скажу так: завтра моя жена Евдокия выйдет на работу.

Королев ушел под огромным впечатлением от выступления Туполева. В нем, как всегда, не было привычных для других начальников громких слов, назидательных ноток, призывов к чему-то вообще. Ясно, что Туполев делился своими сокровенными мыслями, говорил конкретно о наболевшем, как бы советовался со своими товарищами, оттого слова его доходили до сердца каждого.

Сергей Павлович вспомнил сейчас своего давнего друга по учебе в Киеве – Михаила Пузанова, человека, много повидавшего в жизни. Михаилу Пузанову он был обязан многим, даже своим переводом в Москву. Вот бы он сейчас повторил свое любимое: «Если всем миром навалимся – ничто не устоит».

Ночью не спалось, вспоминал сегодняшнее собрание. «Ну почему раньше так мало интересовались нашими предложениями по ракетному самолетостроению. Ведь мы их начали в ГИРДе. Да и потом, в РНИИ. Добились продолжения этих работ. Столько задумано! Если бы тогда но прервали, если бы...» Мысль эта не давала покоя.

В технологическом отделе Королев работал с присущим ему увлечением. Он всегда любил новое дело, оно обогащало его знания и опыт. Знакомства с цехами ему не понадобилось. Ведь достраивали корпуса всем коллективом, едва выгрузившись из эшелонов. Но все-таки поразился, увидев уже неплохо налаженное производство. Стеклились окна, устанавливались чугунные печки-времянки, завод готовился к зиме. От всего вокруг веяло какой-то обжитостыо, будто все здесь давно и прочно. То тут, то там висели написанные наспех «молнии», прославляющие ударников труда. На специальных щитах – номера местной газеты «Омская правда» с ночным сообщением Совинформбюро о положении на фронтах. В каждом цехе – радиорепродуктор. Их, как правило, никогда не выключали.

В цехах уже заметили, что появился новый человек, который любит поговорить о делах с мастерами, рабочими, что-то записывает, хронометрирует, обещает помочь... Так и сегодня. Побеседовав со специалистами, отвечающими за сборку крыла, и, убедившись, что отклонений от документации нет, Королев пошел к себе в конструкторское бюро, где было и их, заключенных, житейское пристанище. На выходе, у проходной завода, Королева, как всегда, ждал конвойный Аким Коротких. Недоучившийся студент с крайне плохим зрением, он тяготился своей службой и исполнял ее кое-как. Это облегчало участь Королева. Между ними установились необычные для заключенного и конвоира отношения: Королев называл солдата просто Аким, а тот его не иначе как Сергей Павлович.

Королев задержался возле Доски почета, стал читать новые фамилии, недавно появившиеся на ней, и не заметил, как подошел Хромов, коснулся плеча. После эвакуации из Москвы они не часто встречались. Сергей Павлович давно проникся уважением к этому неторопливому человеку – ветерану отечественного самолетостроения. Он пришел в ЦАГИ в 1918 году прямо из Красной Армии. Приобрел новую профессию и на всю жизнь остался ей верен.

В свое время с Михаилом Васильевичем, как рассказывали, за руку здоровались основатели ЦАГИ Н. Е. Жуковский, С. А. Чаплыгин. Уважением пользовался кадровый рабочий и у Туполева.

– Давно тебя не видел, Сергей, – взглянул в лицо Хромов, подумал про себя: «Похудел, как-то осунулся, глаза потускнели. Что-то, видимо, случилось? Зря спросить раньше не решался». – Пойдем ко мне, посидим, – и легонько подтолкнул инженера в спину, – расскажешь, как работается.

Деревянная, сколоченная бог весть из чего, конторка оказалась внутри уютной. На стене висела карта с отмеченным на ней положением на фронтах. Возле стола несколько ящиков вместо стульев. На небольшой железной печке, которую только истопили, весело попыхивал чайник.

– Погрейся, Сергей. Едва октябрь начался, а на улице холодина, как в позднюю осень. Одно слово – Сибирь.

Разделся и Хромов. Молча разлил в кружки кипяток, достал из шкафчика тонюсенький кусочек сала, разрезал его пополам, разломил на равные части ломоть хлеба, подвинул к Королеву.

– Перекусим немного.

Какое-то необъяснимое чувство доверия питал Королев к этому пожилому мастеру. Его ненавязчивое участие грело душу, располагало к себе. И хотя Хромов ни о чем не спрашивал, Королеву вдруг страшно захотелось рассказать сидящему перед ним человеку все, все... К удивлению Сергея Павловича, Хромов многое знал о нем: о ГИРДе, о ракетах и даже читал его книгу «Ракетный полет в стратосфере». Знал, почему его оторвали от любимого дела, почему оказался вне стен Реактивного института. Михаил Васильевич слушал Сергея внимательно, мелкими глотками пил чай.

– Все полетело прахом! – с болью закончил Королев. – Все! – И умолк.

Молчал и Хромов, понимая, как тяжело Сергею Павловичу. Долго сидели, не произнося ни слова. Мастер теребил узловатыми пальцами подбородок, посматривал на Королева.

– Вот что, Сергей, давно хочу тебе сказать. Ты гнись, но не ломайся. Гнись и гни свою линию.